Актуализация научного изучения феномена «сталинизма» в период перестройки

Параллельно шел процесс научного осмысления поднятых проблем. Историки, по их позднейшим признаниям, в первые месяцы испытывали «своеобразный период манифестов и деклараций, которые выплескиваются из академических аудиторий на страницы популярных изданий»29. Этот же период породил бурные дискуссии.

Ведущими историками было заявлено, что «история и перестройка практически идентичны в целях - практическом решении конкретных задач»30 и что от самих историков, их общественной и научной инициативы зависит, «какое место займет их наука в решении насущных общественных задач, выдвинутых апрельским пленумом ЦК»31.

Провозгласив историю «действенным оружием в борьбе за перестройку»32, ее идеологи поставили конкретную задачу, соответствовавшую задачам переходного времени, а именно развитие нового (исторического) мышления, которое состояло бы в «подлинно диалектическом понимании классов и общечеловеческого начала в общественном развитии»33. «Прежнюю» историю стали понимать как упрощенное представление прошлого, попытки действовать «под копирку», «используя в качестве шаблона окостеневшую на уровне 30-40-х годов «модель» социализма». Главным лозунгом стал призыв «Историю надо писать по-новому». Параллельно подробно обсуждались причины падения уровня труда историка и, соответственно, уровня доверия к их исследованиям. Среди них назывались односторонность в трактовке многих явлений, в частности, нового и новейшего времени, политизацию в выводах и оценках, упрощение прошлого и особенно распространенные «фигуры умолчания» на целые этапы, события и отдельные личности.

Первым «открытым» вопросом, поставленным на обсуждение общественности, стала тема культа личности. В первые годы перестройки «культ личности» соотносился со вновь появившимся в общественном и научном поле термином «сталинизм». Часто они оказывались взаимно заменяемыми, в представлении большинства исследователей их четкого разделения и терминологического определения не прослеживается.

При актуализации проблемы «культа личности», отмечалось, что это, по сути, не историческая тема, а разговор о настоящем: «Наследие сталинизма - не проблема далекой истории»34. В этом одновременно заключалась первая особенность восприятия учеными и публицистами периода 1980-х гг. данного термина.

В культе личности видели «корни многих отрицательных явлений, которые «доросли» до наших дней и тормозят успешное решение задач перестройки советского общества»35.

Главной задачей изучения темы стала попытка понять, «как воздействует эта эпоха на нашу жизнь»36.

Актуальность проблемы перерастала в споры о путях наилучшего построения социализма в процессе перестройки, в поисках наиболее надежных гарантий от повторения ошибок 1930-х гг. Тема, следовательно, являлась вовсе не исторической, а накрепко спаянной с современностью, без которой построить эту современность правильно считалось практически невозможным.

Наука в этот период шла за мнением общества и представлявших его публицистов, осмысливая поднятый ими материал. Как напишут об этом периоде в 1990-х гг., в публицистике «рождаются новые идеи, которые лишь впоследствии получают обоснование и развитие в научной литературе»37.

Второй особенностью темы сталинизма было то, что отношение к проблеме автоматически связывалось с системой взглядов того, кто это мнение выражал. Если человек яростно осуждал действия И.В. Сталина, его преступления и культ, то он представлялся общественности как активный борец за ценности перестройки, верно понимающий ее направление и цель. Научный подход к проблеме, попытки критического, а не эмоционального анализа вызывали в первые годы после Пленума ЦК КПСС сомнения в политической ориентации автора. Тема, таким образом, выступает чуть ли не как критерий политической благонадежности, поэтому столько дискуссий вызвали некоторые статьи, идущие вразрез с течением общественной мысли.

Наиболее ярким примером такого противостояние в середине 1980-х гг. стало опубликованное в газете «Советская Россия» 13 марта 1988г. письмо Н. Андреевой. Оно отражало мнение автора по основным идеологическим вопросам перестройки и их влиянию на общественное сознание, в основном на позиции молодежи. Разумеется, главное недоверие автор выражал к темам репрессий и культа личности, «гипертрофированным в восприятии части молодежи». По словам Н. Андреевой, подобные резкие высказывания, манифесты, а также многочисленные художественные произведения не могли дать ничего, кроме «дезориентации», в достижениях «первопроходцев социализма». Автор весьма точно подметил, что вопрос о роли И.В. Сталина связан, прежде всего, со сложностями переходной эпохи перестройки. Тем не менее, по мнению Н. Андреевой, связь культа личности и достижений времен коллективизации и индустриализации подрывают устои социалистического государства именно в тот момент, когда оно особенно нуждается в твердой опоре. Виновников «одержимости критических атак» автор видит в потомках свергнутых Октябрьской революции классов и тех, кто попал под влияние «западных радиоголосов». В заключение Н. Андреева заявляет о необходимости преодолеть «перегибы и односторонности» в освещении прошлого страны, оценивать его не иначе как с партийно-классовых позиций, не обращая внимания на «поделки масскультуры»38.

Письмо имело огромный резонанс. В последующие три года почти в каждом исследовании и статье можно было найти критику, или, по крайней мере, упоминание о вопиющем «пережитке» сталинизма: «Как хотелось бы прослыть джентльменом и вообще не называть Н. Андрееву. Но не до рыцарства»39.

После публикации письма стало очевидно, что формального провозглашения «перестройки» недостаточно, что «в спорах порой не хватает политической культуры, умения слушать друг друга, по-научному анализировать общественные процессы»40. Власти вновь напомнили о роли исторической науки в формировании общественных представлений. Ведущиеся дискуссии и обсуждения были названы «важнейшей приметой времени», доказательством существования плюрализма мнений. К середине 1987г. в таких исторических журналах, как «История СССР», «Вопросы истории» и «Вопросы истории КПСС» появились новые, не свойственные им ранее рубрики. Их названия говорят о потребностях общества в дискуссиях: «Дискуссии и обсуждения», «На перекрестке мнений» и т. д. Чуть позже, с 1989г., стали выходить в свет сборники, посвященные проблеме осмысления культа личности: «Историки спорят», «Осмыслить культ личности», «Иного не дано».

Но, приступив к научному изучению сталинизма, исследователи столкнулись с проблемой, значимость которой носила не столько научный, сколько вновь общественно-политический характер.

На протяжении почти тридцати лет сталинские схемы социализма признавались единственно верными. Культ личности был важнейшим средством укрепления общественно-политической системы. Идеалы И.В. Сталина и социализма сливались друг с другом. Теперь прежние схемы были разрушены, признаны преступными и неэффективными. Отвержение И.В. Сталина означало по логике вещей и отвержение самого социализма, т. е. политического фундамента страны советов. Наступил кризис легитимности системы, преодоление которого было первостепенной задачей властей при осуществлении нового курса. Перед историками ставили проблему оправдания социализма в глазах общественности, для которой преданные огласки преступления сталинизма олицетворяли тот же социализм, который им вновь предлагали построить.

  Говоря об источниковой базе и методологических основаниях исследований феномена «сталинизма» периода перестройки, следует сделать несколько выводов.

Во-первых, почти все исследования - это преимущественно статьи, публиковавшиеся в журналах и сборниках. Следовательно, они представляют собой скорее предварительные тезисы и размышления, которые предстоит развивать в дальнейшем, а не фундаментальные работы, основанные на обширной источниковой базе.

Во-вторых, стиль «размышлений» определялся закрытостью архивов и невозможностью доступа широкого круга исследователей к документам периода 1930-1950-х гг. Поэтому основой для статей часто служили художественные произведения, мемуары и воспоминания. Как писали Л.А. Гордон и Э.В. Клопов, они специально использовали «только опубликованные и доступные широкому кругу читателей» документы, а ими оказывались статистика, воспоминания и пересказы41. Это, в свою очередь, определяло характер исследований, построенных на немногочисленных документальных данных и значительном объеме собственных воспоминаний и опыта.

2.3 Изучение феномена «сталинизма»

в российской историографии 1990-2000-х гг.

Изменения, произошедшие в стране в начале 1990-х гг., непосредственно отразились как на состоянии исторической науки в целом, так и на конкретных условиях, способствовавших изучению темы сталинизма.

У их числу в первую очередь следует отнести открытие архивов, ранее недоступных исследователям.

В 1990-е гг. документальные публикации о периоде 1930-1950-х гг. в России были, как правило, тематическими и выборочными. Одной из первых публикаций стало издание редакционной правки И.В. Сталиным его собственной биографии. Опубликованные сборники тематически разноплановы, но историографы сегодня отмечают, что для многих исследователей политическая целесообразность публикации тех или иных документов превалировала над профессиональным пониманием важности их издания42.

Наибольший интерес ученые проявили к тем архивным материалам, которые ранее были практически недоступны, прежде всего к личному архивному фонду И.В. Сталина и материалам, хранящимся в архивах бывшего КГБ СССР. Были изданы обзоры ОГПУ политико-экономического состояния страны, публикации, основанные на материалах личного архива «Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД». По оценке исследователей наибольшее число документов издано на основе материалов ЦА ФСБ РФ. Эти издания содержали сведения о руководителях ВЧК-ОГПУ-НКВД, о карательной, репрессивной роли этих учреждений, жертвах ГУЛАГа и устройстве концлагерей, а также политических судебных процессах. Как видно, тема репрессий оставалась не менее популярной, чем в 1980-е гг., сохраняя центральное место в изучении истории периода 1930–1950-х гг. В 2004-2005 гг. вышло документальное фундаментальное издание по истории ГУЛАГа в 7 томах43.

Публикация многих документов, особенно из бывших ранее секретными архивов, поставила проблемы источниковедческого характера, например определения степени подлинности и достоверности материалов, находящихся в личном фонде И.В. Сталина44. Ряд исследователей считают, что все источники советской эпохи «не просто глубоко идеологизированы, но изначально искажают смысл событий»45. Появление научно-критического отношения к источникам является одним из наиболее значимых достижений историографии 1990-2000-х гг.

С расширением доступа к архивам связана и еще одна важная тенденция в изучении как сталинизма, так и истории советского периода в целом: значительное число историков стало уделять основное внимание публикации документов, а не созданию серьезных проблемных исследований. Это вызвано стремлением в полной мере использовать открывшиеся возможности введения в научный оборот новых, ранее неизвестных, документов, а также характеризующим не только профессиональное сообщество историков, но и общество в целом желанием узнать о прошлом «из первых рук». Последнее имело особое значение в силу того, что труды исследователей, написанные в советский период, в силу своей очевидной конъюнктурности в 1990-2000-е гг. вызывали все меньше доверия.

В период 1990-2000-х гг. исследование феномена «сталинизма» будет вестись с опорой на публицистические работы конца 1980-х гг. в сочетании с использованием новых, ставших доступными, источников.

Наряду с привлечением широкого круга источников, второй особенностью периода 1990–2000-х гг. можно считать ослабление общественного внимания к проблеме сталинизма. Количество публикаций и статей на эту тему резко снизилось по сравнению с концом 1980-х гг. Об актуальности темы теперь говорили только исследователи во введении к своим работам. Тем не менее она сохранялась, только перешла из общественного в научно-исторический контекст. В последние годы тема сталинизма получила дополнительную значимость и популярность, вновь заняв свое место на общественно-политической сцене. Принимая во внимание очевидную необходимость специального изучения этого явления в общественной жизни 2000-х гг., ниже свое внимание мы сосредоточим на рассмотрении попыток научного осмысления феномена сталинизма в отечественной историографии 1990-2000-х гг.

В отличие от предшествовавшего периода, в начале 1990-х гг. публицистика уже не играет столь заметной роли в определении актуальности темы и в постановке задач исследователям-историкам. Эти функции взяли на себя сами ученые, полемизируя на страницах монографий и сборников, определяя тем самым проблемы и цели, которые им предстояло достичь.

Значительное внимание к историографии феномена сталинизма уделено в монографии А.Н. Мерцалова и Л.А. Мерцаловой «Сталинизм и война». Разрабатывая проблему сталинизма и его влияния на историографию Великой Отечественной войны, авторы предваряют работу обширным введением историографического характера, которое можно рассматривать как попытку перехода от историографии периода перестройки к современному этапу исследований.

Прежде всего, авторы определяют актуальность темы, замечая, что «отношение к сталинизму и сегодня характеризует профессиональную и политическую культуру»46. Ввиду непреодоленной «непредсказуемости прошлого» они соглашаются с тем, что решить все проблемы, связанные с изучением этого феномена, в рамках одного исследования невозможно. В соответствии с этим они четко определяют функцию собственно историографии - «выделить и сформулировать задачу», которую предстоит решить.

Вывод, сделанный авторами о предшествующем периоде историографии, состоит в том, что большинство историков публикуют книги, не считая их научными, и, будучи поспешными работами, эти труды только препятствуют применению новых методов исторического анализа. Наконец, авторы поднимают вопрос об определении понятийного аппарата исследований, что говорит о начале разработки новых методологических и теоретических основ историографии 1990–2000-х гг. Даже будучи продолжением, вернее, ответвлением критики историографии периода перестройки, эти замечания очень важны, так как они помогают наметить проблемы, которые должны были решаться на следующем этапе разработки темы.