Полшско-шведская интервенция 17 века

        1.Польско-шведская интервенция 17 века

        Начало 17 в. ознаменовалось всеобщим политическим кризисом, обострились  социальные противоречия. Правлением Бориса Годунова были недовольны все слои общества. Воспользовавшись ослаблением государственности, Речь Посполитая и Швеция предприняли попытку захвата российских земель и включения ее в сферу влияния католической церкви.

        В 1601 г. появился человек, выдававший себя за чудом спасшегося царевича Дмитрия. Им оказался беглый монах, дьякон-расстрига Чудова Монастыря  Григорий Отрепьев. Предлогом для  начала интервенции послужило появление Лжедмитрия в 1601-1602 гг. в польских владениях на Украине, где он заявил о своих претензиях на царскии трон на Руси. В Польше Лжедмитрий обратился за помощью к польской шляхте и королю Сигизмунду III. Для сближения с польской верхушкой Лжедмитрий принял католичество и обещал в случае успеха сделать эту религию государственной на Руси, а также отдать Польше западные российские земли.

        В октябре 1604 г. Лжедмитрий вторгся в пределы России. Войско, к которому примкнули беглые крестьяне, казаки, служивые люди, быстро продвинулось к Москве. В апреле 1605 г. умер Борис Годунов, и его ратники перешли на сторону претендента. Федор, 16-летний сын Годунова, не смог удержать власть. Москва перешла на сторону Лжедмитрия. Молодой царь вместе с матерью были убиты, и 20 июня в столицу въехал новый «самодержец».

        Лжедмитрий I оказался деятельным и энергичным правителем, однако он не оправдал надежд тех сил, которые привели его на трон, а именно: не отдал полякам окраины России и не обратил русских в католичество. Он вызывал недовольство московских подданных несоблюдением старинных обычаев и обрядов, прошли слухи о его католичестве. В мае 1606 г. в Москве вспыхнуло восстание, Лжедмитрий I был свергнут и убит. В цари на Красной площади «выкрикнули» боярина Василия Шуйского. В 1607 г. в г. Стародубе появился новый самозванец, выдававший себя за царевича Дмитрия.

        Он собрал войско из представителей угнетенных низов, казаков, служивых людей и отрядов польских авантюристов. Лжедмитрий II подступил к Москве и расположился лагерем в Тушино (отсюда прозвище «Тушинский вор»). На его сторону перешло большое количество московских бояр и князей.

        Весной 1609 г. М.В.Скопин-Шуйский (племянник царя), собрав отряды народного ополчения из Смоленска, Поволжья, Подмосковья, снял 16-тысячную осаду Троице-Сергиевой павры. Войско Лжедмитрия II было разбито, сам он бежал в Калугу, где был убит.

        В феврале 1609 г. Шуйский  заключил договор со Швецией. Это  дало повод польскому королю, находящемуся в состоянии войны со Швецией, объявить войну России. К Москве двинулось польское войско под командованием гетмана Жолкевского, под селом Клушино оно одержало победу над войсками Шуйского, Царь окончательно потерял доверие подданных и в июле 1610 г. был свергнут с престола. Московское боярство пригласило на трон сына Сигизмунда III - Владислава, и сдало Москву польским войскам.

        «Великое разорение» земли Русской вызвало широкий  подъем патриотического движения в  стране. Зимой 1611 г. в Рязани было образовано первое народное ополчение, которое возглавил Прокопий Ляпунов. В марте ополчение подошло к Москве и начало осаду столицы. Однако раскол между дворянами и крестьянами с казаками не дал возможности добиться победы. Осенью 1611 г. в Нижнем Новгороде земский староста Кузьма Минин организует второе ополчение. Возглавить земскую рать приглашается князь Д.М.Пожарский. В конце августа 1612 г. войско Минина и Пожарского подошло к Москве и начало ее осаду; 27 октября 1612 г. поляки сдались. Благодаря героизму русского народа Москва была освобождена, а Земскии собор избрал русским царем Михаила Романова.

        В 1617 г. между Россией  и Швецией был заключен Столбовский  мир. Россия вернула Новгород, но потеряла побережье Финского залива. В 1618 г. было заключено Деулинское перемирие с Польшей, которая получила Смоленскую, Черниговскую и Новгород-Северскую земли. Несмотря на тяжелые последствии шведско-польской интервенции, Россия сохранила самое главное - свою государственность.

     2.

     Козьма Захарыч Минин-Сухорук и князь Димитрий Михайлович Пожарский

        Движение, поднятое Гермогеном и Ляпуновым, не было задавлено  неудачами. Города продолжали переписываться с городами и убеждали друг друга  действовать взаимно для спасения веры и государства. Шиши отдельными отрядами повсеместно дрались с врагами. Духовенство старалось всеми средствами благочестия ободрять народ. В разных городах, в знак покаяния, для умилостивления Божия гнева, налагались особые строгие посты, совершались молебны о спасении отечества, ходили утешительные вести о разных видениях и откровениях с целью поддержать падающий дух народа; троицкие власти рассылали свои призывные грамоты одна за другой. Но в народном противодействии не было уже ни порядка, ни определенного плана. Все шло врознь. Начало распространяться уныние и недоверие к собственным силам. Так, когда в Нижнем Новгороде, в соборной церкви, прочитана была грамота троицких властей, народ, прослушав ее, пришел в умиление, плакал над погибелью государства, но выражал отчаяние такими словами: «Верно нам не будет избавления! Чаять нам большей гибели».

        В Нижнем Новгороде выступил перед народом выборный нижегородский земский староста Козьма Захарыч МининСухоруков, ремеслом «говядарь». На всенародной сходке у собора он говорил народу в таком смысле: «Православные люди, похотим помочь Московскому государству, не пожалеем животов наших, да не токма животов — дворы свои продадим, жен, детей заложим и будем бить челом, чтоб ктонибудь стал у нас начальником. Дело великое! Мы совершим его, если Бог поможет. И какая хвала будет всем нам от русской земли, что от такого малого города, как наш, произойдет такое великое дело: я знаю, только мы на это подвинемся, так и многие города к нам пристанут, и мы избавимся от иноплеменников».

        Нижегородцам показались любы такие речи, но не сразу решились они на великое дело. Еще несколько раз они сходились слушать Минина и наконец проговорили: «Будь ты нам старший человек; отдаем себя во всем на твою волю».

        Стали нижегородцы  думать: кого избрать им в предводители, кто бы в ратном деле был искусен и прежде не объявлялся в измене. По совету Минина, все остановились на стольнике князе Димитрии Михайловиче Пожарском. Этот князь происходил из стародубских князей суздальской земли, потомков Всеволода Юрьевича, и принадлежал к так называемым «захудалым» княжеским родам, т.е. не игравшим важной роли в государственных делах в предшествовавшие времена. Сам Димитрий Пожарский не выдавался никакими особенными способностями, исполнял в военном деле второстепенные поручения, но зато в прежние времена не лежало на нем никакой неправды, не приставал он к Тушинскому вору, не просил милостей у польского короля. В царствование Шуйского, Пожарский удачно разбивал отдельные воровские шайки, а в 1610 году, будучи зарайским воеводою, упорно держался стороны Шуйского. не поддался убеждениям Ляпунова провозгласить царем Скопина и удерживал, на сколько мог, свой город в повиновении существующей власти. Возмутившиеся посадские люди города Зарайска хотели убить его за то, что не поддается Калужскому вору, и он выдержал от них осаду в каменном городе (кремль) Зарайска. Но Шуйского свели с престола. Законного государя не стало на Руси; тогда Пожарский объявил, что станет целовать крест тому, кто на Москве будет выбран царем, и присягнул Владиславу, которого в столице тогда избрали в цари.

        Вскоре  после того русским людям стало  ясно, что поляки обманывают, не думают присылать Владислава, а намереваются завладеть Московским государством. Пожарский сошелся с Ляпуновым  и вместе с ним двинулся на Москву. Пожарский, первый из товарищей Ляпунова, вступил со своим отрядом в стены зажженного уже Белого города, укрепился было около церкви Введения Богородицы на Лубянке, но огонь вынудил его отступить. Пожарский был при этом ранен и, упав на землю, кричал: «Ох, хоть бы мне умереть, только бы не видеть того, что довелось увидеть!» Ратные люди подняли его, положили на повозку и вывезли из пылающей столицы по троицкой дороге.

        С этой поры князь  Пожарский находился в своей  вотчине Линдех за 120 верст от Нижнего и едва оправился от ран, полученных в Москве, как к нему прибыли архимандрит нижегородского Печерского монастыря Феодосий и дворянин Ждан Болтин с посадскими людьми приглашать его сделаться начальником ополчения, которое затевалось в Нижнем Новгороде. Князь Пожарский отвечал: «Рад за православную веру страдать до смерти, а вы из посадских людей изберите такого человека, который бы мог со мною быть у великого дела, ведал бы казну на жалованье ратным людям. У вас есть в городе человек бывалый: Козьма МининСухорук; ему такое дело за обычай».

        По возвращении  посланцев в Нижний, мир, услышавши, на кого указал князь Пожарский, стал выбирать Козьму к такому важному  делу. Минин сначала отказывался, а потом как бы нехотя принял предлагаемую должность и сказал: «Если так, то составьте приговор и приложите к нему руки, чтоб слушаться меня и князя Димитрия Михайловича во всем, ни в чем не противиться, давать деньги на жалованье ратным людям; а если денег не станет, то я силою стану брать у вас животы, жен и детей отдавать в кабалу, чтобы ратным людям скудости не было!»

        Приговор был составлен, и Минин поспешил отослать его  к Пожарскому, опасаясь, чтобы нижегородцы  не одумались и не переделали своего приговора. По этому мирскому приговору  земский староста Минин обложил  всех пятою деньгою, т.е. отбирал пятую часть достояния на земское дело. Для этого избраны были оценщики имущества. Не допускалось ни льгот, ни отсрочек. Были такие, что давали охотно и больше. Одна вдова принесла сборщикам десять тысяч рублей и сказала: «Я осталась после мужа бездетною, у меня двенадцать тысяч: десять отдаю вам, а две себе оставляю!» Кто скупился, у тех отнимали силою. Не спускали ни попам, ни монастырям. Неимущих людей отдавали в кабалу тем, кто за них платил. Конечно, покупать имущество и брать в кабалу людей могли только богачи; таким путем вытягивались у последних спрятанные деньги. Без сомнения, такая мера должна была повлечь за собою зловредные последствия; изгнав чужеземных врагов, Русь должна была испытать внутреннее зло — порабощение, угнетение бедных, отданных во власть богатым. Меры Минина были круты и жестоки, но время было чересчур жестокое и крутое: приходилось спасать существование народа и державы на грядущие времена.

        По прибытии в  Нижний Пожарского, отправлены были во все стороны гонцы с грамотами; описывалось несчастное положение Московского государства, русские всех городов призывались стать заодно с нижегородцами. В этих грамотах говорилось: «Будем над польскими и литовскими людьми промышлять все за один, сколько милосердный Бог помочи даст. О всяком земском деле учиним крепкий совет, а на государство не похотим, ни литовского короля, ни Маринки с сыном, ни того вора, что стоит под Псковом».

        Нижегородские грамоты  повсюду читались на народных сходках, потом постановлялись приговоры, собирали деньги на жалованье ратным людям. Затем из ближних городов приходили в Нижний и ополчения. Пришли туда дети боярские из Арзамаса, пришло рязанское ополчение; в Казани медлили, потому что там стряпчий Биркин и дьяк Шульгин, люди, прежде служившие вору, умышленно противодействовали Минину.

        Нижегородское ополчение  вышло из Нижнего вверх по Волге. Балахна, Юрьевец, Решма, Кинешма дали Минину свою казну и присоединились к нижегородцам со своими ополчениями.

        В Костроме воевода  Иван Шереметев, оставаясь верным Владиславу, хотел было сопротивляться, но костромичи выдали его Пожарскому и присоединились к нижегородцам.

        В начале апреля ополчение  прибыло в Ярославль. Ярославцы  встретили Пожарского с образами и предложили все имущество, какое  у них есть, на общее дело. В знак почета они поднесли Минину и Пожарскому подарки, но те ничего не взяли.

        Здесь ополчение  оставалось несколько месяцев, пополняясь новоприбывавшими силами. Минин значился выборным человеком всей русской  земли, а за его безграмотностью подписывался князь Пожарский. Сам князь Пожарский держал в своих руках управление не только войском, но и землею, назывался «по избранию всех чинов и людей Московского государства многочисленного войска у ратных и земских дел», давал именем своим суд всей земле русской, определял награды и наказания, раздавал поместья, распоряжался постройкою городов и требовал денежных пособий. Троицкие власти, следившие за тем, что делалось у поляков, торопили князя Пожарского идти скорее к Москве на соединение с князем Трубецким. Польский гарнизон в Кремле был немногочислен и от дурных распоряжений постоянно терпел нужду. Жолнеры (солдаты) роптали, что им не дают жалованья; часть буйных сапежинцев самовольно ушла в Польшу грабить королевские имения. На место Гонсевского, в мае, прислан был туда другой предводитель, Струсь, а литовский гетман Ходкевич ходил со своим войском по московской земле собирать запасы. Силы поляков в русской земле были тогда немногочисленны и разрознены, но могли в непродолжительное время значительно увеличиться, так как носились слухи, что в Москву придет король с сильным войском. Надобно было предупредить прибытие короля и овладеть столицею. В этихто видах троицкий архимандрит Дионисий и келарь Аврамий убеждали Пожарского идти скорее из Ярославля, и даже сердились на него за медленность. Но Пожарский не имел таких качеств, которые бы внушали к нему всеобщее повиновение. Его мало слушали: в ярославском ополчении была безладица, происходили даже драки. Сам князь Пожарский сознавался в своей неспособности. К нему пришли новгородцы толковать о призвании на русский престол шведского королевича. Пожарский подавал им надежду на признание королевича, если он примет православную веру, но при этом заметил: «Был бы у нас такой столп как Василий Васильевич Голицын, все бы его держались и слушались, а я к такому великому делу мимо его не принялся. Меня к тому делу насильно приневолили бояре и вся земля».