Экономический и социальный кризис конца 1920 - начала 1921 года

последние предвоенные годы хозяйственная деятельность НКВД продолжала расширяться. В 1939 г. план капитальных работ наркомата, предварительно намеченный в 3,2 млрд. рублей, был увеличен еще на 1 миллиард. Это же повторилось в 1940 г.: первоначальная цифра в 3,4 миллиарда за счет новых заданий была доведена до 4,5 млрд. рублей. План 1941 г. утвердили в размере 7 млрд. рублей, но уже через два месяца он был увеличен на 600 миллионов. Одновременно с ростом объемов капитальных работ за 1939 - 1941 гг. почти в два раза намечалось увеличить стоимость валовой промышленной продукции наркомата.

обеспечения столь значительных программ нужны были новые рабочие руки, и их поиском руководство НКВД было озабочено в первую очередь. Возникавшие прорехи латали за счет новых арестов, переброски заключенных с объекта на объект. С июля 1940 г. на стройках и предприятиях ГУЛАГа был официально введен 11-часовой рабочий день при трех выходных в месяц. Со второй половины 1940 г., когда были приняты чрезвычайные указы об уголовной ответственности за прогулы и самовольное оставление работы (26 июля 1940 г.), за мелкие кражи на производстве и хулиганство, у НКВД появился новый источник пополнения лагерей. !0 сентября 1940 г. Совнарком разрешил НКВД осужденных к тюремному заключению использовать в исправительно-трудовых колониях и лагерях «при строгом трудовом режиме и десятичасовом рабочем дне, с распространением на них дифференцированных норм питания ГУЛАГа в зависимости от выработки». До войны только по указу от 26 июля было осуждено свыше трех млн. человек, из них к тюремному заключению приговорено около полумиллиона.

1 января 1941 г. количество заключенных  в лагерях и колониях достигло  почти двух миллионов, а трудпоселенцев - 930 тысяч.

Определяя общий удельный вес экономики  НКВД в народном хозяйстве страны, необходимо уточнить, что речь может  идти лишь о приблизительной оценке. Во-первых, потому что трудно выявить  и точно взвесить все области  эксплуатации принудительного труда. Например, неизвестны сведения о деятельности арестованных ученых и инженеров  в так называемых «шарашках», возникших еще в довоенный период. Судя по всему, не всегда учитывали за НКВД продукцию заключенных и трудпоселенцев, поставляемых по «нарядам» другим ведомствам и т. д. Во-вторых, по многим параметрам производство НКВД трудно сопоставить с деятельностью обычных хозяйственных наркоматов: заключенные работали, как правило, на самых тяжелых участках, в экстремальных условиях. Вообще же ассортимент продукции наркомата был столь широк, что, говоря словами Солженицына, «легче перечислить, чем заключенные никогда не занимались».

образом, в целом роль Наркомвнудела в экономике страны была значительной. Сектор принудительного труда формировался энергично и особенно в последние предвоенные годы широко использовался для выполнения обширных мобилизационных планов, срочного возведения и эксплуатации важнейших объектов.

Репрессии, беспощадная эксплуатация труда миллионов людей в каторжных  условиях нанесла обществу огромный урон. Что же касается хозяйственной  выгоды, то она казалась очевидной. Использование «контингентов» НКВД было вполне органично для существовавшей экономической системы, нацеленной на экстенсивное наращивание производства любой ценой. «Свободный» сектор народного хозяйства, сам широко применявший принуждение к труду, не мог составить экономике НКВД серьезной конкуренции, оттенить ее неэффективность и расточительность. Предприятия, использовавшие вольнонаемных  работников, страдали от низкой производительности и качества труда, высокой текучести  кадров и т. д. Поэтому возможность  беспрепятственной эксплуатации труда  заключенных в любых условиях, их быстрой переброски с объекта  на объект высоко ценилась как политическими, так и хозяйственными руководителями.

многочисленных отчетах руководители ОГПУ - НКВД непременно подчеркивали высокую степень организованности их хозяйства, умение быстро сделать то, что не под силу другим ведомствам. Однако реальность, скрывавшаяся за этими рапортами, была неприглядной. Используя «дешевых» заключенных, хозяйственные подразделения НКВД решали все проблемы путем усиления эксплуатации, не останавливаясь перед огромными производственными расходами. Тяжелейшие условия, нереальные планы заставляли заключенных, а нередко и лагерных руководителей прибегать к многочисленным припискам, ложным отчетам, халтуре. Характерная черта экономики НКВД - чрезвычайно широкое распространение тяжелого физического труда. Как показали итоги 1939 г., механизированная вывозка леса, например, по Наркомату лесной промышленности составляла более 90%, а по ГУЛАГу - около 67%. И дело заключалось вовсе не в отсутствии у наркомата необходимого оборудования. Формально во многих случаях он был оснащен лучше других ведомств, но фактически использовал свои ресурсы хуже. «Удвоенная или даже утроенная численность работающих, - говорилось в одной из докладных 1939 г., - выполняла работу и за механизмы».

с его «дешевой» рабочей силой  оказывал разлагающее воздействие  и на «свободные» экономические  ведомства. И без того не заинтересованные в организационном и техническом  прогрессе, они предпочитали решать многие проблемы за счет «нарядов»  на «контингенты» Наркомвнудела. Обращение с соответствующими просьбами стало обыденным и распространенным явлением.

Экономика принудительного труда  была одной из существенных опор сталинской системы. Уже в предвоенные годы НКВД выдвинулся в число крупнейших хозяйственных наркоматов, обеспечивал  значительную часть капитального строительства, особенно в отдаленных районах, добычу некоторых видов сырья, в том  числе стратегического значения. НКВД и его руководители оказывали  существенное воздействие на выработку  экономической политики государства, определение планов и пропорций  хозяйственного развития. На его объектах в разное время использовались многие миллионы людей.

Эксплуатация труда заключенных  была одним из условий жизнеспособности системы, давала ей возможность несколько  десятилетий развиваться в чрезвычайном режиме при высокой расточительности и незначительной эффективности. Существование  столь мощного сектора принудительной экономики сдерживало эволюцию строя, какие-либо экономические преобразования. Не исключено поэтому, что передача значительной доли важнейших предприятий  ГУЛАГа в обычные ведомства в числе прочих обстоятельств способствовала заметному прогрессу страны в первый послесталинский период.

Тоталитаризм  в советской истории.

Намерение переделать старое общество и создать новое в соответствии с постулатами марксистско-ленинской  теории с самого начала было стимулом всех практических действий большевиков - от создания партии «нового типа»  и подготовки этой партией Октябрьского переворота до составления пятилетних планов и программ построения социализма-коммунизма.

Практическое воплощение тоталитарных по целеполаганию и размаху намерений - вот что отличает большевистскую Россию. Это воплощение начиналось в условиях мировой и гражданской войн, после применения революционного насилия к старым властным структурам и их сторонникам. На всех попытках социалистических преобразований с самого начала лежала печать принуждения и насилия.

Нэп можно рассматривать как  период сложного взаимодействия между  целями политического руководства (строительство социализма, «модернизация» России на индустриальной основе и  т. д.) и реакцией на попытки перемен  со стороны самого общества, «отягощенного» социальным и культурным наследием  дореволюционной России, как попытку  государства приспособиться к конкретным историческим условиям, продолжать большевистский «эксперимент» с учетом многовековых традиций. В период нэпа Советская Россия по объему прав и свобод граждан и общественных организаций мало чем отличалась от других стран Восточной Европы, Центральной и Южной Америки, Китая и Японии. Иное дело - время господства Сталина. В чем бы не коренилось это явление - в марксизме, ленинизме, российской самодержавной традиции или особенностях революционных социальных перетрясок 30-х гг., оно не тождественно предшествующей практике большевиков, в которой были не только военный коммунизм, но и нэп, а до середины 1918 г. даже хилая многопартийность. Стал Сталин орудием определенной части партии, рвавшейся к абсолютной власти, или партия стала его орудием, а затем отчасти - жертвой? Однозначного ответа на эти вопросы нет. Но то, что именно по ходу индустриализации, коллективизации, культурной революции, внутрипартийных чисток и других преобразовательных процессов конца 20 - 30-х гг. уровень гражданских свобод и прав всех ранее относительно независимых общественных институтов был снижен так радикально, как никогда ранее в послеоктябрьское время, это факт.

Сталинское крыло (а затем ядро) партии взяло курс на создание политической, экономической, социальной и культурной ситуации, близкой к той, которая  существовала в годы гражданской  войны и военного коммунизма и  характеризовалась господством  революционного правопорядка и чрезвычайных мер. Тезис об обострении классовой  борьбы по мере установления основ  социалистического общества был  выдвинут Сталиным не как следствие  этой ситуации, а как сигнал к  ее созданию. Сама же ситуация требовала  подавления малейших ростков оппозиции  сталинской группировке и партии.

Аграрное перенаселение, сельская безработица и крестьянская миграция в города («отход») стали постоянным источником социальных конфликтов в  годы нэпа. Эти явления породили в середине 20-х гг. «кризис занятости», реальную угрозу городским промышленным рабочим со стороны выходцев из деревни  и, следовательно, усиление антагонизма, антикрестьянских настроений в пролетарской среде. Используя этот антагонизм, сталинскому руководству удалось втянуть пролетариат в войну против крестьянства - коллективизацию (массовое участие рабочих в шефских обществах, «движение 25-тысячников» и т. д.). Паспортизация населения и особенно введение жесткого паспортного режима (для крестьян, напротив, беспаспортного) не только решали какие-то насущные демографические проблемы в ходе индустриализации, но и закрепляли всех граждан на определенных строго контролируемых территориях без права самовольного переселения с них. Эта мера позволяла быстрее устанавливать «врагов народа» (в законе об охране имущества госпредприятий и колхозов от 7 августа 1932 г. данный термин впервые был применен официально) и репрессировать так называемые классово-враждебные элементы, причем не только в судебном, но и во внесудебном порядке.

Принудительно вернув сельских жителей  в феодальное барщинно-оброчное состояние, сталинское государство вскоре аналогичным  образом закрепостило промышленный и вообще городской труд. Рабочих  и служащих стали предавать суду за три прогула в месяц (в 1938 г.) и опоздания на работу (1940 г.); им было запрещено самовольно менять место  работы (1940 г.). Повинные в нарушении  трудового и паспортного режима граждане пополнили огромную армию  работников принудительного труда, который распространялся также  на уголовных и политических заключенных. Уже в 1935 г. сектор принудительного  труда в СССР охватил более 2 млн. человек, то есть достиг численности  трудоспособного населения средней  европейской страны. Система ГУЛАГа в начале 1940 г. включала 53 лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний и 50 колоний для несовершеннолетних.

учетом массовой индоктринации в духе сталинизма и искоренения малейшего инакомыслия к концу 30-х гг. было завершено, как пишет Ю. С. Борисов, создание двух охранительных режимов - административно-карательного и пропогандистски-идеологического. В более широком политическом плане произошло, по мнению Л. А. Гордона и Э. В. Клопова, превращение демократического централизма в недемократический централизм, затем в авторитарно-административную систему и, наконец, в авторитарно-деспотическую систему.

Политическая  система советского общества в 30-е  годы.

Истоки этой системы уходят непосредственно  к событиям второй российской революции (1917 - 1920 гг.), а также, по моему мнению, к особенностям политической истории  самодержавной России. Важнейшей  предпосылкой возникновения этой системы  стала монопольная власть одной  партии, сложившаяся после лета 1918 года. К тому же, резолюция Десятого съезда РКП(б) «О единстве партии» на деле привела к свертыванию внутрипартийной демократии, ликвидации прав меньшинства в партии, невозможности для него отстаивать свои взгляды и, в конечном счете, к превращению партии в безгласный и послушный придаток партийного аппарата. Дополнительную роль сыграло изменение состава партии в 20-е гг. Диктатура пролетариата превратилась в диктатуру партии, которая в свою очередь уже в 20-е гг. стала диктатурой ЦК. Последней преградой на пути оставалось наличие экономически самостоятельных производителей: крестьянства, ремесленников, частных предпринимателей. Я думаю, что именно ликвидация нэпа дала возможность для проникновения бюрократической системы во все структуры государства и установления диктатуры вождя. Политическим ее выражением стал культ личности.

Важнейшим элементом политической системы стала «партия - государство», превратившая в господствующую силу общества партийный и государственный  аппарат. Она опиралась на государственную  централизованную систему планового  хозяйства. В свою очередь, партийные  органы несли полную ответственность  за результаты деятельности хозяйственных  организаций и обязаны были контролировать их работу. Право принятия решений  принадлежало «первым лицам»: директорам крупных предприятий, наркомам, секретарям райкомов, обкомов и ЦК республик. В масштабах страны им обладал  лишь Сталин. Одновременно ослаблялось  коллективное руководство. Все реже созывались съезды партии, собиравшиеся при жизни Ленина ежегодно.

Одновременно трудящиеся массы  на деле были отчуждены от власти. Все  это полностью противоречило  провозглашенным при создании Советского государства идеям народовластия. Экономической основой этой системы  являлась монопольная государственно-бюрократическая  собственность.

Сталинизм стремился выступать  под маской марксизма, из которого он черпал отдельные элементы. Вместе с тем, сталинизм был чужд гуманистическим  идеалам марксизма, который желал  воплотить идеи социальной справедливости. Сталинизм сочетал строжайшую цензуру  с примитивностью идеологических формул, легко воспринимавшихся массовым сознанием. Я думаю, что была сделана попытка  превратить марксизм-ленинизм в новую  религию.