Ж.А. Кондорсе Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума

Ж.А. Кондорсе 
Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума

 
 
ВВЕДЕНИЕ 
Человеку от рождения присуща способность испытывать ощущения, замечать и различать в своих восприятиях простейшие их элементы, задерживать, познавать, сочетать, сохранять или воспроизводить их в своей памяти, сравнивать между собой эти сочетания, улавливать то, что есть между ними общего и то, чем они друг от друга отличаются, определять характерные признаки всех психических явлений, чтобы их лучше познать и облегчить себе процесс новых сочетаний. 
 
Эта способность развивается в нем под влиянием внешних причин, т. е. благодаря наличности известных сложных ощущений, постоянство которых, выражающееся или в тождестве их соединений, или в законах их изменений, от него не зависит. Человек упражняет также эту способность посредством общения с себе подобными. Он действует здесь искусственными средствами, которые, вслед за первым развитием этой самой способности, люди приобрели возможность изобретать. 
 
Ощущения сопровождаются удовольствием или страданием. Человеку также свойственна способность преобразовывать минутные впечатления в продолжительные переживания приятного или тягостного характера, испытывать эти чувства, видя или вспоминая радости или страдания других существ, наделенных чувствительностью. Наконец, эта способность, соединенная с даром творчества и сочетания идей, порождает между людьми отношения интереса и долга, с которыми, по воле самой природы связаны самая драгоценная доля нашего счастья и мучительнейшая часть наших бедствий. 
 
Если ограничиться наблюдением и познаванием общих фактов и неизменных законов развития человеческих способностей, изучая общие черты этого развития у различных представителей человеческого рода, то получится наука, называемая метафизикой. Но если мы станем рассматривать результаты этого развитая относительно массы индивидов, существующих одновременно в данную эпоху, и если систематически проследим его из поколения в поколение, то получим тогда картину прогресса человеческого разума. Этот прогресс подчинен тем же общим законам, которые наблюдаются в развитии наших личных способностей, ибо он является результатом этого развития, наблюдаемого одновременно у большой группы индивидов, соединенных в общество. Но результата, обнаруживаемый в каждый момента, зависит от результатов, достигнутых в предшествовавшие моменты, и в свою очередь влияет на те, которые должны быть достигнуты в будущем.

Эта картина, является таким образом, исторической, ибо, находясь в зависимости от беспрерывных перемен, она создается путем последовательного  наблюдения человеческих обществ в  различные эпохи их существования. Она должна представить порядок  изменений, выяснить влияние, которое  оказал каждый отдельный момент на последующий. 
 
Она должна показать далее в видоизменениях, которые претерпел человеческий род, беспрерывно обновляясь в бесконечности веков, путь, по которому он следовал, шаги, которые он сделал, стремясь к истине или счастью. Эти наблюдения над тем, чем человек был и чем он стал теперь помогут нам затем найти средства для обеспечения и ускорения новых преуспеяний, на которые человеческая природа позволяет ему еще надеяться. 
 
Такова цель предпринятого мною труда, результатом которого будет показать, путем рассуждения и фактами, что не было намечено никакой границы в развитии человеческих способностей; что способность человека совершенствоваться действительно не определима, что дальнейшие его шаги на пути к самоусовершенствованию отныне не зависят от какой бы то ни было силы, желающей его остановить, и путь этот окончится только с прекращением существования нашей планеты. Без сомнения, прогресс может быть более или менее быстрым, но никогда человечество не пойдет вспять - по крайней мере, до тех пор, пока земля будет занимать то же самое, место в мировой системе и пока общие законы этой системы не вызовут на земном шаре ни общего потрясения, ни таких изменений, которые не позволили бы человеческому роду на нем сохраняться, применять свои способности и находить источники существования. 
 
Человеческий род на первой стадии цивилизации представлял собой немногочисленное общество людей, существующих охотой и рыбной ловлей, умеющих изготовлять только грубое оружие и домашнюю утварь, строить, или копать себе жилища, но они уже владеют членораздельной речью для выражения своих потребностей и знакомы с немногими моральными идеями, на которых основываются правила их общего поведения, живя отдельными семьями, они руководствуются общепринятыми обычаями, заменяющими имя законы и имеют даже несложный образ правления. 
 
Понятно, что превратность и трудность борьбы за существование, крайнее утомление и недвижный отдых, чередовавшиеся в силу необходимости, не позволяли человеку располагать тем досугом, при котором, работая мыслью, он может обогащать свой ум новыми идеями. Удовлетворение потребностей, слишком зависящее от случая и времени года, не могло служить достаточно благоприятной почвой для нарождения полезных форм промышленности, развитие которых продолжалось бы беспрерывно; и каждый ограничивается усовершенствованием своей хитрости или ловкости. 
 
Таким образом, прогресс человеческого .рода должен был быть тогда чрезвычайно медленным, лишь изредка, и то в силу исключительно благоприятных обстоятельств, человечество могло сделать кое-какие шаги вперед. Между тем источники питания - дичь, рыба или плоды земные - постепенно заменяются пищей, доставляемой животными, которых человек приручил, умеет сохранять и размножать, К скотоводству далее присоединяется примитивное земледелие; человек не удовлетворяется уже плодами или растениями, которые он находить, он научается заготовлять из них запасы, сеять или разводить их вокруг своего жилища и содействовать их произрастанию, прилагая свой личный труд. 
 
Первоначальное понятие собственности, обнимавшее продукты охоты, оружие, сети, домашнюю утварь, расширяется распространяясь сначала на стада и затем на землю, которую человек распахал и обрабатывает. После смерти главы дома собственность естественно переходить к его семейству. У некоторых оказывается излишек пищи, который может быть сохранен. Когда изобилие весьма значительно, оно рождает новые потребности, когда же оно выражается только в одном предмете, между тем, как в другом ощущается недостаток, тогда, в силу необходимости, зарождается идея обмена. С этого момента моральные отношения между людьми усложняются и умножаются. Большая безопасность, более обеспеченный и более постоянный досуг позволяют человеку предаваться своим размышлениям, или, по крайней мере внимательнее наблюдать окружающее. Некоторые, пользующиеся достатком, начинают обменивать часть своего излишкам на труд и благодаря этому они сами от труда освобождаются. Таким образом создается класс людей, время которых но всецело поглощено физическим трудом и желания которых не ограничиваются предметами первой необходимости. Промышленность пробуждается; ремесла уже известные распространяются и совершенствуются; случайные факты, которые наблюдает теперь человек, уже более опытный и более внимательный, способствуют изобретению новых ремесел; народонаселение увеличивается по мере того, как добывание средств существования становится менее опасным и менее зависящим от случая; земледелие, которое наиболее способно прокормить сгустившееся население, постепенно вытесняет все другие источники существования. Земледелие же способствует дальнейшему размножению людей, а это последнее обстоятельство в свою очередь ускоряет прогресс; идеи, ставшие достоянием человечества сообщаются быстрее и вернее упрочиваются в обществе, ставшем более оседлым, более сближенным, более интимным. Заря просвещения начинает уже заниматься; отличие человека от всех других видов животных все более обнаруживается, и он не ограничивается уже как последние, исключительно совершенствованием вида. 
 
Более развитые, более частые, более усложнившиеся отношения, которые тогда устанавливаются между людьми, вызывают потребность в средствах сообщения своих идей отсутствующим лицам, увековечения памяти какого-нибудь события с большей точностью, чем позволяет устная передача, закрепления договоров более верным путем, чем подтверждения свидетелей. 
 
Нарождается потребность в закреплении тех признанных обычаев, которыми члены данного общества руководствуются в своем поведении. 
 
Таким образом, зародилась потребность в письменности, и она была изобретена. Первоначально она, по-видимому, носила характер настоящей живописи, которая затем перешла в живопись условную, изображающую только характерные черты предметов. Впоследствии, в силу метафоры, аналогичной той, которая уже практиковалась в разговорном языке изображение физического предмета выражало отвлеченные идеи. Происхождение этих знаков, как и слов, должно было с течением времени забыться. Письменность становится искусством символизировать условными знаками каждую идею, каждое слово и в силу этого-каждое изменение идей и слов.

Тогда письменный и  разговорный языки становятся достоянием человечества. Приходилось одинаково  изучать и установить между ними взаимную связь. 
 
Гениальные люди, вечные благодетели человечества, имя и даже отечество которых никогда не будут преданы забвению, заметили, что все слова какого-либо языка были только сочетаниями чрезвычайно ограниченного количества первичных речений; что количество последних, хотя весьма ограниченное, было достаточно для образования почти бесконечного числа различных сочетаний. Видимыми знаками обозначались не идеи или слова, которым они соответствовали, а простейшие элементы, служившие для словообразования.

Итак, писанная азбука стала известной; небольшое количество знаков удовлетворяло вполне потребности в письме, как небольшое количество звуков было достаточно для образования всех необходимых в разговорном языке слов. Письменность была такая же, как и устная речь; необходимо было только уметь узнавать и образовать немногочисленные знаки, и этот последний шаг обеспечил навсегда прогресс человеческого рода. 
 
Быть может было бы полезно теперь создать письменность, которая, служа только для научных целей, выражая только сочетания простых и понятных всем идей, употребляясь только для строго логических рассуждений, для точно вычисленных операций ума, была бы понятна людям всех стран и переводилась бы на все местные наречия, не изменяясь, однако как последние при переходе в общее пользование. 
 
Тогда в силу особого переворота, этот самый род письменности, сохранение которого влекло бы за собой только продолжение невежества, стал бы в руках философии полезным орудием быстрого распространения просвещения и усовершенствования научного метода. 
 
Эту стадию развития между первой ступенью цивилизации и той, на которой мы видим еще людей в диком состоянии, прошли все исторические народы, которые, то достигая новых успехов, то вновь погружаясь в невежество, то недвижно оставаясь по средине этих двух дорожили останавливаясь на известной границе, то исчезая с лица земли под мечом завоевателей, смешиваясь с победителями, или впадая в рабство, то, наконец, просвещаясь под влиянием более культурного народа и передавая приобретенные знания другим нациям, - образуют неразрывную цепь между началом исторического периода и веком, в котором мы живем, между первыми известными нам народами и современными европейскими нациями.

Можно, таким образом, уже заметить, что картина, которую  я предполагаю начертать, разбивается  на три совершенно различные части. 
 
В первой, где на основании сведений путешественников изображается состояние человеческого рода у наименее цивилизованных народов, нам остается разгадать через какие ступени изолированный человек, или, вернее, ограниченный ассоциацией, необходимой для своего воспроизведения, мог дойти до этих первичных усовершенствований, последним пределом которых является употребление членораздельной речи. Последнее обстоятельство было тогда наиболее заметным и едва ли не единственным оттенком, который с некоторыми более распространенными моральными идеями и слабыми зачатками социального порядка, составлял различие между человеком и животными, живущими, как и он, стройными и прочными обществами. 
 
Таким образом только наблюдения над развитием наших способностей могут служить нам здесь путеводной нитью. 
 
Затем, чтобы довести человека до того уровня культуры, когда он занимается ремеслами, когда он начинает озаряться светом знаний, когда торговля объединяет нации, когда, наконец, изобретается азбука, мы можем руководствоваться также историческими данными о различных обществах которые изучались почти во всех стадиях своего развития, хотя ни одно нельзя было бы проследить по всему пространству, которое разделяет эти две великие эпохи человеческого рода. 
 
Здесь картина начинает большею частью опираться на исторические факты: но необходимо последние извлекать из историй различных народов, их подбирать и сочетать и на -этом основании строить гипотетическую историю единого народа, рисовать картину его прогресса. 
 
С той поры как письменность стала известной в Греции, историческое повествование соединяется с нашим веком, с современным состоянием человечества в наиболее просвещенных странах Европы беспрерывным следом фактов и наблюдений и картина движения и прогресса человеческого разума становится поистине исторической. Философии не приходится больше разгадывать что-либо, или образовывать какие-либо гипотетические комбинации. Достаточно объединить и привести в порядок факты и показать полезные истины, которые рождаются в силу сцепления и соединения этих фактов. 
 
Наконец, останется только начертать последнюю картину, картину наших надежд, картину прогресса, который будет достигнуть грядущими поколениями, и который как бы обеспечивается постоянством законов природы. Нужно будет показать через какие ступени должно пройти то, что нам теперь кажется напрасной надеждой, чтобы мало-помалу стать нам доступным. Придется выяснить, почему при мимолетном торжестве предрассудков, поддерживаемых развращенными властями и народом, только истине суждено стать навсегда победительницей. 
 
Надлежит выяснить, какими узами природа неразрывно связала прогресс со свободой, добродетелью и уважением к естественным правам человека; каким образом эти единственные реальные блага, так часто разобщенные, что их считают даже несовместимыми, должны напротив стать нераздельными. Это будет тогда, когда просвещение достигнет должного предела одновременно у многих племен и когда просветится вся масса великого народа, язык которого станет всемирным, торговые сношения которого охватят весь земной шарь. В силу солидарности, которой уже проникнуты все просвещенные люди, между ними отныне можно будет насчитывать только друзей человечества, единодушно содействующих его усовершенствованию и счастью 
 
Мы проследим происхождение и историю общих ошибок, которые более или менее тормозили движение прогрессивной мысли и которые, как и политические события, часто влекли за собою даже попятное движение человека к первобытному невежественному состоянию. 
 
Операции ума, ведущие нас к заблуждению, или заставляющие нас настаивать на промахах мысли, начиная от тонкого паралогизма, способного сбить с толку даже наиболее просвещенного человека, до мечтаний безумца, суть различные виды метода правильного рассуждения, способа открывать истину, теории развития наших индивидуальных способностей. В силу этого самого соображения, форма, в которой обшил заблуждения вводились, распространялись и увековечивались среди народов, составляет часть исторической картины прогресса человеческого разума. Как истины, которые %#. совершенствуют и просветляют, заблуждения являются необходимым следствием его активности, этой несоразмерности всегда существующей между тем, что он знает, тем, чего он желает и тем, что он считает необходимым знать. 
 
Можно даже заметить, что согласно общим законам развития наших способностей, некоторые предрассудки должны были рождаться в каждой эпохе нашего прогресса, чтобы распространить еще шире .свое развращающее влияние, ибо люди остаются верными заблуждениям своего младенчества, своей родины, своего века еще долго после усвоения ими всех истин, необходимых для разрушения этих заблуждений. 
 
Наконец, во всех странах, во все времена предрассудки видоизменяются сообразно степени просвещения различных классов людей, как и в зависимости от их профессий. Если класс философов создает иногда препятствия на пути к торжеству истины, то классы менее просвещенные тормозят распространение уже известных истин, классы же некоторых важных профессий противодействуют распространению этих истин. Это три рода врагов, с которыми разум вынужден беспрестанно бороться и над которыми он часто может восторжествовать лишь после долгой и тяжкой борьбы. История этой борьбы, история зарождения, торжества и падения предрассудков заиметь, таким образом, большое место в этом труде, и эта часть будет не менее важной и не менее полезной. 
 
Если существует наука, помощью которой можно предвидеть прогресс человеческого рода, направлять и ускорять его, то история того, что было совершено, должна служить главным фундаментом этой науки. Философия, конечно, должна была осудить то суеверие, согласно которому предполагалось, что правила поведения можно извлечь только из Истории прошедших веков и истины можно познать, только изучая воззрения древних. Но в этом самом осуждении не должна ли она заметить предрассудок, который отбрасывал высокомерно уроки опыта? Несомненно, размышление одно при удачных комбинациях может нас привести к познанию общих истин гуманитарных наук. Но если наблюдение отдельных личностей полезно для метафизика, для моралиста, почему наблюдение человеческих обществ было бы для них менее целесообразно? Почему оно не было бы полезно философу - политику? Если полезно наблюдать различные общества, существующие одновременно, изучать их отношения, почему не было бы также полезно проследить жизнь этих обществ в беспрерывной преемственности времен? Допуская даже, что эти наблюдения могли бы быть оставляемы в стороне при искании отвлеченных истин, должно ли ими пренебрегать, когда речь идет о практическом применении этих истин и о создании насущной науки. Разве источником наших предрассудков и бедствий, которые они за собой влекут, не являются предрассудки наших предков? Исследование происхождения и влияния заблуждений разве не является одним из наиболее верных средств рассеять одни и предупреждать другие? 
 
Разве мы находимся уже на той ступени развития, когда нам не приходится больше опасаться ни новых ошибок, ни возвращения к старым; когда лицемерие не могло бы быть представлено ни одним развращающим учреждением, которое невежество или увлечение не признало бы; когда никакое преступное измышление помогло бы больше причинить несчастья великому народу? Является ли таким образом бесполезным знать, как народы заблуждались, развращались, или почему они погрязали в нищете? 
 
Все говорить нам за то, что мы живем в эпохе великих революций человеческого рода. Кто может нас лучше просветить относительно того, чего мы должны ожидать, кто может нам предложить более верного путеводителя, который мог бы нас вести среди революционных движений, чем картина революций, которые предшествовали настоящей и ее подготовили? Современное состояние просвещения гарантирует нам, что революция будет удачной, но не будет ли этот благоприятный исход иметь места лишь при том условии, что мы сумеем использовать все наши силы? И для того, чтобы счастье которое она обещает было бы куплено возможно менее дорогой ценой, чтобы оно распространилось с большей быстротой на возможно большем пространстве, для того, чтобы она была более полной в своих проявлениях, разве нам не необходимо изучить в истории Прогресса человеческого разума, препятствия, которых нам надлежит опасаться и средства, которыми нам удастся их преодолеть? 
 
Я разделю на девять больших эпох тот период, который я предполагаю обозреть; и в десятой я позволю себе изложить некоторые взгляды на будущность человеческого рода. 
 
Я ограничусь представлением здесь главных черт, которыми характеризуется каждая эпоха: я дам только суммарные факты, не останавливаясь ни на исключениях, ни на подробностях. Я укажу цели и их результаты, развитие и доказательства которых будут представлены в самом труде. 
 
 
 
ПЕРВАЯ ЭПОХА 
 
Люди соединены в племена 
 
Непосредственное наблюдение не дает нам указаний на то, что предшествовало этому состоянию; и только исследуя умственные и нравственные способности человека и его телесную организацию, можно догадаться каким образом он поднялся на эту первую ступень цивилизации. 
 
Наблюдения над человеческими способностями обусловленными физическими качествами, могущими содействовать первичному зарождению общества, краткий анализ развития наших интеллектуальных или моральных способностей должны, таким образом, служить введением в картину этой эпохи. 
 
Общество, состоящее из семьи, естественно возникает у людей. Образовавшись сначала для удовлетворения потребностей детей в родительском уходе, благодаря материнской любви и, хотя менее общей и менее пылкой, любви отцовской, - этот союз упрочивается в силу продолжительности этой потребности, которая создает и способствует развитию чувства солидарности между супругами. Эта самая продолжительность совместной деятельности супругов была достаточна, чтобы дать почувствовать выгоды семейной жизни. Семья, осевшая на почве, доставлявшей легко средства существования, могла затем размножаться и стать племенем. 
 
Племена, образовавшиеся от соединения нескольких отдельных семейств, должны были формироваться позже и медленнее, так как в этом случае соединение зависело и от менее настоятельных мотивов и от сочетания большого количества обстоятельств. 
 
Искусство изготовления оружия, домашней посуды, приготовления еды, сохранения ее в течение некоторого времени, накопления запасов на те времена года, когда невозможно будет добывать свежей пищи - эти искусства, посвященные удовлетворению самых незатейливых потребностей человека, были первыми плодами продолжительной .совместной жизни людей и первой характерной чертой, которой человеческое общество отличается от обществ иных животных. 
 
У некоторых племен женщины разводят вокруг жилища кое-какие питательные растения, которые являются добавлением к продуктам охоты и рыбной ловли. У других, образовавшихся в местах, где земля естественно доставляет растительную пищу, забота отыскивать и собирать ее занимает часть времени диких. У этих последних, где польза единения не столь осязательна, общество продолжает оставаться в первобытном состоянии, представляя собой изолированную семью. Однако всюду наблюдалось употребление членораздельной речи. 
 
Более частые и более продолжительные отношения, установившиеся между одними и теми же людьми, тождество их интересов, помощь, которую они друг другу оказывали, во время ли общей охоты, или при сопротивлении общему врагу - все это должно было зародить равным образом и чувство справедливости и взаимную привязанность между членами общества. Эта привязанность скоро превращается в преданность обществу в его целом. 
 
Жестокая ненависть и ненасытная жажда мести по отношению к врагам племени, являлись необходимыми следствиями тесного сближения общества. 
 
Потребность в предводителе, дабы иметь возможность действовать сообща в целях ли самозащиты или для добывания средств существования с большей безопасностью и в большем количестве - впервые породила в этих обществах идеи общественной власти. В тех случаях, когда все племя было заинтересовано, когда оно должно было принять общее решение, все те, которым предстояло его исполнять должны были участвовать в совещании. Женщины, которые по своей слабости не могли участвовать в далеких охотах или в войне (обычные предметы этих совещаний) были равным образом удаляемы от последних. Так как для принятия того или иного решения необходим был известный опыт, то для обсуждения таковых допускались только удовлетворявшие этому требованию. Споры, возникавшие в недрах самого общества, нарушали гармонию, обществу угрожало бы разрушение; естественно было поэтому согласиться предоставлять решение спорных вопросов тем, которые, благодаря своему возрасту и личным качествам, внушали бы наибольшее доверие. Таково происхождение первичных политических учреждений. 
 
Образование языка должно было предшествовать этим учреждениям. Идея выражать предметы условными знаками возникла ранее чем человечество приобрело те знания, которыми характеризуется эта эпоха цивилизации, но правдоподобно что эти знаки были введены в употребление постепенно, в течение долгого времени и как бы незаметно. 
 
Изобретение лука было делом гениального человека; в образовании языка участвовало все общество. Эти два вида прогресса одинаково присущи человеческому роду. 
 
Один, более быстрый, представляет собой плод новых сочетаний, которые люди, одаренные природой, способны образовать; он является наградой за их размышления и усилия; другой, более медленный, рождается как результат размышлений, и наблюдений, представляющихся всем людям и даже привычек, которых они придерживаются в течение своей совместной жизни. 
 
Размеренные и правильные движения выполняются при наименьшем утомлении. Те, которые их видят, или слышат, с большей легкостью улавливают их порядок и ритм. Таким образом, в силу этого двойного соображения, эти движения являются источником удовольствия. И потому происхождение танца, музыки, поэзии восходить к первичному младенческому состоянию общества. Танец употреблялся для развлечения молодежи и во время общественных праздников. Слагались любовные и военные песни; было даже известно искусство изготовлять некоторые музыкальные инструменты. Красноречие не абсолютно неизвестно этим племенам: по крайней мере, они умеют произносить вступление речи тоном более низким и более торжественным; и даже ораторское преувеличение имя было не совсем неизвестно. 
 
Месть и жестокость по отношению к врагам, возведенные в добродетель, воззрение, осуждавшее женщин на некоторого рода рабство, право командования на войне, составлявшее прерогативу рода какой либо семьи, наконец, первичные идеи различного рода суеверия - таковы заблуждения, которыми отличается эта эпоха, происхождение которых нужно будет проследить и причины которых вскрыть. Ибо человек принимает без рассуждения только ошибки, привитые ему первоначальным воспитанием, ошибки, которые становятся для него как бы естественными. Если мы впадаем в новое заблуждение, то оно связано с последними, т. е. что наши интересы, наши страсти, воззрения, или события толкают нас на этот путь. 
 
Некоторые начальные познания в астрономии, знакомство с некоторыми целебными травами, употребляемыми для лечения болезней или рань, являются единственными науками диких; и они уже искажаются примесью суеверия. 
 
Но эта самая эпоха нам представляет еще один важный факта в истории прогресса человеческого разума. Здесь можно заметить изначальные следы учреждения, которое оказывало на движение разума противоположные влияния, ускоряя успехи просвещения в то же время как оно распространяло заблуждения, обогащая науки новыми истинами, но повергая народы в невежество и религиозное рабство, заставляя покупать некоторые временные блага ценою долгой и постыдной тирании. 
 
Я разумею здесь образование класса людей, хранителей основоположений, наук, искусств, мистерий, религиозных церемоний, суеверных обрядов, часто даже секретов законодательства и политики. Я разумею это деление человеческого рода на две части; одна предназначена наставлять, другая создана для того, чтобы верить этим наставлениям; одна высокомерно скрывает те знания, которыми она гордится, другая почтительно принимает то, что первая снисходительно ей открывает; мысль одной парит выше человеческого разума, другая смиренно отказывается от своего природного ума, падая ниже человеческого достоинства, признавая за другими людьми преимущества, превосходящие их общую природу. 
 
Это различие, остатки которого мы можем наблюдать еще в конце XVIII века в лице нашего духовенства, встречалось у наименее цивилизованных дикарей, которые имели уже своих шарлатанов, колдунов и чародеев. Это явление до того постоянно встречается во всех эпохах цивилизации, что причины его несомненно глубоко коренятся в самой природе человека. И в том, что представляли собой человеческие способности в эти первые периоды жизни общества, мы найдем причину легковерия людей в первые обманы, как и объяснение незамысловатой хитрости первых фокусников. 
 
 
 
ВТОРАЯ ЭПОХА 
 
Пастушеские народы. Переход от них к земледельческим народам 
 
Идея сохранять животных, добытых на охоте, должна была появиться, когда присмотр за этими животными, ставшими ручными, не представлял более затруднений, когда почва вокруг жилищ доставляла обильный корм, когда в семье оказывался излишек провизии и вместе с тем существовало опасение возможности нужды вследствие неудачи следующей охоты, или благодаря ненастной погоде. 
 
Сохраняя животных, как простую провизию, люди скоро заметили, что они могут размножаться и доставлять в силу этого более постоянный источник питания. Их молоко, в свою очередь, явилось новым предметом питания; и эти продукты, доставляемые стадом, которые сперва были только добавлением к продуктам охоты, стали самостоятельными средствами более прочного, более обильного и менее трудного существования. Охота, таким образом, утратила характер главной кормилицы и впоследствии совершенно потеряла свое первоначальное значение; охотились больше для утехи или в целях предусмотрительного удаления диких зверей от стад, которые, став многочисленными, не могли находить достаточно корма вблизи жилищ. 
 
Более оседлая, менее утомительная жизнь доставляла досуга, благоприятный для развития человеческого разума. Обеспеченные на счет своего существования, не беспокоясь больше о предметах первой необходимости, люди стали искать новых ощущений в переживаниях, способных сделать свою жизнь более приятной. 
 
Некоторый прогресс совершается в области ремесел; люди приобретают некоторые познания в искусстве кормления домашних животных, научаются содействовать их размножению и даже усовершенствовать породу. Научаются также употреблять шерсть для одежды и заменять тканями звериные шкуры . 
 
Семейная жизнь становится более приятной и вместе с тем не менее интимной. Так как стада каждой семьи не могли равномерно размножаться, то естественно образовалось имущественное неравенство. Тогда возникла мысль уделять часть продуктов скотоводства человеку, стадами не обладающему, с тем, чтобы он взамен посвящал свое время и свои силы на то, что от него потребуют. Практика пользования наемным трудом показала, что молодой хорошо сложенный работник создать ценностей больше, чем стоить пища, необходимая для восстановления его сил; и в силу этого соображения начали превращать военнопленных в рабов, вместо того, чтобы их убивать. 
 
Гостеприимство, практиковавшееся также среди диких, принимает у пастушеских народов, даже у тех, которые жили в кибитках, или шалашах, характер более выразительный, более торжественный. Представляются более частые случаи оказывать взаимное гостеприимство, как между отдельными людьми, так и между семьями и народами. Этот гуманный акт становится социальной обязанностью и регламентируется специальными правилами. 
 
Наконец, так как некоторые семьи имели продовольствие не только достаточное для своего существования, но также постоянный излишек, а другие люди нуждались в самом необходимом, то сострадание, естественно проявлявшееся у первых по отношению к последним, породило чувство и привычку благотворительности. 
 
Нравы должны были смягчиться; рабство женщин становится менее жестоким и в богатых семьях они постепенно освобождаются от тяжелых работ. 
 
Большее разнообразие предметов, предназначенных для удовлетворения различных потребностей, - орудий, служащих для изготовления этих предметов, большее неравенство в распределении последних должны были увеличить обмен и создать настоящую торговлю, для распространения которой оказалось необходимым установить общую меру и единицу меновой ценности. Племена становились многочисленнее; в то же время необходимость искать новых пастбищ для лучшего кормления скота заставляла людей селиться в большем отдалении друг от друга, когда они оставались на той же территории, или они меняли местожительство, подвижными лагерями, когда они научились пользоваться для транспорта поклажи некоторыми породами прирученных ими животных 
 
Каждое племя имело своего военачальника; но когда племя, в силу необходимости обеспечить себя пастбищами, разделилось на несколько кланов, каждый клан имел также своего предводителя. Почти всюду некоторые семьи присваивали себе привилегию поставлять племенам, или клану начальников. Главы семейств, обладавших многочисленными стадами, многими рабами и пользовавшихся услугами большого количества более бедных граждан, разделяли власть начальников своего клана, подобно тому как последние разделяли власть общего предводителя племени; по крайней мере, когда должное почтение к их возрасту, опыту и подвигам внушало к ним доверие.. Этой эпохе развития общества нужно приписать происхождение рабства и неравенства политических прав людей, достигших зрелого возраста. 
 
Споры, уже более частые и более запутанные, решались согласно естественной справедливости, или принятому обычаю, советами, состоявшими из родоначальников, или предводителей кланов. Прецеденты, укрепляя и увековечивая обычаи, образовали скоро более правильное судопроизводство, более постоянное, в котором, сверх того, благодаря развитию общества, ощущалась настоятельная потребность. Идея собственности и ее прав приобрела большее распространение и большую определенность. Наследство, ставшее более значительным, вызывает необходимость регламентировать разделение его определенными правилами. Договорные отношения, в которые люди все чаще вступают, не ограничиваются более предметами незначительными; важность этих актов заставила установить для них определенную ферму; способ установления существования договора, для обеспечения исполнения такового, подчинялся также известным законам. 
 
Наблюдение звезд, - полезное занятие, которому пастухи, благодаря своему досугу предавались в течение долгих вечеров, должно было вызвать некоторый незначительный прогресс в области астрономии. 
 
Но в то же время мы видим, что совершенствуется искусство морочить людей, чтобы их легче эксплуатировать, что их воля и воззрения порабощаются авторитетом, основанным на страхе и наивных надеждах. Учреждаются более стройные культы, вырабатываются более сложные религиозные системы. Идеи о сверхъестественных силах в некотором роде утончаются, и на ряду с этими воззрениями мы видим, как в одном месте учреждается должность князей-первосвященников, в другом семья, или клан присваивают себе священническое звание, в третьем образовываются жреческие сословия. Всюду один класс людей, нагло стремясь использовать свои преимущества, отделяется от остальных, чтобы их лучше порабощать. Посвящая себя исключительно медицине или астрономии, эти классы вооружаются всеми средствами для подчинения себе умов, лишая в то же время последних возможности сорвать с них маску лицемерия и сломать их оружие. 
 
Языки обогащались, оставаясь по-прежнему образными и смелыми. Образы, употребляемые в речи, становятся более разнообразными и менее грубыми. Источником их являются пастушеская, как и лесная жизнь, обычные, как и исключительные явления природы. Пение, музыка, поэзия совершенствуются, когда слушатели, благодаря досугу, более спокойны и поэтому более разборчивы, когда в силу того же обстоятельства они могут подробнее разбираться в своих собственных чувствах, оценивать свои первичные впечатления и останавливаться на более важных. 
 
То обстоятельство, что некоторые растения доставляют стадам лучший и более обильный корм не могло не быть замечено: польза разведения таких растений, отделения их от других менее питательных, вредных и даже опасных для здоровья животных, была очевидна, и средства для этого были найдены. 
 
Точно также в странах, где растения, семена и плоды естественно произрастали на земле и вместе с продуктами скотоводства составляли пищу людей, должны были также обратить внимание на процесс размножения этой растительности и должна была явиться мысль разводить ее на почве более близкой к жилищам; отделять ее от сорных трав, занимая весь подходящий для культуры участок полезными растениями; ограждать последние от диких животных и стад и даже от жадности других людей. 
 
Эти идеи должны были зародиться также, и даже скорее, в странах более плодородных, где царство растительное в диком состоянии почти удовлетворяло потребностям человека в пище. Таким образом, люди начали заниматься земледелием. 
 
В плодородной стране и при благоприятном климате на одном и том же пространстве возделанной земли произрастает семян, плодов и корней столько, что ими может. питаться количество людей гораздо большее, чем эта земля могла прокормить, служа пастбищем. В силу этого, когда почва оказывалась не слишком трудной для обработки, когда научились пользоваться для земледельческих работ теми же животными, которыми пастушеские народы пользовались для перевозки людей и груза, когда земледельческие орудия были некоторым образом усовершенствованы - земледелие становится наиболее обильным источником человеческого существования и главным занятием народов. Человеческий род достигает своей третьей эпохи. 
 
Некоторые народы остались с незапамятных времен в одном из этих двух состояний, которые мы обозревали. Не только они сами не поднялись на высший уровень культуры, но и отношения, которые установились между ними и народами, достигшими чрезвычайно высокой ступени цивилизации, торговля, которую они завели с последними, не могли произвести этого переворота. Благодаря этим отношениям и торговле отсталые народы приобретали некоторые познаниям знакомились с некоторыми отраслями промышленности (в особенности позаимствовали много пороков), но все это не могло их вывести из состояния неподвижности. 
 
Климат, привычки, удовольствия, связанные с почти полной независимостью, которая не может возродиться даже в обществе более совершенном, чем наше, естественная привязанность человека к воззрениям, привитым ему в детстве, и обычаям своей страны, естественное отвращение невежества ко всякому роду новшествам, физическая и в особенности умственная лень, которая ослабляла любопытство, так вяло проявлявшееся, влияние, которое уже оказывало суеверие на первичные общества таковы были главные причины этого явления. Добавьте к этому жадность, жестокость, развращенность и предрассудки просвещенных народов. Последние казались народам, пребывающим в первобытном состоянии, более могущественными, более богатыми, более образованными, более деятельными, но более порочными и в особенности менее счастливыми, чем они сами. Они должны были часто менее поражаться превосходством культурных народов, чем ужасаться множеством и обширностью их потребностей, мучениями их жадности, вечной возбужденностью их страстей, всегда активных, всегда ненасытных. Некоторые философы жалели эти отсталые народы; другие их превозносили: последние называли мудростью и добродетелью то, что первые считали глупостью и ленью. 
 
Вопрос, возникший между ними, разрешается в настоящем труде. Здесь будет указано, почему прогресс разума не всегда вел общества к счастью и добродетели, каким образом предрассудки и заблуждения могли оказывать свое вредное влияние на блага, которые должны были явиться плодами просвещения, но которые зависят в большей мере от чистоты знаний, чем от их обширности. Тогда ясно станет, что этот бурный и мучительный переход первичного грубого общества к цивилизации просвещенных и свободных народов отнюдь не является вырождением человеческого рода, но неизбежным переломом в его постепенном движении к полному совершенству. Мы увидим что пороки просвещенных народов обусловлены были не расцветом, а упадком знаний и что последние не только никогда не развращали людей, но всегда смягчали нравы, если уже не могли их исправить или изменить. 
 
 
 
ТРЕТЬЯ ЭПОХА 
 
Прогресс земледельческих народов до изобретения письменности 
 
Однообразие картины, которую мы до сих пор рисовали. скоро исчезнет. Нам не придется больше ограничиваться наблюдением народов, привязанных к своей территории, у которых первичная семья сохранилась почти в первоначальном виде, нравы, характеры, воззрения и суеверия которых различаются лишь едва заметными оттенками. 
 
Нашествия, завоевания, образование государств, разрушение последних скоро смешали народы, то рассеивая их по новой территории, то заселяя одну и ту же страну различными народами. 
 
Случайные события беспрестанно нарушали медленный, но правильный ход естественной эволюции, часто задерживая ее, иногда ускоряя. 
 
Явление, наблюдаемое у данного народа в данном веке часто обусловливается революцией, производившейся на десять веков раньше и на пространстве в тысячи лье. Мрак времен скрыл большую часть этих событий, влияние которых отразилось на наших предшественниках и иногда распространяется и на нас самих. 
 
Но прежде всего нужно рассмотреть последствия этого изменения для одной нации независимо от влияний, которые завоевания и смешение народов могли на нее оказать. 
 
Земледелие привязывает человека к почве, которую он возделывает. В первобытном состоянии для перемены местожительства ему достаточно было перекочевать со своей семьей на новое место и перенести туда свои охотничьи снаряды; затем, при занятиях скотоводством, его свобода передвижения также нисколько не затруднялась, ибо достаточно было угнать стада на новые пастбища. Теперь не то: земли, никому не принадлежащие, не доставили бы больше продовольствия ни ему, ни животным, которые служили бы для него источником питания. 
 
Каждый участок земли имеет своего хозяина, которому единственно и принадлежать плоды. Сбор последних, превышая то, что было израсходовано для поддержания существования людей и животных, производивших эти плоды, доставляет собственнику ежегодный доход, для приобретения которого он никакого труда не затрачивает. 
 
На первых двух стадиях развития общества все индивиды, по крайней мере, все семьи, занимались всеми необходимыми ремеслами. 
 
Но когда оказались люди, которые не трудясь пользовались продуктами своей земли и другие, которые работали за наемную плату, уплачиваемую имя первыми, когда отрасли труда умножались, когда процессы производства стали более обширными, более сложными, тогда общий интерес скоро подсказал необходимость разделения труда. Было замечено, что производство человека достигает тем большого совершенства, чем оно однообразнее; что рука делает небольшое количество движений с большей быстротой и большей точностью, когда, благодаря долгому упражнению эти движения становятся привычными, что для хорошего исполнения какой-либо работы требуется меньшее напряжение умственных способностей, когда эта работа часто повторяется. 
 
Таким образом, в то время как одни занимались земледелием, другие изготовляли земледельческие орудия. Присмотр за скотом ведение внутреннего хозяйства, изготовление одежды равным образом вылились в специальные профессии. Так как в семьях, обладавших небольшой собственностью, одно из этих занятий не могло всецело поглощать время человека, то некоторые из них обменивались трудом и наемной платой одного человека. 
 
Скоро потребности людей, посвятивших себя ремеслам, увеличились, вызывая новые различные отрасли промышленности, в каждой из которых был занять особый класс рабочих. Торговля развивается, охватывая все большее количество предметов и все большую территорию; тогда образовывается новый класс людей, исключительно занятых покупкой предметов потребления, сохраняемых, перевозимых и перепродаваемых с прибылью. 
 
Таким образом, к тем классам, которые уже можно было различать в пастушеской жизни собственников, прислуги, привязанной к их семье, и наконец рабов - нужно теперь добавить класс рабочих всевозможных профессий и класс купцов. 
 
Тогда, когда общество более упрочилось, более сблизилось и взаимоотношения членов его более усложнились, почувствовалась потребность в более правильном и более обширном законодательстве; нужно было с большей точностью определять как наказания за преступления, так и формы договоров, необходимо было подчинить более строгой регламентации случаи, требовавшие вмешательства закона. 
 
Этот прогресс совершался медленно и постепенно в силу назревавших потребностей и под влиянием сложившихся обстоятельств. Это были некоторые шаги вперед на пути, по которому следовали уже пастушеские народы. 
 
В первых эпохах воспитание носило чисто домашний характер. Дети научились у своего отца как обычным работам, так и известным ему ремеслам; от него же они перенимали несложную историю племени или семьи, басни, передававшиеся из поколения в поколение, он их знакомил также с национальными обычаями и принципами или предрассудками, которые должны были составлять их начальную мораль. 
 
Дети росли в обществе своих товарищей по песням, танцам и военным упражнениям. В эпоху, которую мы теперь рассматриваем, дети более богатых семейств получали своего рода общее воспитание, или в городах путем собеседований со старцами, или в доме главы рода или племени. Здесь они изучали законы страны, ее обычаи и предрассудки, научались петь поэмы, в которых изображалась история нации. 
 
Привычка более оседлой жизни установила между обоими полами более равенства. Женщины не рассматривались более как полезные вещи, как рабы, более приближенные к хозяину. 
 
Муж начинает видеть в жене товарища и проникается наконец сознанием, что она способствует его счастью. Тем не менее, даже в странах где они пользовались наибольшим уважением, где многоженство было запрещено, ни разум, ни справедливость не доходили до признания полного равновесия супружеских обязанностей, или прав на развод и равенства в наказаниях за неверность. 
 
История этой категории предрассудков и их влияние на судьбу человеческого рода должна войти в картину, которую я намереваюсь начертать. И ничто не послужит лучшим показателем того, насколько счастье человечества неразрывно связано с прогрессом разума. 
 
Некоторые народы остались развеянными в деревнях. Другие объединялись в городах, которые стали служить резиденцией общего начальника, величаемого именем, соответствующим слову король, местопребыванием начальников кланов, которые разделяли его власть и старейшин, представителей каждой большой семьи. Там решалась дела, касающиеся всего общества и выносились приговоры по частным делам отдельных лиц. Там скоплялись наиболее ценные богатства в целях охранения их от грабителей, которые должны были размножаться параллельно с увеличением постоянных богатств. Когда нации были рассеяны по обширной территории, обычай определял место и время собраний начальников для обсуждения общественных интересов, для заседаний суда, выносившего приговоры. 
 
Народы, которые признавали свое общее происхождение, говорили на одном языке, не отказываясь, однако, затевать между собой войны, почти всегда образовывали более или менее тесную федерацию, соглашались объединяться, или против иноземных врагов, или чтобы общими силами отомстить за их несправедливости, или для совместного выполнения некоторых религиозных обрядов. 
 
Гостеприимство и торговля создавали некоторые постоянные отношения даже между народами, отличавшимися друг от друга происхождением, обычаями и языком, отношения, которые грабежи и войны часто прерывали, но которые скоро возобновлялись в силу необходимости более сильной, чем любовь к грабежу, или жажда мести. 
 
Убивать побежденных, грабить и превращать их в рабов не является уже больше единственно признанным правом между враждебными нациями. Уступка территории, выкуп и дань отчасти имеют место у этих жестоких варваров 
 
В эту эпоху всякий, обладавший оружием, был солдатом; кто имел лучшее оружие, кто умел имя лучше владеть, кто мог снабжать таковым других с условием, что последние будут его сопровождать на войну, кто благодаря запасам провизии, был в состоянии доставлять продовольствие своим воинам тот неизбежно становился предводителем; но это почти добровольное подчинение не влекло за собой рабской зависимости. 
 
Так как потребность в новых законах являлась редко, так как не существовало общественных расходов, которые граждане были бы обязаны покрывать, а если бы даже оказалась надобность в расходах, то источником для их покрытия должно было служить имущество начальников, или земли, находящейся в общем пользовании, так как идея регламентировать промышленность и торговлю еще не возникала; так как наступательная война решалась с общего согласия, или предпринималась единственно теми, которых увлекала любовь к славе и склонность к грабежу, - человек считал себя свободным в этих первобытных государствах, не смотря на то, что пост главного начальника, или короля был почти всюду наследственным и что младшие начальники присваивали исключительно себе привилегию разделять политическую власть и занимать административные и судебные должности. 
 
Но часто король, побуждаемый чувством личной мести самовластно совершал акты жестокости. Часто в этих привилегированных семьях тщеславие, взаимная наследственная ненависть, сластолюбие и жажда золота умножали преступления, между тем как начальники, собранные в городах, являясь орудием королевских вожделений, провоцировали заговоры и гражданские войны, угнетали народ несправедливыми приговорами, мучили его преступлениями своего тщеславия и разоряли грабежами. 
 
У многих народов греховные крайности привилегированных семейств истощали народное терпение - тогда они уничтожались, 
 
изгонялись, или подчинялись общему закону; иногда они сохраняли свой титул и власть, ограниченную законом; и мы видим, как постепенно создаются новые формы государственного устройства, которые впоследствии были названы республиками. 
 
В других странах короли, окруженные телохранителями (ибо они обладали достаточными средствами, для вооружения и вознаграждения последних) - пользовались безграничной властью: таково было происхождение тирании. 
 
В некоторых краях, преимущественно там, где маленькие народы совершенно не имели крупных центров, первичные формы их государственности сохранились вплоть до момента, когда они подпадали под иго завоевателя, или когда они, увлекаемые духом грабежа, сами рассеивались по чужой территории. 
 
Тирания, сосредоточенная на небольшом пространстве, могла продолжаться недолго. Народы скоро сбрасывали с себя иго, наложенное на них исключительно силой и не поддерживаемое установившимися воззрениями. Чудовище видно было слишком близко, чтобы внушать к себе чувство страха или ужаса: и сила, как и мнение не могли бы выковать достаточно прочных цепей, если бы тираны не раздвигали границ своих владений и не распространяли свою власть на пространстве достаточно большом, чтобы иметь возможность, разделяя угнетаемый ими народ, скрывать от него тайну своего могущества и его слабости. 
 
История республик относится к следующей эпохе: но та, которая занимает нас теперь, представить нам иное зрелище. 
 
Земледельческий народ, подчиненный иноземным завоевателям, отнюдь не бросал своего очага - необходимость заставляла его работать на своих господ. 
 
Господствующая нация, то удовлетворялась оставлением на завоеванной территории наместников для управления и солдат для ее охраны, а в особенности, чтобы удерживать в подчинении жителей и вымогать от безоружных подданных дань деньгами или съестными припасами. Иногда она захватывала даже территорию, распределяя ее в собственность между солдатами и полководцами. Тогда прикрепляли к каждому участку старого земледельца, который ее возделывал, а подчиняли его этому новому виду крепостничества, регламентируемого более или менее суровыми законами. Военная служба и поземельный налог являются для новых собственников условиями, связанными с пользованием этими землями. 
 
Иногда завоеватель присваивал себе право собственности на землю, распределяя ее только в пользование, налагая те же повинности. Почти всегда обстоятельства заставляют практиковать одновременно эти три формы вознаграждения виновников победы и ограбления побежденных. 
 
На почве создавшихся отношений между завоевателями и побежденными, зарождаются новые классы людей: потомки господствующего народа и таковые угнетенного. Наследственное дворянство, которого не следует смешивать с патрициатом республик, и народ, обреченный на труд, зависимость и унижение, не будучи, однако, рабом; наконец, крепостные, отличающиеся от домашних рабов меньшей закабаленностью, что давало им возможность опираться на закон в борьбе с произволом своих господь. 
 
Здесь можно также наблюдать происхождение феодализма, который в известные эпохи цивилизации являлся бичом не только Европы, но встречается почти на всем земном шаре, и всегда, когда одна и та же территория оказывалась занятой двумя народами, между которыми победа устанавливала наследственное неравенство. 
 
Наконец, плодом завоевания являлся также деспотизм. Под словом деспотизм, в отличие от недолговечной тирании, я разумею здесь угнетение народа одним человеком, который господствует над ним и в силу сложившегося воззрения, привычки и в особенности благодаря сильной армии, над которой он пользуется самодержавной властью, но вынужден уважать ее предрассудки, угождать ее капризам, поощрять. ее жадность и тщеславие. 
 
Непосредственно охраняемый значительной по числу и отборной частью этой армии, образованной из народа завоевателя, или чуждого массе подданных; окруженный наиболее могущественными полководцами; управляя провинциями через своих сатрапов, имеющих в своем распоряжении более слабые части этой самой армии - он царствует в силу внушаемого имя страха. Никто из среды покоренного народам или сатрапов, рассеянных и соперничающих между собой, не представляет себе возможным восстать против него, противопоставить силе силу, и не может его сокрушить. 
 
Восстание гвардии, бунт в столице могут быть гибельными для деспота, нисколько не ослабляя деспотизма. Генерал победоносной армии может, уничтожая династию, освященную предрассудком, основать новую, но для того, чтобы осуществлять ту же тиранию. 
 
В эту третью эпоху у народов, не испытавших еще несчастья быть ни победителями, ни побежденными, мы можем наблюдать эти простые и важные нравственные достоинства земледельческих наций, эти нравы героических времен, картина которых, представляя смесь величия и дикости, великодушия и варварства так привлекательна, что заставляет нас еще теперь ими восхищаться и даже сожалеть о них. 
 
Картина нравов, которую мы наблюдаем в государствах, основанных завоевателями, нам представляет напротив все черты унижения и разврата, до которой деспотизм. и суеверие могут довести человеческий род. Именно там мы видим зарождение налогов на промышленность и торговлю,. лихоимства, вынуждающего покупать право использовать свои способности по своему усмотрению, законов, препятствующих человеку свободно избрать себе труд и распоряжаться своей собственностью, законов, привязывающих детей к профессиям своих отцов, конфискаций, жестоких казней. Словом всех тех актов произвола, закономерной тирании и суеверных жестокостей, которые только презрение к человеку могло изобрести. 
 
Можно заметить, что среди племен, совершенно не переживших великих революций, прогресс цивилизации остановился на чрезвычайно низком уровне. Люди тем не менее испытывали там потребность в новых идеях, или новых ощущениях - первичный двигатель прогресса человеческого разума, который равным образом развивает склонность к излишествам роскоши, поощряет промышленность, побуждает любознательность, проникая жадным взором покров, под которым природа спрятала свои тайны. Но почти всюду случалось так, что для того, чтобы избавиться от этой потребности люди искали физических средств, посредством которых они могли бы доставлять себе беспрерывно обновляющиеся ощущения, увлекавшие их до бешенства. Такова привычка употребления крепких напитков, опия, табаку и других наркотических средств. Очень мало таких народов, у которых не наблюдалась бы одна из этих привычек, доставляющих удовольствие, которое продолжается целые дни, или повторяется во всякое время, которое позволяет не тяготиться временем, удовлетворяет потребности быть занятым или возбужденным, и которое в конечном итоге притупляет способности человека, удлиняя младенческое и бездеятельное состояние его разума. Эти самые привычки, послужившие препятствием для прогресса невежественных или порабощенных народов, затрудняюсь еще теперь в культурных странах распространение чистого света знаний равномерно среди всех классов населения. 
 
Описывая состояние ремесла в двух первых эпохах развития общества, мы покажем, каким образом эти первобытные народы, помимо ремесла по обработке дерева, камня, или животных костей, дубления кож и изготовления тканей, постигли более трудные красильное и горшечное искусства и даже начала работ по металлу. 
 
Прогресс этих ремесел должен был быть медленным у изолированным наций, но установившиеся между ними, хотя- бы слабые, сношения ускоряли его. Новый процесс, открытый одним народом, становится общим достоянием соседей. Завоевания, которые столько раз гибельно отражались на развитии ремесла, прежде чем их остановить, или способствовать их упадку, сначала их распространяли и содействовали их совершенствованию. 
 
Мы видим, что некоторые из этих ремесел достигают высшей степени совершенства у народов, у которых долгое влияние суеверия и деспотизма повлекло за собой вырождение всех человеческих способностей. Но, если присмотреться к чудесам этой рабской промышленности, мы здесь не заметим ничего такого, что было бы отмечено печатью добродетельного гения: все эти усовершенствования являются плодом медленного и тяжелого труда, долгой рутины. Всюду наряду с этой промышленностью, которая нас удивляет, мы замечаем следы невежества и глупости, открывающие нам ее происхождение. 
 
В оседлых и мирных обществах астрономия, медицина, простейшие понятия анатомии, умение распознавать минералы и растения, первичные идеи естествознания совершенствовались, или скорее распространялись единственно в силу влияния времени, которое, умножая наблюдения, приводило медленно, но верно, к легкому, почти с первого взгляда, пониманию некоторых общих следствий, вытекавших из этих наблюдений. 
 
Тем не менее, прогресс был чрезвычайно незначителен, и науки остались бы на более продолжительное время в своем первичном состоянии, если бы некоторые семейства и в особенности некоторые изолированные касты не сделали бы науки главным основанием своей славы и своего могущества. 
 
Наблюдение явлений природы уже дополнялось изучением человека и общества. Уже небольшое количество правил практической морали и политики передавались из поколения в поколение; всем этим завладели касты; религиозные идеи, предрассудки и суеверия также способствовали увеличению их власти. Они унаследовали профессии первых шарлатанов и колдунов, но сне применяли их с большим искусством, чтобы одурачить более развитые умы. Их действительные познания, кажущаяся суровость их жизни, лицемерное презрение к тому, что является предметом желаний обыкновенных смертных, придавали их власти известное обаяние, между тем, как в силу этого самого обаяния их слабые познания и лицемерные добродетели приобретали в глазах народа сакральное значение. Члены этих каст прежде всего преследовали с почти равным усердием две совершенно различные вещи: приобретение для самих себя новых познала и использование тех, которыми они уже обладали, для того, чтобы обманывать народ и господствовать над умами. 
 
Их мудрецы занимались преимущественно астрономией, и поскольку можно судить по рассеянным остаткам памятников их трудов, кажется, что они в этой области достигли наивысшей точки, на которую возможно было подняться без помощи зрительных стекол, без применения теорий высшей математики для вычисления основных законов мировой системы. 
 
В самом деле, помощью длинного ряда наблюдений можно получить довольно точные познания о движениях планет и быть в состоянии вычислить и предсказать небесные явления. Эти эмпирические законы, которые тем легче находить, чем продолжительнее период наблюдения, не привели этих первых астрономов к открытию общих законов мировой системы, но они были достаточны, чтобы удовлетворять всему тому, что могло касаться потребностей человека, или возбуждало его любопытство и увеличивали доверие к этим узурпаторам исключительного права поучать. 
 
Жреческим кастам мы, по-видимому, обязаны изобретением арифметических правил, этого удачного способа представлять все числа небольшим количеством знаков и производить помощью чрезвычайно простых технических операций те вычисления, которых человеческий ум, невооруженный этим средством, не мог бы постигнуть. Мы видим здесь. первый примерь тех методов, которые удваивают силы ума и помощью которых он может бесконечно расширять. пределы своего познавания, не встречая границ, перейти через которые ему было бы запрещено. 
 
Но мы не видим, чтобы арифметика двинулась у них дальше знакомства с этими простейшими операциями. Их геометрия, заключая в себе то, что необходимо было для земледелия и для практических занятий астрономией, остановилась на знаменитой теореме, которую Пифагор перенес в Грецию, или вновь самостоятельно открыл. 
 
Производство машин жрецы предоставляли тем, которые должны были ими пользоваться. Однако, некоторые сведения, достоверность которых ослабляется благодаря примеси различных небылиц, как будто говорят за то, что жрецы сами изучали практическую механику, как одно из средств, помощью которого можно было поражать умы чудесами. 
 
Законы движения, рациональная механика совершенно но останавливали на себе их внимание. 
 
Если они изучали медицину и хирургию, преимущественно постольку, поскольку это нужно было для лечения ран, то зато игнорировали анатомию. 
 
Их познания по ботанике и естественной истории ограничивались предметами, употребляемыми в качестве лекарств, некоторыми растениями, некоторыми минералами, обладание которыми представлялось им в этом отношении полезным. 
 
Их химия, сокращенная до простейших процессов без теории, без метода, без анализа, представляла собой только искусство приготовлять некоторые препараты, составлять некоторые секретные смеси, которыми они пользовались в своей медицинской практике, для ремесла, или для того, чтобы ослеплять глаза невежественной толпы, подчиненной начальникам столь же невежественным, как она сама. 
 
Прогресс наук был для них только второстепенной целью, средством упрочить или расширить свою власть. Они искали истины только для того, чтобы распространять заблуждения; и не нужно поэтому удивляться, что они так редко ее находили. 
 
Однако этот прогресс, как бы медленным и слабым. Он бы ни был, стал бы невозможным, если бы эти люди не знали письменности, этого единственного средства обеспечить существование традиций, их увековечить, сообщать и передавать знания, как только они начинают умнож