Церковный раскол

Хотя Макарий  проявил достаточную долю равнодушия к внешней стороне обрядности, проблема осталась. Греки, жившие в  Москве, монахи из Киевской духовной академии придерживались мнения о приведении обрядов, совершаемых в церквях  Русского государства, к «единому знаменателю». Московские «хранители старины» ответствовали, что греков и киевлян нельзя слушать, поскольку-де они под магометанским  игом живут и учатся «по латинам», а «кто по латыни научился, тот с  правого пути совратился».

Во время правления  Алексея Михайловича и патриарха  Иосифа, после долгих лет Смуты  и начавшегося восстановления Русского государства, проблема с введением  троеперстия и переписке книг снова стала «злобой дня». Был  организована комиссия «справщиков» из самых известных протопопов и  священников, как московских, так  и иногородних. За дело они взялись  рьяно, но… далеко не все владели  греческим языком, многие являлись ярыми противниками «новогреческих»  обрядов. Поэтому основное снимание сосредоточили на древнеславянских переводах, страдавшими ошибками, с  греческих книг.

Так, издавая  в 1647 г. книгу Иоанна Лествичника, в  послесловии говорилось, что в  распоряжении книгопечатников находились много списков данной книги, «но  вси несогласием друга друзей в немале согласуют: иже в сей  напреди, то в друзей назади в преносе  речения словес и не по ряду и  не точию же се, но в сущих речех  и толкововавших много не сходятся».

«Справщики» были людьми умными и могли цитировать главами священные книги, но не могли  судить о первостепенной важности Евангелия, Жития святых, книги Ветхого Завета, поучений отцов церкви и законов  греческих императоров. Тем более  «справщики» оставили в неприкосновенности исполнение церковных обрядов, поскольку  это выходило за пределы их полномочий – подобное могло произойти только решением собора иерархов церкви.

Особое внимание в церковной реформе занимает, естественно, дилемма – насколько  обоснованно креститься тремя (двумя) перстами? Данный вопрос является очень  сложным и отчасти противоречивым – никониане и старообрядцы толкуют  его по-разному, разумеется, отстаивая  собственную точку зрения. Обратимся  к некоторым деталям.

Во-первых, православие  Русь приняла, когда византийская церковь  следовала Студийскому уставу, ставшему основой русскому (Владимир Красное  Солнышко, крестивший Русь, ввел крестное знамение двумя перстами). Однако в XII - XIII вв. в Византии получил широкое  распространение другой, более совершенный, Иерусалимский устав, являвшийся шагом  вперед в богословии (поскольку в  Студийском уставе вопросам богословия отводилось недостаточно места), в котором  и провозглашалось троеперстное знамение, «трегубая аллилуйя», отменялись поклоны на коленях, когда молившиеся били челом о землю и др.

Во-вторых, строго в древневосточной церкви нигде  не установлено, как надо креститься – двумя либо тремя перстами. Поэтому крестились и двумя, и  тремя, и даже одним перстом (например, во времена константинопольского патриарха  Иоанна Златоуста в конце IV в. н.э.)! С XI в. в Византии крестились двумя перстами, после XII в. – тремя; правильным считались оба варианта (в католицизме, например, крестное знамение осуществляется всей рукой).

Реформа.

Смута поколебала авторитет церкви, а споры о  вере и обрядах стали прологом к церковному расколу. С одной  стороны, высокое мнение Москвы о  собственной чистоте православия, с другой – непонимание греками  как представителями древнего православия  обрядов Русской церкви и следование ею московским рукописным книгам, которые  не могли являться первоисточником  православия (на Русь православие пришло из Византии, а не наоборот).

Никон (ставший  шестым русским патриархом в 1652 г.), сообразно твердому, но упрямому характеру  человека, не обладающего широким  кругозором, решил пойти прямым путем  – насильственным. Первоначально  он повелел креститься тремя перстами («сими тремя персты подобает всякому  православному христианину изображать на лице своем крестное знамение; а  кто крестится двумя перстами – тот проклят!»), повторять возглас  «Аллилуйя» три раза, служить литургию на пяти просфорах, писать имя Иисус, а не Исус и др.

Собор 1654 г. (после  принятия Украины под власть Алексея  Михайловича) оказался «коренным переворотом» в русской православной жизни  – он одобрил новшества и внес изменения в богослужение. Константинопольский  патриарх и другие восточные православные патриархи (Иерусалимский, Александрийский, Антиохийский) благословили начинания  Никона.

Имея поддержку  царя, даровавшего ему титул «великого  государя», Никон вел дело торопливо, самовластно и круто, требуя немедленного отказа от старых обрядов и точного  исполнения новых. Старорусские обряды предавались осмеянию с неуместной запальчивостью и резкостью; грекофильство  Никона не знало предела. Но оно имело  в основе не преклонение перед  эллинистической культурой и  византийским наследием, а провинциализм  патриарха, выбившегося из простых  людей и претендовавшего на роль главы вселенской греческой церкви.

Более того, Никон  отвергал научные знания, ненавидел  «еллинскую мудрость». Так, патриарх пишет  царю: «Христос не учил нас диалектике ни красноречию, потому что ритор  и философ не может быть христианином. Аще кто от христиан не истощит  от своего помышления всяку премудрость  внешнюю и всяку память еллинских  философов, не может спастися. Премудрость  еллинская мати всем лукавым догматам».

Широкие народные массы не восприняли столь резкого  перехода к новым обычаям. Книги, по которым жили их отцы и деды, всегда считались священными, а теперь - проклятыми?! Сознание русского человека не было подготовлено к подобным переменам, и не понимало сущности и коренных причин проводимой церковной реформы, а им, конечно, никто ничего не удосужился объяснить. Да и возможно ли было какое-либо объяснение, когда священники в деревнях не обладали большой грамотностью, являясь плоть от плоти и кровь от крови такими же крестьянами (вспомним слова новгородского митрополита Геннадия, сказанные им еще в XV в.), а целенаправленная пропаганда новых идей отсутствовала?

Поэтому низы встретили  нововведения «в штыки». Старые книги  частенько не отдавали, прятали их, либо крестьяне бежали с семьями, скрываясь, в леса от никоновых «новин». Иногда старые книги местные прихожане  не отдавали, поэтому кое-где применяли  силу, происходили драки, заканчивавшиеся  не только увечьями или ушибами, но и убийствами.

Усугублению ситуации способствовали ученые «справщики», порой  прекрасно знавшие греческий  язык, но в недостаточной степени  владевшие русским. Вместо грамматического  исправления старого текста, они  давали новые переводы с греческого языка, незначительно отличавшиеся от старых, усиливая и без того сильное раздражение у крестьянской массы.

Например, вместо «дети» теперь печаталось «отроци»; слово  «храм» заменили на слово «церковь», и наоборот; вместо «ходив» - «пешешествовав». Ранее говорили: «Запрещается ти, диаволе, Господь наш Исус Христос, пришедший в мир и вселивыйся в человецех»; в новом варианте: «Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедый в мир и вселивыйся в человецех».

Оппозиция Никону сформировалась и при дворе, среди  «лютчих людей» (но весьма незначительная, поскольку более чем подавляющая  часть староверов «комплектовалась»  из простонародья). Так, в некоторой  мере олицетворением старообрядчеству стала боярыня Ф.П. Морозова (во многом благодаря знаменитой картине В.И. Сурикова), одна из самых богатых  и знатных женщин в русском  дворянстве, и ее сестра княгиня  Е.П. Урусова. Про царицу Марию Милославскую говорили, что она спасла протопопа  Аввакума (по меткому выражению русского историка С.М. Соловьева, «богатырь-протопоп») – одного из наиболее «идейных оппозиционеров»  Никону. Даже когда почти все пришли «с повинной» к Никону, Аввакум  остался верен себе и решительно отстаивал старину, за что и поплатился жизнью – в 1682 г. его вместе «со союзники» заживо сожгли в срубе (5 июня 1991 г. в родном селе протопопа, в Григорово, состоялось открытие памятника Аввакуму).

Константинопольский патриарх Паисий обратился к Никону со специальным посланием, где, одобряя  реформу, проводившуюся на Руси, призывал московского патриарха смягчить меры по отношению к людям, не желающим принимать сейчас «новины». Паисий соглашался на существование в некоторых  областях и регионах местных особенностей: «Но если случится, что какая-нибудь церковь будет отличаться от другой порядками, неважными и несущественными  для веры; или такими, которые  не касаются главных членов веры, а  только незначительных подробностей, например, времени совершения литургии или: какими перстами должен благословлять  священник и т.п. Это не должно производить никакого разделения, если только сохранится неизменно одна и  та же вера».

Однако в Константинополе  не понимали одну из характерных черт русского человека: если запрещать (либо разрешать) – обязательно всё  и вся; принцип «золотой середины»  правители судеб в истории  нашей страны находили очень и  очень редко…

Организатор реформы, Никон, недолго пробыл на патриаршем престоле – в декабре 1666 г. его  лишили высочайшего духовного сана (вместо него поставили «тихого и  незначительного» Иоасафа II , находившегося  под контролем царя, т.е. светской власти). Причиной тому являлась крайняя  амбициозность Никона: «Видишь ли, государь, - обращались к Алексею  Михайловичу недовольные самовластием патриарха, - что он возлюбил стоять высоко и ездить широко. Управляет этот патриарх вместо Евангелия бердышами, вместо креста – топорками». Светская власть одержала победу над духовной.

Староверы подумали, что возвращается их время, но глубоко  ошибались – поскольку реформа  полностью отвечала интересам государства, она стала проводиться и дальше, под руководством царя.

Собор 1666-1667 гг. завершил торжество никониан и грекофилов. Собор отменил решения Стоглавого собора, признав, что Макарий с  иными московскими иерархами  «мудрствовал невежеством своим  безрассудно». Именно собор 1666-1667 гг. положило начало русскому расколу. Отныне все  несогласные с введением новых  деталей исполнения обрядов подлежали  отлучению от церкви. Преданные анафеме  ревнители старого московского  благочестия получили название раскольников, или староверов и подверглись  жестоким репрессиям со стороны властей.

Опала Никона.

Опала настигла Никона исподволь, почти незаметно. Сначала обидели дворянина из патриарших служилых людей, и обидчик  остался безнаказанным, чего раньше и представить было невозможно. Потом  царь перестал появляться в Успенском  соборе, где служил патриарх. 9 июля 1658 г. к Никону пришел князь Юрий Ромодановский и сказал: "Царское  величество на тебя гневен, ты пишешься великим государем, а у нас  один великий государь - царь". Никон возразил, что этот титул был дарован ему самим царем, о чем свидетельствую писанные его рукой грамоты. "Царское величество, - продолжал Ромодановский, - почтил тебя как отца и пастыря, но ты этого не понял; теперь царское величество велел мне сказать тебе, чтоб ты вперед не писался и не назывался великим государем, и почитать тебя вперед не будет". После этого разговора Никон решился на отчаянный шаг. Он обратился к народу со словами, что больше не хочет быть патриархом, снял с себя патриарший клобук, облачился в простое монашеское одеяние и пешком пошел в Новый Иерусалим. В письме к царю Никона отрекался от патриаршего престола и смиренно просил пожаловать келью, в которой он мог провести остаток своих дней. Очевидно, Никон рассчитывал, что царь Алексей Михайлович, испугавшись его демонстративного ухода, примириться с ним. Но, как оказалось, Никон допустил ошибку, переоценив степень своего влияния на царя. Алексей Михайлович отказался лично беседовать со своим недавним учителем и через своих посланцев довольно холодно попросил его остаться патриархом, а когда Никон заупрямился, не стал настаивать. При царском дворе откровенно радовались падению всесильного владыки. Впоследствии Никон жаловался, что близкий к царской семье боярин С.Л. Стрешнев назвал свою собаку Никоном и научил ее сидеть и благословлять передними лапами, и несмотря на патриаршее проклятие, по-прежнему был в чести при царе.

Никон попал  в весьма странное положение. Он пользовался  прежними почестями и жил в  роскоши, но был лишен власти и  занимался хозяйственными постройками  и садоводством. Голландец Николас  Витзен, будущий амстердамский бургомистр и друг Петра Великого, посетивший Россию в составе посольства Генеральных  штатов, описал свое свидание с опальным патриархом в Новом Иерусалиме: "Надо знать, что этот патриарх, вызвав немилость  царя, самовольно ушел со службы, забрал свой священный посох и тайком уехал из Москвы. Теперь он живет  далеко от Москвы в добровольной ссылке. Обо всем этом слишком долго рассказывать. Но ввиду того, что Никон такое  священное и высокое лицо, царь не может или не хочет его наказать и пока оставляет ему все церковные  доходы. Поговорив с нами, он пошел  наверх, где снял свое одеяние: шапку  с крестом из жемчуга, ценный посох  и парчовую полосатую ризу; надел  подобное же, но более простое. На груди  его висела серебряная позолоченная коробочка, на одной ее стороне изображен  Христос на кресте; в ней он хранит знак своего сана. Когда он шел из своей церкви, его сопровождало много  попов и монахов; на всех были греческие  клобуки, как и у него самого, все  были в черном. Каждый, мимо кого он проходил, бил головой о землю до тех пор, пока он не прошел. Многие подавали челобития, т.е. прошения; некоторые он велел принять, другие - отклонить... Потом Никон просил нас посадить привезенные семена и рассаду; это и началось. Я тоже принялся за работу при нем, да он и сам участвовал в посадке и высказывал одобрение. Их неумелость и незнание были нам смешны; мы столько наговорили им о пользе этих семян и растений, что редька и петрушка получили лучшие места. Его сад был плохо ухожен, и земля неумело подготовлена, с таким незнанием дела, вряд ли лучше, чем у местных жителей; его садовники знали не больше, поэтому мы казались мудрыми земледельцами, распоряжались и повелевали в присутствии патриарха... У этого человека нехорошие манеры, он опрометчив и тороплив, привык часто делать некрасивые жесты, опираясь на свой крест [крест на посохе]. Он крепкого телосложения, довольно высокого роста, у него красное и прыщавое лицо, ему 64 года. Любит испанское вино. Кстати или нет, часто повторяет слова: "Наши добрые дела". Он редко болеет, но перед грозой или ливнем чувствует себя вялым, а во время бури или дождя ему лучше. С тех пор как он уехал из Москвы, теперь уже 7-8 лет назад, его головы не касались ни гребенка, ни ножницы. Голова у него как у медузы, вся в густых, тяжелых космах, так же и борода."

Но честолюбивый Никон не походил на римского императора Диоклетиана, добровольно уединившегося  в своем поместье и отвечавшего  патрициям, уговаривавшим его вернуться  к власти: "Если бы вы видели, какую  капусту я вырастил, вы бы меня ни о чем не просили". Никон не хотел ограничиться ролью садовода и огородника. Он говорил: "Я оставил  святительский престол в Москве своею волею, московским не зовусь и  никогда зваться не буду; но патриаршества  я не оставлял, и благодать святого  духа от меня не отнята. В ночь на Рождество 1664 г. Никон неожиданно появился в  Москве в Успенском соборе, взял патриарший посох и объявил: "Сшел я с престола никем не гоним, теперь пришел на престол никем не званный..." Однако ему от имени царя было приказано  вернуться в монастырь. Никон был вынужден повиноваться. Еще не рассвело и на темном небе сияла хвостатая комета. "Да разметет господь бог вас оною божественною метлою, иже является на дни многи!" - проклял всех Никон.