Контрольная работа по "Отечественной исстории"

         Но диктатора всё не было. Трубецкой изменил восстанию. На площади складывалась обстановка, требовавшая решительных действий, а на них-то и не решался Трубецкой. Он сидел, терзаясь, в канцелярии Генерального штаба, выходил, выглядывал из-за угла, много ли собралось войск на площади, прятался вновь. Рылеев искал его повсюду, но не мог найти. Члены тайного общества, избравшие Трубецкого диктатором и доверявшие ему, не могли понять причины его отсутствия и думали, что его задерживают какие-то причины, важные для восстания. Хрупкая дворянская революционность Трубецкого легко надломилась, когда пришёл час решительных действий. 

             Неявка избранного диктатора на площадь к войскам в часы восстания - случай беспрецедентный в истории революционного движения. Диктатор предал этим и идею восстания, и товарищей по тайному обществу, и пошедшие за ними войска. Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания.          

 Восставшие  долго выжидали. Несколько атак, предпринятых по приказу Николя  конной гвардией на каре восставших, были отбиты беглым ружейным огнём. Заградительная цепь, выделенная из каре восставших, разоружала царских полицеских. Этим же занималась и “чернь”, находившаяся на площади. 

          За оградой строившегося Исаакиевского собора располагались жилища строительных рабочих, для которых было заготовлено много дров на зиму. Посёлок в народе называли “исаакиевской деревней”, оттуда и летело в царя и его свиту немало камней и поленьев.  

          Мы видим, что войска были не единственной живой силой восстания 14 декабря: на Сенатской площади в этот день был ещё один участник событий - огромные толпы народа.           

 Общеизвестны  слова Герцена - “декабристам  на Сенатской площади не хватало  народа”. Понимать эти слова  надо не в том смысле, что  народа вообще не было на  площади, - народ был, а в том, что декабристы не сумели опереться на народ, сделать его активной силой восстания.  

          Любопытно впечатление современника о том, как “пусто” в этот момент было в прочих частях Петербурга: “Чем далее отходил я от Адмиралтейства, тем менее встречал народа; казалось, что все сбежались на площадь, оставив дома свои пустыми”. Очевидец, фамилия которого осталась неизвестной, рассказывал: “Весь Петербург стекался на площадь, и первая адмиралтейская часть вмещала в себе 150 тыс. человек, знакомые и незнакомые, приятели и враги забывали свои личности и собирались в кружки, рассуждали о предмете, поразившем их взоры”.   
 
 
 
 
 

           Преобладало “простонародье”, “чёрная кость” - ремесленники, рабочие, мастеровые, крестьяне, приехавшие к барам в столицу, были купцы, мелкие чиновники, ученики средних школ, кадетских корпусов, подмастерья... Образовались два “кольца” народа. Первое состояло из пришедших пораньше, оно окружало каре восставших. Второе образовалось из пришедших позже - их жандармы уже не пускали на площадь к восставшим, и “опоздавший” народ толпился сзади царских войск, окруживших мятежное каре. Из этих пришедших “позже” и образовалось второе кольцо, окружившее правительственные войска. Заметив это, Николай, как видно из его дневника, понял опасность этого окружения. Оно грозило большими осложнениями. 

           Основным настроением этой огромной массы, которая, по свидетельствам современников, исчислялась десятками тысяч человек, было сочувствие восставшим. Николай сомневался в своём успехе, “видя, что дело становится весьма важным, и не предвидя ещё, чем кончится”. Он распорядился заготовить экипажи для членов царской семьи с намерением “выпроводить” их под прикрытием кавалергардов в Царское Село. Николай считал Зимний дворец ненадёжным местом и предвидел возможность сильного расширения восстания в столице. В дневнике он писал, что “участь бы наша была более чем сомнительна”. И позже Николай много раз говорил своему брату Михаилу: “Самое удивительное в этой истории - это то, что нас с тобой тогда не пристрелили”. 

             В этих условиях Николай и прибег к посылке для переговоров с восставшими митрополита Серафима и киевского митрополита Евгения. Мысль послать митрополитов для переговоров с восставшими пришла Николаю в голову как способ пояснить законность присяги ему, а не Константину через духовных лиц, авторитетных  в делах присяги. Казалось, кому лучше знать о правильности присяги,как не митрополитам? Решение ухватиться за эту соломинку укрепилось у Николая тревожными вестями: ему сообщили, что из казарм выходят лейб-гренадеры и гвардейский морской экипаж для присоединения к “мятежникам”. Если бы митрополиты успели уговорить восставших разойтись, то новые полки, пришедшие на помощь восставшим, нашли бы уже основной стержень восстания надломленным и сами могли бы выдохнуться.

             Но в ответ на речь митрополита о законности требуемой присяги и ужасах пролития братской крови “мятежные” солдаты стали кричать ему из рядов, по свидетельству дьякона Прохора Иванова: “Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул... Не верим вам, пойдите прочь!..”            

 Внезапно  митрополиты ринулись бегом влево,  скрылись в проломе загородки  Исаакиевского собора, наняои простых  извозчиков (в то время как  справа, ближе к Неве, их ждала дворцовая карета) и объездом вернулись в Зимний дворец. Почему произошло это внезапное бегство священослужителей? К восставшим подходило два новых полка. Справа, по льду Невы, поднимался, пробиваясь с оружием в руках через войска царского окружения, полк лейб-гренадёр (около 1250 человек). С другой стороны вступали на площадь ряды моряков - почти в полном составе гвардейский морской экипаж - свыше 1100 человек, всего не менее 2350 человек, т.е. сил прибыло в общей сложности более чем втрое по сравнению с начальной массой восставших московцев (около 800 человек), а в целом число восставших увеличилось вчетверо. Все восставшие войска были с оружием и при боевых патронах. Все были пехотинцами. Артиллерии у них не было.  

            Но момент был упущен. Сбор всех восставших войск произошёл спустя два с лишним часа после начала восстания. За час до конца восстания декабристы выбрали нового “диктатора” - князя Оболенского, начальника штаба восстания. Он трижды пытался созвать военный совет, но было уже поздно: Николай успел взять инициативу в свои руки. Окружение восставших правительственными войсками, более чем вчетверо превосходящими восставших по численности, было уже завершено. По подсчётам Г.С.Габаева, против 3 тыс. восставших солдат было собрано 9 тыс. штыков пехоты, 3 тыс. сабель кавалерии, итого, не считая вызванных позже артиллеристов (36 орудий), не менее 12 тыс. человек. Из-за города было вызвано и остановлено на заставах в качестве резерва ещё 7 тыс. штыков пехоты и 22  эскадрона кавалерии, т.е. 3 тыс. сабель; иначе говоря, в резерве стояло на заставах ещё 10 тыс. человек. 

            Короткий зимний день клонился к вечеру. Уже было 3 часа дня, и стало заметно темнеть. Николай боялся наступления темноты. В темноте народ, скопившийся на площади, повёл бы себя активнее. Более всего Николай боялся, как позже сам записал в своём дневнике, чтобы “волнение не сообщилось черни”.                 

 Николай приказал  стрелять картечью.                 

 Первый залп  картечью был дан выше солдатских  рядов - именно по “черни”, которая усеяла крышу Сената и соседних домов. На первый залп картечью восставшие отвечали ружейным огнём, но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались - началось бегство, падали раненые и убитые. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской набережной и Галерной. Толпы восставших солдат бросились на невский лёд, чтобы перебраться на Васильевский остров. Михаил Бестужев попытался на льду Невы вновь построить солдат в боевой порядок и идти в наступление. Войска построились. Но ядра ударялись о лёд - лёд раскалывался, многие тонули. Попытка Бестужева не удалась.  

            К ночи всё было кончено. Царь и его клевреты всячески преуменьшали число убитых, - говорили о 80 трупах, иногда о сотне или двух. Но число жертв было гораздо значительнее - картечь на близком расстоянии косила людей. По документу чиновника статистического отделения Министерства юстиции С.Н.Корсакова мы узнаём, что 14 декабря было убито 1271 человек, из них “черни” - 903, малолетних - 19.              

В это время  на квартире Рылеева собрались декабристы. Это было их последнее собрание. Они договорились лишь о том, как  держать себя на допросах. Отчаянию участников не было границ: гибель восстания  была очевидна. 

            Резюмируя, необходимо отметить, что декабристы не только задумали, но и организовали первое в истории России выступление против самодержавия с оружием в руках. Они совершили его открыто, на площади русской столицы, перед лицом собравшегося народа. Они действовали во имя сокрушения отжившего феодального строя и движения своей родины вперёд по пути общественного развития. Идеи, во имя которых они восстали, - свержение самодержавия и ликвидация крепостничества и его остатков, - оказались жизненными и долгие годы собирали под знамёна революционной борьбы последующие поколения. 

Место и роль декабристов  в истории России

     В 1825 году Россия впервые видела революционное  движение против царизма, и это движение было представлено почти исключительно дворянами.

     Декабристы  не только выдвинули лозунги борьбы с самодержавием и крепостным строем, но впервые в истории революционного движения в России организовали открытое выступление во имя этих требований,  
Таким образом, восстание декабристов имело большое значение в истории революционного движения в России. Это было первое открытое выступление против самодержавия с оружием в руках. До этого времени в России происходили лишь стихийные крестьянские волнения.

     Между стихийными крестьянскими восстаниями  Разина и Пугачева и выступлением декабристов легла целая  полоса мировой истории: ее новый этап был открыт победой революции во Франции конца XVIII в., вопрос ликвидации феодально-абсолютистского строя и утверждения  нового — капиталистического — встал во весь рост перед Европой. Декабристы принадлежат к этому новому времени, и в этом существенная сторона их исторического  значения. Их восстание было политически сознательным, ставило себе задачу ликвидации феодально-абсолютистского строя, было освещено передовыми идеями эпохи. В первые в истории России мы можем говорить о революционной программе, о сознательной революционной тактике, анализировать конституционные проекты.

     Лозунги борьбы против крепостного права  и самодержавия, выдвинутые декабристами, не были лозунгами случайного и преходящего  значения: они имели большой исторический смысл и остались на долгие годы действенными и актуальными в революционном движении.  
Своим горьким опытом декабристы показали следующим поколениям, что протест ничтожной горсточки революционеров бессилен без поддержки народа. Неудачей своего движения, всем своим, по словам Пушкина, «скорбным трудом» декабристы как бы завещали последующим революционерам строить свои планы в расчете на активное участие народных масс. Тема народа как главной силы революционной борьбы прочно вошла с тех пор в сознание деятелей революционного движения. «Декабристам на Исаакиевской площади не хватало народа»,— сказал преемник декабристов Герцен,— и эта мысль уже была результатом усвоения опыта декабристов.

     Это точка зрения  советской исторической школы.

     Вместе  с тем имеет место и другие подходы и оценки.

     Неглубокое  усвоение революционных учений Запада и попытка применить их в России, по мнению Соловьева, составляли основное содержание движения декабристов. Таким  образом, вся революционная традиция конца 
18 и первой четверти 19 века преподносилась как привнесенное явление, чуждое органическому развитию России. Устраняя из общественной мысли ее революционное ядро, Соловьев пытался представить историю как борьбу двух начал — русофильско-патриотического и западническо-космополитического.

     Специальных работ, посвященных декабристам, Соловьев не оставил. Но целый ряд высказываний достаточно определенно характеризует  его взгляды. Декабристская идеология  представлялась ему отголоском революционного брожения на Западе, с одной стороны, и реакцией на просчеты правительственной политики — с другой  (антинациональный Тильзитский мир, безучастное отношение к судьбам восставших греков, издержки александровской системы союзов). Впрочем, указывая на объективно-исторические корни декабристского восстания, Соловьев был далек от его оправдания. Сами идеалы и цели движения казались ему мертворожденным плодом кабинетных занятий. "Мыслящим русским людям, — писал он в "Записках", — Россия представлялась tabula rasa*, на которой можно было начертать все, что угодно, начертать обдуманное или даже еще не обдуманное в кабинете, в кружке, после обеда или ужина». Деятелей декабризма он обвинял в наклонности к опасному политическому авантюризму. Эта оценка прилагалась к обещанию П. И. Пестеля восстановить независимую Польшу в границах 1772 года, данному в переговорах с поляками. Он допускал даже, что столь безрассудно широкий жест мог озадачить трезвых и расчетливых политиков — поляков. Незрелость декабристской мысли, по его словам, выразилась и в том, что "Бестужев, например, предлагал введение в России и Польше американской формы правления".