Новая Экономическая политика

      Введение  НЭПа ничуть не ограничило политический  террор РКПб по отношению к реальной и потенциальной оппозиции,  препятствуя тем  самым  политическому  оформлению стихийного  стремления трудящихся города и деревни к демократическим правам и свободам.  Сказав А,  то есть допустив  известную  экономическую свободу,  РКПб не намеривалось говорить Б,  то есть ограничивать свои  притязания  на  монополию власти, информации и т.д. “Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем”, - твердо заявлял по этому поводу В.И. Ленин.

      С введением НЭПа,  но уже по другим причинам, резко усилилось  подавление инакомыслия и в рядах самой Коммунистической партии.  Речь идет  о  сильных  антиНЭПовских  настроениях  в РКПб,  которые угрожали отходом от нее уверовавших в идеалы “потребительского  коммунизма”  определенной  части  рабочего класса и мещанства.  Так, в мае 1921 г. органами ВЧК была перехвачена листовка с сообщением об образовании группы “активных революционных рабочих Москвы”, которая задалась целью добиваться освобождения трудящихся города и деревни “как от ига буржуазного,  так и от государственного капитализма”.  Даже в коммунистической верхушке  профессионального  движения  зрело глухое  недовольство  мероприятиями НЭПа,  которое прорвалось наружу во время 4-го съезда профсоюзов. 18 мая 1921 г. Коммунистическая  фракция  съезда  отклонила резолюцию ЦК РКПб о роли и задачах профсоюзов на том основании, что она сводит на нет  функции профсоюзов в деле защиты экономических интересов пролетариата перед лицом нарождающегося капитализма.  Председатель  ВЦСПС  М.П. Томский чуть не поплатился за эту фронду с ЦК своим партбилетом (Ленин требовал от ЦК исключения  его  из партии),  но, к счастью для себя, отделался временным направлением на работу в Туркестан.

      Не  меньшие опасения руководству РКПб должно было внушать и слишком сильное тяготение части членов партии к НЭПу в форме  частнопредпринимательской  деятельности,  также  чреватое отступлением от “чистоты” ее классовых принципов. В этой связи крайне любопытно постановление Оргбюро ЦК РКПб 9 сентября 1921г.  о недопустимости участия коммунистов в организации и  деятельности  артелей на правах владельцев или арендаторов средств производства, и совершенно категорически отказывалось в  праве  участия  “в каких бы то ни было частнохозяйственных организациях,  носящих явно выраженный профессионально-торговый характер”. Допускались высокие оклады, тантьемы (премии с определенного процента оборота капитала),  гонорары и  другие формы  материального вознаграждения,  но только получаемые на государственной службе.

      Резолюция Х  съезда  РКПб “О единстве партии”,  принятая применительно к доНЭПовскому ещё периоду крайнего  обострения фракционной  борьбы  (дискуссии о партийном строительстве и о роли и задачах профсоюзов в 1920 г.),  теперь, в условиях НЭПа,  стала по  воле ЦК и самого В.И. Ленина выполнять функцию сдерживания слишком горячих антиНЭПовских и проНЭПовских настроений членов единственной правящей партии. Резолюция запрещала не только “неделовую и фракционную критику” в адрес партийных органов, но и даже возможность коллективного выражения мнений на основе определенной политической платформы. В то же время ЦК РКПб получал полномочия исключать из партии и даже выводить (до очередного съезда партии) из состава Центрального  Комитета  его членов “за нарушение дисциплины и допущение фракционности” двумя третями голосов ЦК и ЦКК. И без того военизированная структура Коммунистической партии,  сложившаяся в годы “военного коммунизма”, под воздействием этой резолюции приобрела  четкие  формы  отношений  господства и подчинения, разделившие партию на узкий начальствующий состав и  бесправную массу рядовых исполнителей. В этих условиях другая важная резолюция Х съезда РКПб - “По  вопросам  партийного  строительства”  -  была  обречена на невыполнение как раз по тем ее пунктам, которые ставили на очередь дня задачи перехода к так называемой “рабочей демократии”. Под ней подразумевалась “такая организационная форма при проведении партийной  коммунистической  политики,  которая обеспечивает всем членам партии, вплоть до наиболее отсталых,  активное участие в ней, в решении всех вопросов, выдвигаемых перед ней, в решении этих вопросов, а равно и активное участие в партийном строительстве”.  Но  обсуждение без критики - действие,  лишенное какого бы то полезного эффекта, разлагавшее РКПб с морально-политической точки зрения.

      Мало  кто из тогдашних инакомыслящих (в смысле антибюрократических настроений) коммунистов осознавал  глубокую  органическую  зависимость между антидемократическим устройством Советского государства и ограничением внутрипартийной  демократии.  Не изменил своего отношения к данному вопросу и В.И. Ленин. В своих последних статьях и письмах он лишь высказывался за сохранение “устойчивости” руководящей партийной группы при помощи увеличения количества голосов ЦК РКПб до 50-100  человек,  чтобы, по его словам, “конфликты небольших частей ЦК” не получили “слишком непомерное значение для всех судеб  партии”.  Столь же “аппаратные” по своему характеру меры предлагаются В.И. Лениным в отношении борьбы с бюрократизмом.  Задуманная им реорганизация Рабоче-Крестьянской Инспекции в орган совместного партийно-государственного контроля,  даже при самом удачном подборе работников,  не идет ни в какое сравнение с преимуществами демократического  контроля  самого  общества (через  парламент,  свободу печати и т.д.) над исполнительной властью.

      В осенние же месяцы 1923 г.  по всей стране происходят  ни доселе,  ни  после  невиданные в Советском Союзе массовые выступления рабочих в защиту своих  экономических  интересов.  В октябре  месяце  в стачках приняли участие 165 тыс.  рабочих.  Обращает на себя внимание и тот факт, что организаторами стачек в ряде случаев были члены РКПб,  объединившиеся в нелегальные группы “Рабочее дело” и “Рабочая правда” в количестве до 200 и более постоянных членов, не считая сочувствующих. Не случайно одним из пунктов сентябрьского (1923 г.) Пленума  ЦК РКПб  стал  вопрос о деятельности нелегальных группировок в партии,  с  докладом  по  которому  выступил  “шеф”   ВЧК-ГПУ Ф.Э. Дзержинский. В своем горячем, но крайне сбивчивом выступлении,  он указывал, что “основной причиной, вызывающей у рабочего класса оппозиционные настроения по отношению к Советскому государству,  является оторванность  партии  от  низовых ячеек  и низовых ячеек - от масс.  У нас,  - продолжал он,  - есть хорошая связь - это связь бюрократическая;  стол  знает, что  где-то  знают,  но чтобы мы сами знали,  чтобы секретарь (ячейки) знал - этого нет.  Слишком уж многие коммунисты  увлеклись своей хозяйственной работой, увлеклись мелочами, аксессуарами  политической  работы:  празднествами   знаменами, значками...”.

      Взгляд  Дзержинского на внутрипартийное положение, конечно, скользил  по  поверхности аппаратно-бюрократического естества партийного организма,  высвечивая в нем достойные анекдота случаи  бюрократического “комчванства”.  Назвать проблему такой, какова она на самом деле, означало бы поставить под удар руководящую партийную группу в лице Г.Е. Зиновьева,  Л.Б. Каменева и И.В. Сталина, захватившую в отсутствие В.И. Ленина контроль  за деятельностью партийно-государственного аппарата,  а потому и ставшую ответственной за неэффективность его работы.  Решиться  на  критику  “тройки” мог только стоящий не ниже по рангу и авторитету член высшего политического руководства,  в меньшей мере с аппаратными манипуляциями по подбору и расстановке кадров,  наделением должностных полномочий и привилегий и т.п. Не удивительно, что на роль неформального лидера антибюрократической оппозиции внутри партии история вознесла члена Политбюро ЦК РКПб и председателя Реввоенсовета Советской республики Л.Д. Троцкого, у которого к тому времени, кроме перечисленных  объективных  качеств,  были  и личные “обиды” на “тройку” ввиду ее стремления “подмочить” его репутацию.

      Однако, консолидировавшаяся вокруг Л.Д. Троцкого оппозиция не сумела  противопоставить  правительственной  программе  выхода из экономического кризиса сколь-нибудь обстоятельно  проработанной альтернативы. Выступление Осинского, Преображенского, Пятакова и В. Смирнова с “экономической” резолюцией оппозиции  в конце декабря 1923 г. не встретило сколь-нибудь заметной поддержки,  ибо они настаивали на роли директивного планирования “сверху”,  при наличии свободно устанавливаемых государственными трестами оптовых цен для “достижения  наибольшей  прибыли”.  Требование либерализации монополии внешней торговли для открытия советского рынка  дешевым  заграничным  промышленным товарам  (так называемая “торговая интервенция”) сочеталась с требованием ужесточения кредитной монополии и отсрочки завершения финансовой реформы. Данные противоречия были не случайными,  ибо в экономической платформе оппозиции нашли  определенное  компромиссное решение идеи сторонников свободной торговли (Н. Осинский,  В.М. Смирнов) и директивного  планирования (Г.Л. Пятаков и Е.А. Преображенский).  Как первая, так и вторая идеи,  чтобы завоевать право на существование, нуждались хотя бы  в  минимальной внутрипартийной демократии.  Но,  с другой стороны, обе эти идеи были неприемлемыми для приверженцев бюрократических методов управления, поскольку жесткое директивное планирование требовало от партийно-хозяйственного аппарата высокой ответственности,  а свободная торговля,  напротив, превращала его функции в излишние.

      Дискуссия о  партстроительстве и об очередных  задачах экономической политики партии завершилась в январе  1924  г.  на 13-й  Всероссийской партконференции.  Оппозиция потерпела и в том,  и в другом вопросе сокрушительное поражение.  Партийный аппарат охотно включил в лексикон своих политических кампаний слова:  “рабочая демократия”, “внутрипартийная демократия”, “экономическая смычка города и деревни”,  “неуклонное возрастание роли планового начала в управлении экономикой”,  - благо, что за этими словами не стояло напряжение организационной деятельности,  подхлестываемого свободной критикой со стороны “низов”. Антибюрократически настроенная часть “верхов” в лице оппозиции Л.Д. Троцкого и  его  немногочисленных  сторонников, оставшись изолированными от низов,  неизбежно должна была выродиться в политическую клику, подтверждавшую свою лояльность к “аппарату” тогда, когда политическая и экономическая ситуация в стране стабилизировалась,  и,  напротив,  при  малейшем ухудшении  этой  ситуации,  стремившуюся еще и еще раз пытать счастье в борьбе за  власть.  Подтверждением  этому  являются “покаянные” речи Троцкого и других оппозиционеров на XIII съезде РКПб в мае 1924 г.  “Если партия, - говорил Троцкий, - выносит решение,  которое тот или другой из нас считает решением несправедливым,  то он говорит: справедливо или не справедливо,  но это моя партия, и я несу последствия за ее решения до конца”.

      На  протяжении 1924 г. правящая верхушка РКПб срывала политический капитал с критики взглядов Л.Д. Троцкого и его сторонников по проблемам партийного строительства, экономической политики и даже истории Коммунистической партии и Октябрьской революции. В начале 1924 г.  Л.Д. Троцкий опубликовал знаменитые “Уроки Октября”, где он на примерах потерпевшей поражение германской революции  прозрачно  намекал на “оппортунистические” поступки Зиновьева,  Каменева, Рыкова и Сталина во время вооруженного восстания в октябре 1917 г. и возносил собственную роль в этих достопамятных событиях. В ответ на этот выпад партийный аппарат  организовал мощную пропагандистскую кампанию в партийной и советской печати.  В вышедших в свет многочисленных статьях  и  брошюрах  указывалось на “небольшевистское” политическое прошлое Л.Д. Троцкого,  подчеркивались  его ошибки в период заключения Брестского мирного договора с Германией, в период дискуссии “о профсоюзах”, и, конечно в период дискуссии  1923 г.  по вопросам партийного строительства и экономической политики.  Из набора всех этих ошибок и прегрешений складывалась  довольно  любопытная  схема  политической эволюции автора “Уроков Октября”,  который, согласно ей, оказался большевиком  поневоле,  принявшим Октябрьскую революцию за подтверждение своей теории “перманентной  революции”.  Как бывший меньшевик Л.Д. Троцкий, естественно, принижал роль партийного аппарата и необходимость строгой партийной  дисциплины, а как “перманентник” - недооценивал революционных возможностей крестьянства,  способности его средних слоев в союзе с пролетариатом бороться  за  построение  социалистического общества.

      Сами  организаторы кампании дискредитации Л.Д. Троцкого, конечно, ни на йоту не верили в правдивость указанной схемы. По словам одного из ее организаторов М.М. Лашевича,  “мы сами выдумали этот “троцкизм” во время борьбы против  Троцкого”.  То же самое  признавал  и Г.Е. Зиновьев:  “...  была  борьба  за власть, все искусство которой состояло в том,  чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут “троцкизм”.

      Посредством идейной борьбы с “троцкизмом” правящая верхушка Коммунистической партии не только добивалась  фактического отстранения  Троцкого от участия в выработке основных направлений внутренней и внешней политики,  но и попутно решила для себя два важных вопроса. Во-первых, была подготовлена идеологическая почва для теоретического обоснования более серьезных экономических  уступок  крестьянству  (поскольку политические воззрения Троцкого трактовались ею  как  “антикрестьянские”).  Во-вторых,  правящая верхушка РКПб, действуя вопреки Уставу партии, оформила свою политическую гегемонию над партией созданием в августе 1924 г. так называемой “семерки” - нелегальной фракции Центрального Комитета, члены которой (Г.Е. Зиновьев,   Л.Б. Каменев,   И.В. Сталин,   Н.И. Бухарин,  М.П. Томский, А.И. Рыков и В.В. Куйбышев) были связаны определенной дисциплиной. 
 

Экономика: подъем и проблемы 

      Вернемся  теперь к экономической политике большевиков в годы НЭПа. Первой и главной мерой НЭПа стала замена продразверстки продовольственным налогом, установленным первоначально на уровне примерно 20% от чистого продукта крестьянского труда (т.е. требовавшим сдачи почти вдвое меньшего количества хлеба, чем продразверстка), а затем снижением до 10% урожая и меньше и принявшем денежную форму. Оставшиеся после сдачи продналога продукты крестьянин мог продавать по своему усмотрению - либо государству, либо на свободном рынке.

      Радикальные преобразования произошли и в  промышленности. Главки были упразднены, а вместо них созданы тресты - объединения однородных или взаимосвязанных между собой предприятий, получившие полную хозяйственную и финансовую независимость, вплоть до права выпуска долгосрочных облигационных займов. Уже к концу 1922 г. около 90% промышленных предприятий были объединены в 421 трест, причем 40% из них было централизованного, а 60% - местного подчинения. Тресты сами решали, что производить и где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест снимались с государственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на рынке. Закон предусматривал, что “государственная казна за долги трестов не отвечает”.