Анализ взаимоотношений Ивана Грозного и Андрея Курбского

    Учили ли княжича  Курбского в детстве? И если да, то чему? Несомненно, он получил  необходимый объем знаний церковных  текстов, по которым учился читать и  мыслить, получал уроки этики человеческих отношений и усваивал стандарты морали. Судя по всему, именно в этом возрасте княжич Андрей научился писать и читать. О круге его чтения нам ничего не известно, можно строить только догадки, выходил ли он за пределы Псалтыри – главной учебной книги русского Средневековья.

    Взрослая  жизнь для русских юношей XVI века наступала с момента записи в войско. Первые имеющиеся сведения относятся к 1547 г.: 19-летний Курбский служит, однако, не в войске, а при Государевом дворе, сопровождая в качестве мелкого порученца брата царя, слабоумного Юрия Васильевича. В неудачном Казанском походе 1549 – 1550 г. Курбский — «стольник в есаулах» в царской свите. 16 августа 1550 г. князь Андрей назначается воеводой в пограничный Пронск. А уже в мае 1551 Курбский — второй воевода полка правой руки, размещенного у Зарайска, на самом татароопасном направлении. Затем он — второй воевода в Рязани при М. И. Воротынском. а с июня 1552 г. — второй воевода полка правой руки у Каширы. Начальником Курбского, как и в Зарайский период, был П. М. Щенятьев. Надо сказать, что оба упомянутых воеводы были из самых опытных и квалифицированных военных специалистов в стране — то есть в принципе Курбскому было у кого учиться военному делу. ⁵

    21 июня тульский воевода сообщил  о нападении на город крымских и ногайских татар, и Щенятьев с Курбским выступили ему на помощь. Произошло сражение — фактически боевое крещение Курбского, получившего в ходе него рану головы. Согласно сочинениям Курбского, была одержана решительная победа с большими трофеями. Однако как было на самом деле — мы не знаем. По словам Филюшкина, «в 1564 году он (Грозный) писал Курбскому о боях под Тулой в 1552 году весьма нелицеприятные вещи: „Как наш недруг, крымский царь, приходил к нашей вотчине к Туле, мы послали вас против него, но царь устрашился и вернулся назад, и остался только его воевода Ак-Магомет улан с немногими людьми, вы же поехали есть и пить к нашему воеводе, князю Григорию Темкину, и только после пира отправились за ними, а они уже ушли от вас целы и невредимы. Если вы и получили при этом многие раны, то никакой славной победы не одержали“. Кто здесь прав — Курбский или Грозный? Русская официальная летопись оценивает итог боев под Тулой как однозначную победу русских войск, одержанную благодаря их храбрости. В то же время в ней и не могли быть отражены такие подробности, как, например, не вовремя случившаяся пирушка воевод. Мы не можем ни опровергнуть, ни подтвердить обвинения Грозного или патетику Курбского».

    Военная карьера князя, однако, продолжала развиваться. В казанском взятии 1552 г. Курбский — все тот же второй воевода полка правой руки, помощник Щенятьева. В штурме города этот полк стоял против Елабужских ворот — в самом спокойном месте. Правда, именно через эти ворота татары предприняли последнюю попытку прорыва из города. Полк Щенятьева–Курбского был смят, однако сумел восстановить порядок и принял активное участие в преследовании и добивании убегающих.

    Таким образом, говоря о раннем этапе службы князя, мы, с одной стороны, наблюдаем  довольно успешную для молодого человека карьеру. Одновременно с этим мы видим безосновательность приписывания князю Андрею покорения Казани: да, он участвовал в походе, но далеко не на первых ролях.

    Карьерный рост между тем продолжался —  в октябре 1553 г. князь впервые становится первым воеводой — в полку левой руки, затем в сторожевом полку, с которым воевал до 1556 г., подавляя партизанское движение бывшего Казанского ханства. В тот же год Курбский получает боярство. В списке думских бояр он на последнем, десятом, месте. Однако в следующем, 1557 г., он вновь второй воевода полка правой руки при том же Щенятьеве.

    Затем начинается Ливонская война. В январском  походе 1558 г. Курбский возглавляет сторожевой полк. Весной-летом того же года весьма активно участвует в боевых действиях, но во второй половине года отзывается на тульский рубеж, где служит опять-таки вторым воеводой полка правой руки до 1560 г. И вдруг весной 1560 г. князя Андрея назначают первым воеводой большого полка — руководителем основной ударной группировки в походе на Ливонию. Это была вершина военной карьеры князя — в ту кампанию он выигрывает 30 августа тяжелейшее сражение под Феллином, совершает рейды на Венден и Ригу. Фактически именно Курбский завершает разгром Ливонского ордена.

    И тут случилась опала, причины которой нам неизвестны. Уже в конце года Курбского отзывают на южную границу сперва на знакомую должность второго воеводы полка правой руки, затем он служит городовым воеводой в Мценске и Великих Луках, участвует в набегах небольших отрядов на окрестности Витебска (по случаю вступления в войну Литвы и Польши). Видимо, в 1561 – 1562 г. опала с Курбского была снята, он снова получил командную должность и, несмотря на проигранное незначительное сражение под Невелем в 1562 г., был в 1563 г. назначен первым воеводой в Юрьев Ливонский (Дерпт). Иначе говоря, в завоеванной провинции Курбский становится губернатором с широчайшими полномочиями, а также с правом (и обязанностью) ведения дипломатических переговоров с сопредельными государствами — Данией и Швецией. Именно из этого города и с этой должности Андрей Курбский бежит в Вольмар 30 апреля 1564 г., бросив беременную жену и сына, но взяв с собой два десятка самых преданных и лихих приближенных. Московский период его жизни завершился.

    По  мнению Филюшкина, хроника этой неровной, но в целом восходящей карьеры свидетельствует о том, что Курбский был заметным — но не более того — военачальником времен Ливонской войны. Кроме того, ввиду занятости «в войсках», князь Андрей едва ли имел возможность поучаствовать ощутимым образом в решении вопросов гражданской жизни страны. То есть он вряд ли был активным членом той самой мифологической, по мнению автора, Избранной рады. Что мешает согласиться с последним утверждением? Некоторое ощущение подводной части айсберга: как-то не верится, что с человеком, в котором Грозный видел лишь более или менее способного генерала, к тому же перебежавшего к врагу, царь стал бы переписываться так, как он это делал. Обсуждая и свои интимные обстоятельства, и свою кадровую политику, и идеологические основания собственной власти в разные периоды времени. Да и неожиданные пики в карьере князя намекают на то, что тот был у царя на виду если не всегда, то по крайней мере достаточно продолжительные отрезки времени. Очень трудно отказаться от мысли, что Грозный и Курбский были когда-то действительно близки и даже, не побоимся этого слова, в чем-то равны.⁶

    Именно  эта близость, судя по всему, стала  основой особой информированности  князя, чье стремительное бегство  не оставляет сомнений в более чем обоснованных опасениях Курбского за свою жизнь. Филюшкин объясняет эти опасения угрозой утечки информации о его тайных переговорах с литовскими властями, которые князь начал еще в 1563 г. Мы, однако, вправе задать вопрос: отчего это удачливый военачальник затевает с врагом переговоры о переходе на его сторону именно в тот момент, когда общее положение этого врага донельзя плохо? Потерян Полоцк, между русскими войсками и Вильной — ни одной сильной крепости. Защищать не только Ливонию, но и саму Литву — некому. Что должно произойти в сознании человека, чтобы в этих условиях сделать такой выбор? На наш взгляд, князь Андрей, именно в силу этой, не отраженной в документах близости к царю, смог предугадать в сравнительно вегетарианском 1563 г. ближайшее будущее. Собственно, и в 1563 г., в год смерти митрополита Макария, было много всякого. В частности, кровавый разгром окружения двоюродного брата царя, князя Владимира Старицкого и его матери Ефросиньи. В общем, тот год столь же красочно предвещал опричное семилетие 1565 – 1572, как какой-нибудь 1935 — последующие 1936 – 1938. И мы знаем, что интуиция Курбского не подвела: практически вся военная верхушка России 1550-х — середины 1560-х годов в конце концов сложила голову на плахе. Так что нет причин предполагать, будто Андрею Курбскому была почему-то уготована принципиально иная участь.

    Отсюда  вырастает густой куст доводов, приводимых всякий раз, когда кто-то дает моральную  оценку юрьевскому беглецу. Гарантирует  ли перспектива верной гибели без  вины право на измену несущему такую гибель царю и такому государству? И можно ли назвать измену Курбского московскому царю изменой русскому народу — приняв во внимание тот факт, что в Литве князь оказался среди русского же православного большинства? И, коли на то пошло, сколь аморально защищать с оружием в руках эту русскую Литву от войск московского царя — убедившись, что живут православные в Литве богаче, духовнее, терпимее и насыщеннее, чем в «адовой твердыне» царя Ивана? И годится ли сам князь Андрей на роль борца за народное счастье — как человек, устраивающий с верными холопами из волынских имений, пожалованных королем Сигизмундом, разорительные рейды по соседским селам или вымогающий деньги у ковельских евреев путем полуторамесячного содержания последних в бочке с пиявками? Как нам судить его четыре с половиной века спустя?

3. Основные  события в отношениях между князем Курбским и Иваном Грозным

     Бегство Андрея Курбского нельзя считать  предательством, но после этого он стал всеми силами помогать в войне  против своего Отечества, а это была настоящая измена и предательство, так как он мог бы оставить военную службу.

     После побега Курбский написал письмо Ивану  Грозному, в котором резко критиковал перемены в правлении царя, сложившиеся  порядки, жестокое обращение с боярами  и т. д. Письмо доставил лично царю слуга Андрея Михайловича Василий  Шибанов. После прочтения письма Царь приказал пытать слугу, но самый верный товарищ Курбского не сказал ничего. Иван IV не хотел оставаться в долгу у беглеца и написал ему ответное очень длинное письмо. Эта переписка с длинными перерывами шла в 1564—1579 гг. Князь Курбский написал всего четыре письма, царь Иван — два; но его первое письмо составляет по объему больше половины всей переписки (62 из 100 страниц по изданию Устрялова). Кроме того, Курбский написал в Литве обвинительную Историю князя великого московского, т. е. царя Ивана, где также выражал политические воззрения своей боярской братии. Но и в этой полемике, веденной обеими сторонами с большим жаром и талантом, мы не находим прямого и ясного ответа на вопрос о причинах взаимной неприязни. Письма князя Курбского наполнены преимущественно личными или сословными упреками и политическими жалобами; в Истории он высказывает и несколько общих политических и исторических суждений.

     Из  письма Андрея Курбского  Ивану Грозному ,после  бегства князя  в Литву:

     «Зачем, царь, воевод, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным князям предал... В чём провинились перед тобой и чем прогневали тебя христиане – соратники твои? Не сдались ли тебе крепости немецкие?.. За это ли нам, несчастным, воздал ты, истребляя нас со всеми близкими нашими? Полки твои водил и никакого бесчестия не принес, одни лишь победы одерживал для твоей же славы… а как часто ранен был варварами в различных битвах, что все тело мое покрыто ранами. Но тебе, царь, до всего этого и дела нет. И не надейся, что буду я молчать обо всем: до последнего дня жизни моей буду беспрестанно со слезами обличать тебя. …казненные тобой, у престола Господнего стоя, взывают об отмщении тебе, несправедливо изгнанные тобой из страны взываем день и ночь  к Богу обличая тебя».⁷

     Из  ответного письма Ивана Грозного князю Курбскому:

     «Мы не насилием добыли царства, тем более  поэтому, кто противится такой власти – противится Богу! …Если же ты праведен, почему не пожелал от меня, строптивого  владыки, пострадать и  заслужить  венец вечной жизни.     Неужели это свет (правильно) – когда поп и строптивые рабы правят, а царь только именем и по чести царь, а властью нисколько не лучше раба? А когда ты вопрошал, зачем мы воевод различным князям предали, то ты писал ложь. А сильных мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейших, потому что Русская земля держится Божьим милосердием и милостью  Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а не воеводами и судьями. А жаловать своих холопов мы всегда были вольны и вольны  были и казнить их. …До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались».

     Период  политической деятельности и воинской службы князя Андрея Михайловича  Курбского (1528–1583) совпал с интенсификацией  государственного строительства в России. Сословно-представительная монархия, сформировавшаяся в основных чертах в середине XVI в, предусматривала необходимость соборного решения всех общегосударственных дел.

     Князь Андрей Михайлович Курбский, принимавший  активное участие в деятельности правительства (Избранной Рады), был сторонником сословного представительства в центральных и местных органах власти.

     В исторической литературе утвердилась  традиция, в силу которой основные политические фигуры, принимавшие активное участие в жизни русского общества середины XVI в., противопоставлялись следующим образом: Иван IV именовался защитником единодержавия, проводником прогрессивной политической идеологии, а Курбский, в свою очередь, представлялся «защитником старобоярских порядков», «феодального права отъезда» и «раздробления на ряд независимых вотчин» централизованного государства. Эта точка зрения, введенная в научный оборот еще русским дореволюционным историком С. Ф. Платоновым, сохраняется и в ряде современных работ.