Восстание декабристов

находившаяся на площади.  

Войска  были не единственной живой силой восстания 14 декабря:

на Сенатской  площади в этот день был еще  один участник событий – огромные

толпы народа, собравшиеся на площади и  энергично выражавшие сочувствие

восставшим. Общеизвестны слова Герцена –  «декабристам на Сенатской площади  не

хватало народа». Понимать эти слова надо не в том смысле, что народа вообще

не было на площади, – народ был, а в  том, что декабристы не сумели опереться

на народ, побоялись привлечь их к восстанию, и это было одной из главных

ошибок  повстанцев. 

Петербург стекался на площадь, и первая адмиралтейская часть вмещала в себе

до 150 тысяч  человек, знакомые и незнакомые, приятели и враги забывали свои

личности  и собирались в кружки, рассуждали о предмете, поразившем их взоры».

Надо  отметить поразительное единодушие первоисточников, говорящих об огромном

скоплении народа.

Преобладало «простонародье», «черная кость» —  ремесленники, рабочие,

мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в  столицу, мужики, отпущенные на

оброк, «люди рабочие и разночинцы», были купцы, мелкие чиновники, ученики

средних школ, кадетских корпусов, подмастерья... Образовались два «кольца»

народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших.

Второе  образовалось из пришедших позже  — их жандармы уже не пускали  на

площадь к восставшим, и «опоздавший» народ  толпился сзади царских войск,

окруживших  мятежное каре. Из этих пришедших «позже» и образовалось второе

кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно

из его  дневника, понял опасность этого  окружения. Оно грозило большими

осложнениями.

Основным  настроением этой огромной массы, которая, по свидетельствам

современников, исчислялась десятками тысяч  человек, было сочувствие

восставшим. 

Николай сомневался в своем успехе, «видя, что дело становится весьма важным,

и не предвидя еще, чем кончится». Он распорядился заготовить экипажи для

членов  царской семьи с намерением «выпроводить»  их под прикрытием

кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадежным местом

и предвидел  возможность сильного расширения восстания  в столице. О том же

говорило  поручение охраны дворца саперам: очевидно, при охране Зимнего царю

мерещились  даже какие-то наспех возведенные укрепления, для батарей. Николай

еще яснее  выразил эти настроения, записав, что в случае кровопролития под

окнами  дворца «участь бы наша была более  чем сомнительна». И позже Николай

много раз говорил своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории –

это то, что нас с тобой тогда не пристрелили». В этих словах мало

оптимистической оценки общего положения. Надо признать, что в этом случае

историк должен полностью согласиться с  Николаем.

В этих условиях Николай и прибег к посылке для переговоров с восставшими

митрополита Серафима и киевского  митрополита Евгения. Оба уже находились в

Зимнем  дворце для благодарственного молебна по случаю присяги Николаю. Но

молебен пришлось отложить: было не до молебна. Мысль послать митрополитов для

переговоров с восставшими пришла Николаю  в голову как способ пояснить

законность  присяги ему, а не Константину  через духовных лиц, авторитетных в

делах присяги, «архипастырей». Казалось, кому лучше знать о правильности

присяги, как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось

у Николая  тревожными вестями: ему сообщили, что  из казарм выходят лейб-

гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к «мятежникам».  

Если  бы митрополиты успели уговорить  восставших разойтись, то новые полки,

пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания

надломленным и сами могли бы выдохнуться. Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови «мятежные» солдаты стали кричать ему из рядов, по авторитетному свидетельству дьякона Прохора Иванова: «Какой ты митрополит,когда на двух неделях двум императорам присягнул... Не верим вам, пойдите прочь!.. Это дело не ваше: мы знаем, что делаем...»

Внезапно  митрополиты ринулись бегом влево, скрылись в проломе загородки

Исаакиевского собора, наняли простых извозчиков (в то время, как справа,

ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний

дворец. Почему произошло это внезапное  бегство священнослужителей? К

восставшим  подходило огромное подкрепление. Справа, по льду Невы, поднимался,

пробиваясь  с оружием в руках через  войска царского окружения, отряд

восставших  лейб-гренадеров. С другой стороны вступали на площадь ряды моряков

– гвардейский  морской экипаж. Это было крупнейшим событием в лагере

восстания: его силы сразу увеличивались  более чем вчетверо.

«Гвардейский  экипаж, следовавший на Петровскую площадь, встречен был лейб-

гвардии Московским полком с восклицаниями  “ура!”, на что гвардейский экипаж

ему ответствовал, что повторялось на площади несколько раз»,— показывает Михаил Кюхельбекер.

На площади  собралось около трех тысяч восставших солдат при 30 офицерах-декабристах – строевых начальниках. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах.

        Артиллерии у восставших не  было. Все восставшие были пехотинцами. За час до конца восстания декабристы выбрали нового «диктатора» – князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки и сосредоточить на площади против восставших вчетверо большие воинские силы, причем в его войсках были кавалерия и артиллерия, которыми не располагали

декабристы. В распоряжении Николая было 36 артиллерийских орудий.  

Ход восстания.

Восставшие, как уже сказано, были окружены правительственными войсками со всех сторон.

Короткий  зимний день клонился к вечеру. «Пронзительный ветер леденил кровь в жилах солдат и офицеров, стоявших так долго на открытом месте», – вспоминали потом декабристы. Наступали ранние петербургские сумерки. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, повел бы себя активнее. Из рядов войск, стоявших на стороне императора, начались перебежки к восставшим. Делегаты от

некоторых полков, стоявших на стороне Николая, уже пробирались к декабристам и просили их «продержаться до вечера». Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своем дневнике, чтобы «волнение не сообщилось черни». Николай дал приказ стрелять картечью. Команда раздалась, но выстрела не последовало.

Канонир, зажегший фитиль, не вложил его в  пушку. «Свои, ваше благородие», – тихо ответил он набросившемуся на него офицеру. Офицер Бакунин выхватил запал из рук солдата и выстрелил сам. Первый залп картечью был дан выше солдатских рядов – именно по «черни», которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнем, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались – началось бегство, падали раненые и

убитые. «В промежутках выстрелов можно  было слышать, как кровь струилась по мостовой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала», – писал позже декабрист Николай Бестужев. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лед, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лед – лед раскалывался, многие тонули.   

  Так вспоминает о событиях на Сенатской площади М. А. Фонвизин:

«13 декабря  казалось, что все было приготовлено тайным обществом к решительному действию: оно считало на гвардейские полки, в которых было много членов, ручавшихся за успех, как один член Союза, адъютант начальника гвардейской пехоты генерала Бистрома, поручик Ростовцев, не из корыстных видов, а испуганный мыслию о междуусобном кровопролитии, идет во дворец и

открывает великому князю Николаю намерения и надежды тайного общества воспрепятствовать его восшествию на трон. Великий князь в ту же ночь созывает во дворец начальников гвардейских полков (в числе их был один член тайного общества, генерал Шипов) и льстивыми убеждениями, обещаниями наград и т. п. преклоняет их на свою сторону: гвардейские генералы спешат в свои полки и еще до рассвета успевают привести их к присяге императору Николаю I, зная, что

этим  они свяжут совесть своих солдат. Этой счастливой проделкой Николай Павлович удачно избегает опасности, ему угрожавшей. Тайное общество могло тогда только считать на части лейб-гвардии Московского и Гренадерского полков и на баталион гвардейского морского экипажа, которые твердо решились стоять за права великого князя Константина, полагая, что

жизнь его в опасности. Декабря 14-го на рассвете этот малочисленный отряд, над которым приняли начальство военные члены тайного общества, собирается на Сенатской площади в уверенности, что гвардия его поддержит.

Но гвардейские  полки, так недавно связанные  присягою, данною Николаю I хотя не с большим усердием, а по приказанию начальников, идут против отряда, собравшегося на Сенатской площади, к которому присоединилась большая толпа народа. Император посылает уговаривать солдат положить оружие. Неустрашимый генерал-губернатор граф Милорадович с тем же намерением скачет к отряду, но в ту же минуту, смертельно раненный пулей, падает. Трепеща от страха, петербургский митрополит Серафим в угождение царю, окруженный своей свитой,

подходит  к отряду, начинает убеждать солдат, но напрасно теряет слова. Конная гвардия идет в атаку на инсургентов, и они опрокидывают ее батальонным огнем.

Наконец подвозят шесть батарейных орудий и  несколько картечных выстрелов на близком расстоянии расстраивают ряды инсургентов и заставляют их рассеяться. Если б отряд, вышедший на Сенатскую площадь, имел предприимчивого и отважного начальника и вместо того, чтобы оставаться в бездействии на Сенатской площади, он смело повел бы его до прибытия

гвардейских полков ко дворцу, то мог бы легко захватить в плен всю императорскую фамилию. А имея в руках таких заложников, окончательная победа могла бы остаться на стороне тайного общества». 

Кол-во жертв.

К ночи все было кончено. Царь и его клевреты всячески преуменьшали число убитых, – говорили о 80 трупах, иногда о сотне или двух. Но число жертв было гораздо значительнее – картечь на близком расстоянии косила людей. По приказу полиции кровь засыпали чистым снегом, спешно убирали убитых. Всюду ходили патрули. На площади горели костры, от полиции послали по домам с приказом, чтобы все ворота были на запоре. Петербург походил на город, завоеванный