Регулирование Брачно-семейных отношения на Руси в условиях язычества

     Свобода рецепции византийских канонических сборников  проявлялась и в переработке  содержания византийских источников, приспособлении их к русскому праву. А.Н. Филиппов отмечал, что такую  «переработку» путем «медленной работы» осуществляло прибывшее на Русь византийское духовенство, которое в течение многовековой практики приспосабливало посредством изменения и толкования византийские юридические нормы к условиям древнерусской действительности. Таким образом, византийские канонические нормы в своем неизменном виде применялись на Руси лишь в первоначальный период принятия и распространения христианства. По мере утверждения их в жизни древнерусского общества эти нормы стали изменяться и толковаться с учетом местных нравов и обычаев.

     Историки  права XVIII – XIX вв. проблему влияния византийского права на древнерусское решали упрощенно, без учета социально-экономических реалий и практики преемства правовых норм и институтов. За внешними чертами постановки проблемы заимствования византийского права некоторые авторы видели и сугубо внутренние причины. Так, А. Чебышев-Дмитриев считал главнейшим проводником византийских начал не непосредственный путь духовной юстиции, а «тот новый нравственный дух, который впервые принесло с собою духовенство и которым под влиянием духовенства медленно, но все более и более проникался русский быт». Однако древнерусская юридическая мысль стремилась к утверждению собственного взгляда на правовые понятия и учреждения с учетом характера местных славянских вековых обычаев. «Рецепция светского права, - писал С.В. Юшков, - была крайне ограниченной: влияние византийского права почти незаметно в уголовном, гражданском и судебном праве Киевской Руси». Слабость греческого правового влияния на русское право объясняется тем, что между «общественно-экономическим строем Византии и Киевского государства имелся ряд весьма серьезных различий».

     Анализ  русско-византийских договоров и  статей Русской Правды, относящихся  к указанным видам постановлений, позволяет заключить: чем больше развивалась и крепла княжеская  власть, тем сильнее включение  и самостоятельное вмешательство  князей в «духовные дела». Отправление правосудия, рост влияния церкви на становление законотворческого процесса, включение церкви в светские дела – все эти причины изнутри подрывали юрисдикцию духовенства и прокладывали путь князьям к ограничению круга духовного ведомства. Как следствие то, что ранее относилось к византийским юридическим сторонам жизни, постепенно переходило в ведение светской власти, например, такие институты, как наследственное право и опека, ранее не известные древнерусскому праву, были включены в сферу княжеской законодательной деятельности уже в Пространной Правде.

     М.М. Михайлов в труде «История русского права» отметил, что «византийское влияние было, но оно ограничивалось по содержанию – воспринималось со значительной и своеобразной переработкой византийских воззрений – русскою обычною жизнью».

     По  мнению А.Н. Филиппова, «Древняя Русь не была закрыта от влияний иноземного права, но это влияние выражалось, однако, не в механическом заимствовании чужого, а в постепенной и органической переработке чужого в свое». М.Ф. Владимирский-Буданов признает, что «благодаря устойчивости русского обычного права влияние византийского права привело лишь к необходимому усвоению церковного права и к частичной и свободной рецепции некоторых кодексов византийского светского права». В.О. Ключевский видел «внутреннюю связь постановлений Русской Правды и византийских законов», где заметно, «как византийские законы обрусели в Правде, приноровились к местному обществу и приняли своеобразные туземные формы выражения»⁸.

     Византийские  юридические нормы не соответствовали  древнерусским реалиям жизни. Столкнувшись с очевидными противоречиями в системах правовой жизни, церковная власть не могла использовать свою правовую систему  для рассмотрения уголовных дел  и наказания виновных по византийской традиции, а также для разрешения частных гражданских дел, основываясь  на институтах византийского права. Последние создавались на более  ранней и стадиально-предшествующей основе античного, рабовладельческого общества и были мало применимы на Руси. Настойчивые попытки церковной власти внедрить на Руси чуждые ей нормы византийского права, а также само знакомство князей с новыми законами побудили княжескую власть заняться законотворческой деятельностью в целях правового регулирования тех общественных отношений, которые ранее существовали лишь в обычаях гражданского оборота (например, различного рода договоры). Князья разграничили судебную юрисдикцию уголовных преступлений, передав на рассмотрение церковных судов те новые преступления, которые непосредственно связаны с верой и нравственностью, а также тот круг субъектов, в которых государственная власть не видела большой общественной опасности для общественного и государственного порядка (женщины, церковные люди). Таким образом, церковь имела второстепенное значение в деле правообразования. Основой, на которую опиралась княжеская власть, была обычная жизнь славян, которая как с внешней стороны, так и с внутренней вырабатывала свои юридические воззрения. Опосредованное влияние византийского права выразилось, в том, что посредством византийского духовенства Русь ознакомилась с византийской правовой системой, что, в свою очередь, дало толчок к мощному развитию собственных внутренних возможностей, в ходе которого славяне усваивали, перерабатывали и видоизменяли нормы более образованного права с учетом обычаев своей внутренней жизни на основе действовавшего тогда всего комплекса явлений общественной жизни: экономики, государственности, торговли и пр. Правильно заметил в этой части Я.Н. Щапов, который также полагал, что древнерусское право «выросло на основе внутреннего развития восточнославянских племен, родовых и общинных организаций с едва заметным влиянием на них античного общественного строя Византии»⁹. Из всех текстов древнерусских юридических источников заметно, что составители Русской Правды, ничего не заимствуя дословно из памятников церковного и византийского права, руководствовались и исходили непосредственно из местных обычаев.

     При этом древние законодатели, рассматривая и разрешая спорные вопросы непосредственно  из жизненных казусов, брали случаи, требовавшие разрешения, ставили  законодательные вопросы на основе византийских норм, ответы на которые  искали в древнерусском праве. Таким  образом, древнерусские обычаи постоянно  удерживали свою силу, в том числе  и в тех отношениях, которые  никак не регулировались, и византийский элемент не получал явный перевес. На основе такой переработки содержания византийских источников в условиях древнерусской действительности происходило стимулирование собственного законотворческого процесса, закономерное развитие самобытных юридических норм и институтов Древней Руси.

     Было  бы неверно полагать, что правовая культура Византии оказывала влияние  на Русь, а последняя пассивно его  воспринимала. История развития права  Древней Руси показывает, что именно она выступила здесь как активная сила, которая усвоила новое, произвела  отбор нужного и одновременно видоизменила его¹⁰.

2. Регулирование брачно-семейных отношений на Руси в условиях язычества

     Семьей  можно назвать сложный союз супругов между собой и родителей с  детьми. Для бытия семьи в теоретическом  и законодательном смысле достаточен один из двух союзов. Семьей признаются муж и жена, не имеющие детей. Семью  также может составлять один из родителей  вместе с детьми.

     Однако  в понимании семьи древними славянами  для ее бытия были необходимы оба  союза. Считалось, что один союз –  союз супругов, у которых не было детей, не выполнял функции семьи. Юридическим  основанием союза супругов в русском  государстве являлся договор. В  основании союза родителей и  детей лежало кровное начало, хотя и здесь договорная основа могла  присутствовать: постороннее лицо в  результате заключения договора об усыновлении  имело возможность обрести статус сына.

     В древнеславянском понимании семьи  договорное начало преобладало над  кровным. Сам термин «семья» на древнерусском  языке означал «товарищество, основанное на договоре, соглашении». На языке московского законодательства «семья» есть «стачка», «заговор». Законом предписывалось «не семьяниться ни с кем на государя», то есть не составлять заговор против государственной власти; запрещалось на повальных обысках «лгать семьями и заговорами». В некоторых списках узаконений слово «семья» заменялось словом «артель». Термины семейного и договорного права часто смешивались: люди, совершившие сделку купли-продажи, называли друг друга сватами. В различных аспектах древнерусского семейного права договорное начало являлось приоритетным.

     Сведения  о семейном укладе народов, населявших территорию России до принятия христианства, весьма немногочисленны и отрывочны. Летописи говорят о том, что у  полян уже сложилась  моногамная семья, у других славянских племен: родимичей, вятичей, кривичей – ещё  сохранялась полигамия. Семейные отношения  в этот период регулировались обычным  правом. Источники свидетельствуют о существовании в это время различных способов заключения брака. Один из наиболее древних – похищение невесты женихом. Похищение могло быть как действительным, так и формальным, мнимым. Последнее случалось, когда родители и невеста были согласны на брак ещё до похищения.

     С течением времени сговор с невестой все чаще стал предшествовать ее уводу. Летописи сообщают, что славяне имели  обычай похищать себе на игрищах тех  невест, с которыми они сговорились. «… И ту умыкаху жены собе, с нею  же кто съвещашеся», - рассказывала об «умыкании у воды» невест «Повесть временных лет»¹¹. Обряд похищения невесты «у воды» совершался на праздниках в честь богини «женитвы» Лады, которые начинались ранней весной, «на Красную горку», и продолжались до середины лета – дня Ивана Купалы. У зависимого населения («на простых людех») этот обряд сохранялся и после принятия христианства: следы можно обнаружить в былинах, песнях и церковных документах XIII-XV веков¹².

     Одним из способов заключения брака являлась покупка невесты у ее родственников. Продажа невесты могла быть совершена  отцом, матерью, а также главой рода или родового союза. Плата за невесту  была связана с похищением и являлась следствием примирения жениха-похитителя с родом невесты, в результате которого жених за невесту отдавал  выкуп. Поэтому не случайно у славян было распространено утверждение, что  «тот, у кого родились две или  три дочери – обогащается, тогда  как имеющий двух-трех сыновей  делается бедняком»¹³.

     Вторичное распространение на Руси процедуры  покупки невесты исследователи  чаще всего связывают с влиянием монголо-татар. Эту точку зрения подтверждает и само название покупки  – калым.

     Процесс покупки невесты уже в древние  времена был достаточно сложным. Одним из важных его элементов  был предварительных договор  или запродажная сделка. В процедуре  договора выделялись два этапа: сватовство (осмотр предмета сделки – невеста  – через посторонних) и рукобитье (заключение сделки сторонами: родителями жениха или самим женихов и  родителями невесты).

     Содержание  сделки – условия о величине выкупа и о сроке совершения брака. Форма  совершения сделки обычно словесная  и символическая («рукобитье», «заручение», то есть связывание рук). К ним впоследствии присоединились и некоторые религиозные  формы: богомолье, литки или пропоины, то есть языческая жертва через возлияние. В плате за невесту различали действительную плату – вывод, или кладки, получаемую отцом невеста, и обрядовую – выкуп, получаемый братом невеста или ее подругами. О выкупе свидетельствуют строки из свадебной песни невесты: «О, сударь ты мой, ясен сокол, милый брат, Уж не кидайся ты на злато-серебро, Уж не продавай-ка ты меня в цузи людзи».

     Процедура заключения брака при покупке  состояла только в передаче невесты  жениху. Передавалась не невеста как  вещь, а символы власти над ней. У славян это была плеть. (У германцев таким символом был меч. Но они передавали мужу право жизни и смерти жены, а русские – лишь право наказаний).

     Самой распространенной формой заключения брака  у полян являлось приведение невесты  ее родственниками в дом к жениху. «Поляне… брачные обычаи имяху: не хожаше зять по невесту, но приводяху  вечер, а завтра приношаху по ней, что вдадуче», - сообщала летопись. Слова  «приводить», «вести» неоднократно употреблялись летописцем при описании брачных союзов князей: «Игореви взрастьшю, и хожаше по Олзе и слушаше его; и приведоша ему жену от Плескова, именем Ольгу». Хотя уже в Уставе Ярослава содержался запрет выдавать замуж силой, согласие невесты при  этом не имело существенного значения. Брак заключался в результате соглашения между родственниками невесты и  женихом или его родственниками. Церемония брака сопровождалась особым обрядом: невесту приводили  вечером в дом к жениха, и  она разувала его. Указание на существование  такого обычая было сделано дочерью  полоцкого князя Рогнедой, которая  отвечая на предложение своего отца выйти замуж за Владимира, говорила: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю».

     На  другой день после свадьбы родственники невесты приносили ее приданое.

     Правда, в летописях и актовых материалах более позднего периода свидетельств бытования обряда разувания женой  мужа, упомянутого Нестором в рассказе о Рогнеде, не обнаружено. Это позволило  некоторым исследователям увидеть  его отмирание¹⁴. Между тем иностранца, посетившие Россию в XVI – XVII веках, свидетельствовали, что разувание жениха существовало на Руси ещё долгие годы. Придворный врач англичанин Самуил Коллинс, рассказывая о Московии, сообщал, что и в XVII веке невеста совершала такой обряд: в знак покорности она должна была снять с будущего мужа сапоги. В один сапог жених клал плетку, а в другой – драгоценный камень или монету. Если девушке удавалось снять сначала тот сапог, в котором находилась монета, то невесту считали счастливой. Если в сапоге оказывалась плетка, счастья ей не обещали и говорили, что всю жизнь ей придется угождать мужу. При этом жених в знак своей власти над женщиной, ударял свою будущую спутницу жизни плетью по спине.