Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Апреля 2013 в 10:14, доклад
Событиям 1812 г. принадлежит особое место в истории России. Отечественная война 1812 г. вызвала мощное патриотическое движение широких слоев населения. Прежде всего, это было обусловлено тем, что в коллективных представлениях широких масс населения вторгшиеся в Россию французы оказались в одном ряду с врагами-иноверцами, которые ранее приходили войной на Русь и образ которых глубоко отпечатался в исторической памяти народа. Русские мужики поднимались на войну против «нехристей», в которых видели смертельную угрозу для своих семей, народа и государства. Вологодские крестьяне в прошении 2 сентября 1812 г. писали: «Мы все, которые в силах, желаем к самому государю идти в воинскую службу за Отечество православной христианской веры с усердием нашим»[6. С 362].
Васильева М.А.,
г. Оренбург, ОГПУ
Научный руководитель: Солонченко Е.А,
к.и.н. кафедры Российской истории.
Нравственный облик русского народа в восприятии французских военнопленных
Событиям 1812 г. принадлежит особое место в истории России. Отечественная война 1812 г. вызвала мощное патриотическое движение широких слоев населения. Прежде всего, это было обусловлено тем, что в коллективных представлениях широких масс населения вторгшиеся в Россию французы оказались в одном ряду с врагами-иноверцами, которые ранее приходили войной на Русь и образ которых глубоко отпечатался в исторической памяти народа. Русские мужики поднимались на войну против «нехристей», в которых видели смертельную угрозу для своих семей, народа и государства. Вологодские крестьяне в прошении 2 сентября 1812 г. писали: «Мы все, которые в силах, желаем к самому государю идти в воинскую службу за Отечество православной христианской веры с усердием нашим»[6. С 362].
Со школьной скамьи всем хорошо известно о народном характере войны с Наполеоном, героизме русских солдат, офицеров, партизан, что опасность, угрожающая Родине, объединила людей разных сословий. Но мало исследованным остается вопрос о судьбе французских военнопленных, об отношении к иностранцам в российской глубинке. Слабо освещен в литературе и такой аспект войны как образ русского народа в глазах французов-военнопленных. Недостаточная изученность этой проблемы повышает ее актуальность.
Стоит отметить, что борьба с врагом была делом праведным и для тех, кто непосредственно нес военную службу, и для тех, кто добровольно воевал в партизанских отрядах на оккупированных территориях, и для тех, кто находился глубоко в тылу и видел только привозимых на постой военнопленных. Формы борьбы были разные. Сохранились сведения, что чаще всего солдат, попавших в руки казаков или партизан, ждала немедленная смерть. Британский генерал Роберт Вильсон, бывший в то время военным советником Александра I, с ужасом описывал подробности жестокого обращения с пленными: «Недалеко от Вязьмы пятьдесят французов дичайшим образом сожжены заживо. В другой деревне пятьдесят человек живьем похоронены. Но все эти ужасные проявления жестокости еще не самое страшное – они привели к смерти, заставив страдать относительно недолго. Здесь смерть, столь желанная, подобная долгожданному другу, пришла хоть и неспешно, но все, же без мучительной задержки». [1. С. 20.]
По свидетельству Р. Вильсона, крестьяне старались максимально продлить страдания пленников, подвергаемых моральным и физическим мучениям, поскольку быстрая и легкая смерть тех стала бы «оскорблением русского Бога Возмездия, и они [крестьяне] могут лишиться его покровительства». [1. С. 21.] Подобного рода воспоминания свидетельствуют о совершенном незнании Р. Вильсоном традиций и верований русского народа: приводимые им сведения о якобы присущих русскому населению языческих верованиях, о поклонении некоему «Богу Возмездия» не имели ничего общего с реальным положением. Доверять этим сведениям вряд ли можно.
В сохранившихся воспоминаниях и мемуарах французских военнопленных, русское население выглядело как средневековые варвары. По мнению Дезире Фюзеля, пробывшего в плену около двух лет, русский народ в целом нерешителен, апатичен, суеверен и глубоко невежествен и его нельзя рассматривать как цивилизованный: «...Из всех народов, составляющих Российскую империю, менее всего образованы и наименее цивилизованы московиты, ибо, за исключением русской знати, свободные и рабы не имеют никаких познаний в науках и искусствах и живут в постыдном невежестве» [4. С. 380.].
Однако многие замечали, что не все российские солдаты были «кровожадными». Так, в мемуарах Оноре Бёле, гренадера 36-го линейного полка говорится о, том, что «как правило, регулярные казаки – очень хорошие наездники – не так жестоки по отношению к пленным, как нерегулярные – пехотинцы, вооруженные длинными пиками и огромными хлыстами. Эти войска отличаются жестокостью». [4. С. 367].
В большинстве французских воспоминай говориться об ужасных условиях содержания: «Каковы бы ни были обстоятельства пленения – военнопленные, теоретически находясь под конвоем и под охраной армии, препровождались в направлении Урала и Сибири. При этом солдаты чаще всего шли пешком, а офицеров иногда везли на подводах. Путь на Восток, длившийся несколько месяцев, стал для большинства из них страшным испытанием». [3. С. 206.]. В тоже время не все военнопленные передвигались по суше. Некоторых сажали на корабли и отправляли морем к месту ссылки. Будучи одним из них, Д. Фюзелье писал в своем дневнике: «...Во время этого долгого переезда нам пришлось настрадаться вдосталь: мы находились в ужасающей нужде; нас терзали паразиты; мы не могли вытянуться лёжа – настолько было тесно! У меня к тому же был жар, и, чтобы утолить жажду, я пил воду из Балтийского моря. Хоть она и не очень соленая, но вкус у нее тошнотворный. Прибавьте к этому несколько сухарей в день – таков был мой рацион». [4. С. 369].
Согласно источникам местное население с враждебностью относилось к французам. Как отмечает О. Бёле: «В нашу сторону летели проклятья, улюлюканья, угрозы смерти. Особенно отличались женщины: в приступе ярости они, как настоящие ведьмы, грозили нам кулаками, выкрикивая в наш адрес бранные слова и не стеснялись в выражениях». [4. С. 379]. По свидетельствам Р. Вильсона «Одного пленного француза продали за двадцать рублей крестьянам, которые облили его кипятком из котла, а потом посадил на кол». [5. С. 133].
В своем дневнике Д. Фюзелье описывает ту ненависть, которая вспыхивала в народе при появлении пленных французов. В тоже время он отмечает «неутихающую злобу» со стороны священников, несклонных проявлять милосердие, и агитацию русской церкви против «безбожников»: «...Российское государство было заинтересовано в том, чтобы внушать народу как можно больше отвращения к державе, которой оно так боялось. Обыватель определенно верил в то, что мы безбожники, как и во многие другие абсурдные вещи, которые внушали ему Бароны». [4. С. 379].
Помимо таких одиозных трактовок существуют и другие источники - свидетельствующие о том, что со стороны населения восприятие пленных французов было неоднозначным. Если пленным приходилось терпеть ненависть простого народа и неприятие со стороны священнослужителей, то у представителей правящего сословия они, наоборот, вызывали определенную симпатию и сочувствие. В воспоминаниях бывших военнопленных часто говорится о великодушном отношении и снисходительном обращении с ними со стороны российского общества.
Чем же была обусловлена та суровость русского народа в отношениях к пленным французам, о которой говорят некоторые из них?
Ответ на этот вопрос можно найти в воспоминаниях как российских, так и французских современников и участников Отечественной 1812 г. Так, по дороге в ссылку, но особенно по пути домой после амнистии и освобождения, пленные единодушно фиксировали и описывали страшные разрушительные последствия войны. Описывая свое прибытие в Витебск О. Бёле, вспоминал, что город «особенно сильно пострадал от нашествия и многочисленных боев, которые имели место в его окрестностях. Все дома были обшарены, разграблены от погреба до чердака. Это заставило меня призадуматься о том приеме, который был оказан нам местными жителями, высыпавшими нам навстречу у городских ворот». [4. С. 377].
Однако ни один военнопленный не упоминал о том, что во время войны шло «посрамление жен и девок воинами Наполеона в храме Божием и убиение тут же младенцев, из коих вырванная внутренность послужила им к украшению, в поругательство иконостаса и престола». [2] Превращение церкви в конюшню, распитие вина из церковных сосудов, «содрание» кожи с некоторых старост за то, что они защищались – все воспринималось местным население как наглядное подтверждение антихристианской сущности неприятеля, для борьбы с которым подходили те же средства, которые в глубокой древности защитники Святой Руси успешно применяли против врагов. [5. С. 208].
Следует ответить, что мотивы подобных жестокостей народных масс по отношению к неприятелю были вполне понятны высшему военному руководству империи. Впервые за двести лет столкнувшись с опытом неприятельского нашествия, обитатели русской деревни, знавшие до того времени о былых вторжениях иноземных «нехристей» лишь из произведений устной народной литературы, прибегли для борьбы с врагом именно к тем средствам, которыми когда-то пользовались их предки. Русские мужики подняли не просто, говоря словами Л.Н. Толстого, «дубину народной войны», что уже само по себе не сулило неприятелю ничего хорошего, они подняли ее для ведения войны религиозной, со всем присущим той истребительным, тотальным характером.
Нечеловеческий облик французов в конце войны, только усиливал негативное отношение к пленным. Нередкими были случаи, когда российские офицеры встречали «французов в каком-нибудь сарае, забравшись туда от холода, сидящих около огонька на телах умерших своих товарищей, из которых они вырезывали лучшие части, чтобы утолить свой голод; потом, ослабевая час от часу, сами тут же падали мертвыми, чтоб быть в их очередь съедены новыми едва до них дотащившимися товарищами». [2].
В тоже время очевидцы отмечают, что высокие философские познания прошлого «открыли Французам, что человек, как машина, тогда только годен, когда он в целости находится, то есть когда он физически здоров. Если же он болен или немощен и врачевание его затруднительно, то лучше дряхлую его машину разломать разом, ибо она только что препятствует действиям других целых или здоровых машин. На сем основании заведено у них, чтобы престарелых и ненадежных в выздоровлении, своих собственных больных, из человеколюбия или лучше сказать из филантропии, отправлять немедленно на тот свет, посредством так называемой Французскими солдатами, полуночной похлебки, «soupe de minuit», т. е. яд в виде лекарства, тяжко больным даваемый при наступлении ночи, дабы к утру они были готовы к выбрасыванию из больницы, просто без погребения, на пищу хищным птицам, собакам или хищным зверям». [2]. Все это вызывало отвращение не только высокопоставленных российских чиновников и офицеров, но и у мирного населения.
Таким образом, все зверства, совершенные жителями деревень и городов, были обусловлены, прежде всего, сложившейся ситуацией во время войны, а также массовым сознанием, которое сложилось в российском обществе задолго до нападения Наполеона на Российскую империю. Стоит учесть и то, что сами французы своими бесчеловечными поступками провоцировали местное население на применение ответной жестокости.
Список литературы:
Информация о работе Нравственный облик русского народа в восприятии французских военнопленных