Медный бунт

3. Денежный кризис и дороговизна

Правительство было убежденно  в том, что в упадок в цене был следствием появления «воровских» денег. Но главной причиной того явления было исчезновение серебряной монеты и действия правительства, которое в своих распоряжениях обнаруживало явное неуважение к своей медной монете, и таким образом содействовало денежному кризису.

Правительство требовало, что  бы подати собирались серебряными деньгами. Такие меры уничтожили доверие к медным деньгам. Народ подражала правительству в стремление накопление серебряных денег. Неизбежным следствием всего этого был упадок в цене медных денег.

Курс медных денег за серебряные у Москвы и Новгорода был заметно 
различен. Оно объясняется расстоянием между этими рынками и отсутствием путей сообщения и кредитных учреждений.

Также было известно что  в 1661 серебряный рубль в Вологде ценился только на 10 коп. дороже медных. При сравнении этого курса в Москве и Новгороде (табл.1 - 7) мы видим, что доверие к медным деньгам в Вологде было гораздо сильнее в 1661 г., чем в вышеупомянутых городах. В 1661 г. в Новгороде медные деньги не упали, так как в Москве, в Вологде еще меньше. Быстрый денежный оборот и масса медных денег находившихся в обращении в Москве могли быть причиною, что в столице кризис начался раньше и сильнее чем в провинции.⁵

Упадку в цене медных денег должно было соответствовать  возвышение цен на все товары.

Правительство в  самом начале операции медных денег  изъявило готовность за кабацкое питье принимать на казенных кружечных дворах медные деньги. При упадке в цене медных денег правительство считало себя в праве возвысить цену на вино и мы знаем о нескольких грамотах к воеводам, в которых им дается поручение «для хлебной торговли» продавать вино по возвышенным ценам. Из таких данных составлена следующая таблица (см. приложение).

Цена на соль, по видимому, не поднялась так сильно, как цены на рожь и овес. Мы можем полагать, что возвышение цен на рожь и овес должно было приписываться не только медными деньгами, но и неурожаем.

Правительство надеялось  полицейскими мерами подействовать  на хлебные цены и устранить застой в хлебной торговле.

Прежде и сильнее всего  страдали от упадка в цене медных денег  служилые и ратные люди, получавшие жалование медными деньгами.

Гордон в августе 1661 г. прибыл в Псков и нашел, что  там «по случаю упадка в цене медных денег все было чрезвычайно дорого». Получив в январе свое жалование медными деньгами, он горюет о том, что его недостаточно, потому что выплачивают медными деньгами. Цены на все товары, продаваемые служилым и ратным людям, должны были относиться к медным деньгам. Поэтому в книге «Theatrum europaeum» есть замечание о неимоверной дороговизне, от которой страдали офицеры.

Врач царя Алексея, Коллинс, замечает, что все товары в шесть раз дороже обыкновенного. Мейсберг говорит даже о возвышение цен в четырнадцать раз.

Ратные и служилые люди закидали царя челобитнями об улучшении их положения. Уездные люди не продавали им ничего за медные деньги и такмногие умирали с голоду.

Так же в Сибири население  страдало от дороговизны и от застоя в торговле.

Многие города как, например Могилев лишились через медные деньги своей торговле и своего благополучия. Коллинс говорит о торговле в России: «Это государство совершенно разорено, так что оно не поправится в продолжение многого времени».

Мейрберг, говоря об ужасных потерях крестьянских сословий, замечает, что в Москве ожидали народного восстания.

Такие опасения должны были исполниться в непродолжительном  времени.⁶

4. Мятеж

Меж тем медная монета вес  падала и падала в сравнении с серебряной. В 1659 году на рубль медной монеты против серебряной требовалось прибавки только в десять денег, в следующем — шесть алтын четыре деньги, а в конце 1661 года разница достигла двух рублей с полтиной, и затем быстро увеличивалась, так что к лету 1662 года медный рубль уже в двенадцать или тринадцать раз был дешевле серебряного. Вместе с тем росла дороговизна, в особенности на съестные припасы, вопреки всем запретительным указам. Все это произвело сильное народное неудовольствие, и, тем более что в то же время увеличивались сборы на затянувшуюся войну с поляками из-за Малороссии, и весною 1662 года производился со всего государства сбор уже не десятой, а пятой деньги. Московская чернь волновалась и готова была повторить еще памятный ей мятеж 1648 г., в которой она безнаказанно предавалась грабежу чужого добра. Народное озлобление опять направилось на некоторых бояр и богатых людей, известных своим корыстолюбием; в их главе встречаем также лица и прежде возбуждавшие народные страсти, а именно царского тестя И.Д.Милославского и гостя Василия Шорина. Первого с его родственниками и клевретами обвиняли в разных неправдах, особенно в потачке крупным производителям фальшивых денег; а второй по поручению правительства производил сбор, столь обременительный для населения пятой деньги.

Новый мятеж или, точнее, грабеж вспыхнул в последних числах июля 1662 года. Толчком к нему послужили подметные листы, которые неизвестными злоумышленниками ночью были приклеены к воротам и городским стенам и в которых обвинялись в намерении поддаться польскому королю двое Милославских (Илья Данилович и Иван Михайлович), Семен Лукьянович Стрешнев, Федор Михайлович Ртищев, Богдан Матвеевич Хитрово и гость Василий Шорин.⁷

25-го июля, когда на Сретенке происходил мирской сход по поводу пятой деньги, какие-то проходившие мимо сообщили сходу, что на Лубянке приклеено письмо. Толпа, конечно, устремилась на указанное место. Между тем Сретенской сотни Соцкий Павел Григорьев уже дал знать о письме в Земский приказ, откуда приехали на Лубянку дворянин Семен Ларионов и дьяк Афанасий Башмаков и сорвали письмо. Возбуждаемая стрельцом Нечаевым, толпа нагнала дворянина и дьяка и угрозами заставила того же Соцкого Григорьева вырвать письмо у Ларионова. Остановились на Лубянке же у церкви преп. Феодосия, и тут Нечаев, став на скамью, прочел письмо вслух; потом пошли к Земскому двору, где тот же Нечаев опять читал письмо все умножавшимся слушателям. В то же время происходили сборища и в других местах около тех же листов. С разных сторон народ скоплялся на Красной площади подле Торговых рядов и у Лобного места. Решили всем миром идти к царю и просить его выдать означенных бояр миру на убиение, как царских изменников. Оказалось, что царя в городе не было: он пребывал в своем любимом селе Коломенском в семи верстах от Москвы. Толпа с криками двинулась в Коломенское. Алексей Михайлович в этот день праздновал именины   одного   из  членов   своей   многочисленной   семьи   (сестры  Анны Михайловны) и был у обедни. Увидев приближение шумной, но безоружной толпы и по ее крикам догадавшись, в чем дело, царь велел Милославским, Ртищеву и прочим спрятаться в комнатах царицы и царевен, которые заперлись, сильно перепуганные. Царица, вспомнив все ужасы прошлого мятежа, дрожала за жизнь своего отца и с испугу, потом долго была больна. Царь хотел дослушать обедню; но мятежники вынудили его выйти к ним и били ему челом, чтобы выдал им изменников головою. Царь и в этом случае показал находчивость и присутствие духа: стал кротко их уговаривать, чтобы они мирно воротились в город, а сам он, как только отслушает обедню, тотчас поедет в Москву и лично разберет дело. Дерзость некоторых коноводов дошла до того, что они взяли царя за пуговицы его кафтана и спрашивали, можно ли ему поверить. Алексей Михайлович побожился и даже ударил с одним из коноводов по рукам на своем слове. Толпа притихла и пошла назад. Вслед за ней Алексей отправил князя Ивана Андреевича Хованского, чтобы он уговаривал народ смуты не чинить, никого не грабить и ожидать царя для розыску. Но смута и грабеж уже начались; на речи Хованского чернь отвечала, что он человек добрый и царю заслуженный, но до него ей дела нет.⁸ В числе пограбленных дворов главное место занимай Шоринский. Сам Василий Шорин и на этот раз спасся: он убежал в Кремль и спрятался в доме князя Черкасского; пятнадцатилетний сын его, переодевшись в крестьянское платье, сел в простую телегу и попытался уехать из города; но его поймали и так напутали, что мальчик согласился самому парю показать на отца, будто бы тот побежал в Польшу с письмами от изменников-бояр. Захватив с собой мальчика, несколько тысяч бунтовщиков и грабителей отправились в Коломенское. В Варшавских воротах они повстречали крестьянина с возом, нагруженным мукою; вывалили муку, посадили в телегу молодого Шорина и велели крестьянину везти его. Меж тем бояре, оставленные для оберегания столицы, именно князь Федор Федорович Куракин с товарищи, приняли необходимые военные меры: по требованию из Коломенского, они послали на помощь к царю несколько стрелецких приказов, солдатских и рейтарских полков; а по уходе толпы с мальчиком Шориным велели запереть все ворота и никого ни выпускать, ни впускать в город.

По дороге в  Коломенское вторая толпа встретила первую, возвращающуюся в город, и поворотила ее назад. Соединясь вместе, мятежники снова явились к парю, который в это время уже садился на лошадь, чтобы ехать в Москву. Приведенный к нему сын Шорина, запуганный их угрозами, начал показывать на отца, что тот бежал в Польшу с листами от изменников-бояр. Поэтому толпа опять начала просить царя об их выдаче. Когда же он ответил, что едет в столицу для розыска по сему делу, коноводы грубо и невежливо стали кричать, что если не выдадут бояр добром, то они начнут их брать сами своею волею. Но в Коломенское уже подоспела ратная помощь. Тогда Алексей Михайлович велел стольникам, дворянам, стрельцам и наличной боярской челяди ударить на мятежников, — одних рубить и колоть, а других хватать живыми. Толпа, большею частью безоружная или имевшая в руках палки, скоро была побита и обращена в бегство; причем многие попали в Москву-реку и потонули. Несколько тысяч народу погибло в этот день; а из захваченных живыми немедля повесили или утопили некоторое число; остальных потом пытали, присуждали к отсечению членов, били кнутом, клеймили лицо раскаленным железом и рассылали по дальним городам.⁹

Столь легко был  усмирен этот народный мятеж (или  так наз. "таль"), возбужденный медными деньгами. Очевидно, обстоятельства были уже не те, что в 1648 году. С одной стороны Алексей Михайлович, приобревший правительственную опытность, успел укрепить свою самодержавную власть и устроить около себя надежную охрану; а с другой и сила движения на сей раз далеко уступала прежней. Служилое сословие не только оставалось спокойным, но и заявило свою преданность царю просьбою о дозволении бить гилевщиков. В мятеже участвовали по преимуществу мелкие торговцы и ремесленники, хлебники, мясники, пирожники, городские и деревенские гулящие люди и праздная боярская дворня столицы. Только несколько сотен солдат полку Агея Шепелева и рейтар разных полков участвовали в движении. По свидетельству современника (Коюшихина), в мятежной толпе многие приняли участие из любопытства и пошли за ней в Коломенское посмотреть, что она будет чинить перед царем; а настоящих или "прямых воров" будто бы было не более 200. Видя следующих за собой несколько тысяч человек, эти коноводы набрались большой дерзости и буйства, за которые и сами поплатились и многих погубили, так как правительству пришлось быстро тушить пожар и некогда было разбирать правого от виноватого. По усмирении мятежа придворные, военные и приказные люди получили награды за свое раденье в оберегании царского здоровья и за свое стоянье против воров; смотря по чину, им раздавали из царской казны деньги, соболей, камки, атласы, бархаты, сукна и пр. Шорину за разоренье его двора была прощена пятая деньга, которой приходилось взять с него более 15.000 рублен, и сыну его простили за невольный проступок. Но все розыски о том, кто писал воровские письма, возбудившие мятеж, остались тщетными.¹⁰

5. Итоги бунта

Москва утихла; но жалобы на медные деньги продолжались: воеводы доносили, что должники приносят к ним в съезжую избу медные деньги для платежа заимодавцам, а те не берут без царского указа, просят серебряных. Прошло, однако, еще около года, прежде нежели правительство решилось покончить со своею неудачною мерою относительно медной монеты. Летом следующего 11 июня 1663 года вышли царские указы о прекращении чекана этой монеты и закрытии устроенных для неё денежных дворов, вместо которых нелепо возобновить старый двор в Москве для чекана серебряных денег. Служилым людям приказано выдавать жалованье серебром, все казенные сборы, пошлины, продажу вина и всю торговлю производить на серебро. Медную монету запрещено держать частным людям; ее ведено или сливать, или приносить в казну и обменивать на серебряную, причем за медный рубль выдавали по десяти денег или по 5 копеек серебром. Конечно, не вдруг прекратились неустройства и злоупотребления с медными деньгами. Нашлись такие ослушники указов, которые вместо сливки или сдачи в казну медных денег покрывали их ртутью, полудой или посеребряли и пускали в оборот под видом серебряных. В следующем 1664 году видим новые указы против сих злоупотреблений. Попавшиеся подделыватели подвергались жестоким казням. Если верить тому же современнику, во время смут, происшедших из-за медной монеты, казнено более 7.000 человек, да более 15.000 изувечены отсечением рук, ног или пальцев и сосланы, с отобранием их домов и имуществ в казну. Вот как дорого обошлась Московскому населению эта хитроумная затея с уравнением медных и серебряных денег.¹¹

Таким образом, кончилось  медное обращение при Алексее  Михайловиче. Оно было заменено прежней  системой серебреных монет. А время Алексея Михайловича получило у современников название "бунташного".¹²

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

6. Заключение

Народ надолго запомнил медные деньги Алексея Михайловича и  сохранил недоверие и неприязнь  к ним. Неудачный опыт 50-х гг. оставил  будущей реформе дурное наследство, так как предстояло так или иначе ввести в обращение разменную медную монету. Однако, говоря о зависимости, существовавшей между реформами Алексея Михайловича и Петра, нужно отметить, что в некоторых отношениях между ними имеется полная преемственность. Возвращение к монетной системе 1534 г. выглядело как отступление правительства от намеченной программы. Но важнейшим завоеванием реформы было крушение старых порядков и правовых норм в денежном деле. С правом свободной чеканки было покончено. Чеканка монет стала государственной привилегией - исключительным делом государства. Переделка ефимков в копейки теперь давала казне более основательные доходы. Однако иностранные покупатели русских товаров, отдававшие в казну ефимки по цене в 40-50 копеек, тоже не оставались в накладе и получали свою долю барыша. Их доходы и доход государства от чеканки монеты основывались на свирепой эксплуатации крепостных крестьян и занятых в разных промыслах работных людей.¹³