Сталинизм:сущность,этапы развития и последствия.

Двух крупнейших тиранов  ХХ века определённым образом тянуло к друг к другу. Поэтому само собою  напрашивается сопоставление этих двух личностей друг с другом: Полагаю  достаточным взять аргументы  из далёкого зарубежного источника, где специалист провёл специальное  социально-психологическое исследование личности Гитлера. Некоторые из его  наблюдений сопоставимы с личностью  Сталина.

Жажда строительства  и жажда разрушения жили рядом  в его натуре, проявляясь одинаково  остро. Империя, создавая которую немцам … предстояло поработить весь мир, должна была внушать ужас, много  крови должно было пролиться». Сталин, по-видимому, тоже и создавал и разрушал одновременно в гигантских, глобальных масштабах: любой его поступок – «размером с земной шар» (эти стихи Пастернака о нём пришлись ему весьма по вкусу).

«Благодаря умению собирать массы, он пришёл к власти, однако он знал, как легко они  стремятся к распаду. Есть лишь два  средства предупредить распад масс. Одно – её РОСТ, другое – её периодическое  ПОВТОРЕНИЕ. Частные средства возбуждения  массы – знамёна, музыка, марширующие  группы, разом кристаллизирующие  толпу, в особенности же долгое ожидание перед выходом важных персон». Вполне относимо и к предмету нашего исследования, только я бы добавила к средствам  массового психологического соединения ещё и валы аплодисментов, детские  хоры, поющие с цветами в руках  осанну «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!…»

«Немцы, если они не побеждают, - не его народ, и он без  долгих размышлений лишает их права  на жизнь». – Сталин лишил права  на жизнь многих своих наиболее выдающихся соратников. Что же касается отступлений  и поражений армии, особенно в  первый год войны, то не так ли он – единственный из Ставки – не позволил сдать Киев, из-за чего попал в  плен весь юго-западный фронт (по данным начальника штаба Гальдера, только в плен было взято 660 тыс. советских  солдат и офицеров).

Фюрер обладал абсолютной властью и заставлял выполнять  свои приказы, даже самые абсурдные, при полном несогласии со стороны  специалистов, выраженное вслух, жестоко  каралось.» – На военном Совете (до начала войны) командовавший военно-воздушными силами генерал Рычагов при обсуждении вопроса о возросшей аварийности  позволил себе дерзкую реплику: «Аварийность и будет большая, потому что вы заставляете нас летать на гробах». Одна только эта реплика и стоила ему жизни.

«Он умел орудовать  ОБВИНЕНИЯМИ, в годы восхождения  это было единственное средство объединить людей в массу». – К середине 30-х годов уже была создана  целая государственная машина «Орудования  обвинениями, которая трудно постижимым для нас сейчас образом смогла вырабатывать у своих жертв как  бы невольное ощущение своей «моральной вины» (первым это глубоко показал  А. Кёстлер в «Слепящей тиши»). Современники подтвердили этот странный феномен.

Жестокость – это  вера навыворот: она живёт, питаясь  энергией страха и подобострастия (лести), и ищет подтверждения в перманентном «чуде – навыворот» - бесчеловечных  акциях (преступающих норму обычной  человечности), сериях тайных преступлений, время от времени возобновляемых (психологическая суть таинства остаётся, чудесность заменяется жуткостью).

Так от психологии Власти мы переходим к психологии социальной веры массы, веры, персонифицированной  в образе вождя; вы видели трансформацию  этой веры в сталинизме. Думается, поскольку  сталинизм не уникален в ряду других национальных вариантов социализма (в частности национальных вариантов  социализма (в частности, китайского, корейского, албанского)), то эти наблюдения могут оказаться полезными для  анализа и современного положения  – там, где модель бюрократического авторитаризма ещё продолжает функционировать.

Сталинизм: идеология и сознание.

Что на первом этапе  легендарного ослепления сталинизма в  нашем обществе – в период первой оттепели – главный, если не единственный, акцент был сделан на версии индивидуальной ответственности. Происшедшее рассматривалось  как результат действий отдельных  лиц, а сами эти действия как одиозные отклонения в рамках однозначно правильной истории и не подлежащей критическому переосмыслению политической реальности. С тех пор сам феномен и  вместившая его эпоха получили имя  – «культ личности».

С первого этапа  десталинизации и до недавнего времени  сталинизм как проблема был жёстко локализован вначале в границах 1937-1938 гг., а затем – 1929-1953 гг., вырезан  из текущей истории и в таком  виде представлен для дальнейшего  обозрения. Сейчас основные интеллектуальные усилия в обществе направлены на то, чтобы вставить его «на место» и попытаться реконструировать нарушенные исторические связи. Эти восстановительные  работы, начинаемые сразу после переноса огня, позволяют локализовать ошибки и осуществить очередную нормализацию большой истории; тем самым поддерживать версии правильности и единства генеральной  линии и иллюзия возможности  быстрого, не слишком болезненного и достаточно радикального избавления от издержек текущих отклонений. Сталин, разгромив оппозиционеров и прокрасив  нэп из оттепели в эпоху «гримас», одновременно полностью высветил послереволюционный период, трагические ошибки которого ещё в 20-х гг. почти открыто  признавались (а заодно и большую  часть российской истории эпохи  самодержавия).

Хрущёв, ударив по сталинизму, заметно снизил тональность в  критике предсталинского периода, Критика Хрущёва Брежневым сопровождалась явным выравниванием официальной  линии в отношении к сталинизму. Происходящая сейчас особенно решительная  десталинизация другим своим «плечом» как бы приподнимает 20-е годы, вызывая  неосознанную потребность в известной  идеализации политики и не слишком  и не слишком дискредитировавших себя деятелей того периода.

Внимание первоначально  сосредоточилось на технологии сталинского  переворота и на том, что ему непосредственно  предшествовало. Кульминация была найдена, причины всех дальнейших событий  сосредоточились в одном: как  оказался у власти этот. Критической  точкой, означавшей наступление собственно сталинской эпохи, обычно считают 1929 (или 1928-1929 гг). Составившие этот «великий перелом» основные его трещины также  очевидны: установление личной диктатуры  и резкий, катастрофический по своим  ближайшим последствиям нэпа; начало дисбалансно форсированной индустриализации, заданное манипуляциями с контрольными цифрами первой пятилетки; принудительная тотальная коллективизация, проведённая под политику ограбления «внутренней колонии» - крестьянства; начало методической подготовки «большого террора» - шахтинское дело, процесс, Промпартии и т.д.).

Первой по времени  была версия, ещё в 30-х выдвинутая Л. Троцким: «ребёнок родился вообще не от родителей, сталинизм есть «предательство», «термидорианское отрицание» большевизма, а 1937 г. окончательно разделил их «рекой крови». Именно это время – естественно, без указания её действительного  авторства – возрождается сейчас в многочисленных идеологически  санкционированных попытках описать  сталинизм в прямом противопоставлении предыдущему периоду. Сталинизм  со всей очевидностью заимствовал многие положения большевистских теорий, отдельные  формулировки, которой были, куда хлеще  сталинских – хотя бы в силу большей  литературной одарённости «Экономики переходного периода», в которой  утверждалось, что «пролетарское  принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является … методом  выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической  эпохи». Сталин был не обязательным, но законным порождением такого режима. Он существенно изменил политический курс, стиль, атмосферу, само направление  идейной эволюции, но использовал, сохранил и довёл до логического конца  именно эту идеологию власти, усугубив её соответствующей технологией. То, что интеллектуальное ядро руководства  сменилось аппаратным, вожди –  вождём, теория – волей, поиск исторической колеи – несгибаемой ни с чем  не считающейся генеральной линией, под конвоем ведущей страну через  нечто непроходимое, и всё это  не отменяло главного и осуществлялось в той же структуре власти: знание как харизма и конечное оправдание политической воли – вождь (коллективный или персональный) как высший авторитет  и носитель этого знания – организация, осуществляющая нисхождение этого  знания в действующие органы общества и народ и обеспечивающая «претворение в жизнь» – внемлющие, впадающие  в энтузиазм или подчиняющиеся  массы.

То что сталинизм  это результат последовательного  воплощения марксистской ортодоксии, у нас негласно подозревали всегда. Теперь это выходит на уровень  теоретических обобщений. Но пока мы таким образом испытываем собственную  смелость, западные советологи считают  своим долгом защищать Маркса даже от Ленина: «Можно представить себе уникальную уничтожающую оценку, какую  дал бы воскресший из мертвых Маркс, неспособности своего ученика с  Волги понять некоторые основы того, чему «учит марксизм». Для наших  разрушителей догм это, очевидно, следующий  шаг в иерархии развенчаний, и  если мы его вместе с ними сделаем, то придём к отнюдь не новому выводу о том, что Сталин по ряду параметров был более последовательным марксистом, чем Ленин.

Важным аспектом тотализации  было сосредоточение функциональных зон  общественного сознания совмещение функций социальной теории, идеологии, «практического разума» структур власти и массового сознания. проблема, таким образом состоит в том, чтобы учитывать возможности  искусственных бифуркаций. Такие  практические неконтролируемые катаклизмы, таким был сталинизм - во многом порождение современности. «Пригожинская парадигма, - пишет О. Тоффлер, - особенно интересно  тем, что она акцентирует внимание на аспектах реальности, наиболее характерных  для современной стадии ускоренных социальных изменений: разупорядочености, неустойчивости, разнообразии, не равновесии нелинейных соотношениях, в которых  малый сигнал на выходе может вызвать  сколь угодно сильный отклик , темпоральности - повышенной чувствительности к ходу времени». Ныне мы знаем, что человеческое общество представляет собой необычно сложную систему, способную претерпевать огромное количество бифуркаций... Мы знаем, что столь сложные системы  обладают высокой чувствительностью  к флуктуациям. Мы живем в опасности, неопределенном мире, внушающем не чувство слепой уверенности, а лишь чувство умеренной надежды…». Такой  подход в крайне драматической ситуации - в стране и в мире в целом - в равной мере предостерегает как  от обезнадежной пассивности, так и  от не в меру решительных и узко целенаправленных действий, не учитывающих, что на границе того, что называется экстремизмом, в политике, сейчас существенно  понижена.

Это требует нового качества сознания – способности  работать в условиях известной неопределённости и подвижности самой иерархии целей. В этом отношении человечество уже выработало немалый опыт. Он – в истории культуры и мысли, взятой как целое, вне чрезмерной сосредоточенности на каких-либо отдельных  и частных по своей сути линиях. Освобождаться от идеологического  и социально-психологического наследия сталинизма – значит не только, а  может быть, даже не столько пересматривать его «позитив», сколько осваивать  те пласты культуры сознания, которые  были им и его предшественниками  дискредитированы или просто отброшены. Модный сейчас плюрализм в этом плане  не выход, поскольку допускает известную  зацикленность разных сознаний на разном, каждого – на своём. Альтернативное – универсалистское – сознание преодолевает плюралистическую конфликтность  уже тем, что просто не допускает  существования другого, но активно  стремится к пониманию, к тому, чтобы увидеть момент истины и  в другом – а значит и собственную  ограниченность. Его идеал – само себя понимающее целое культуру, его  «всеединство».

Сталинизм и постсталинизм 

Необходимо осмыслить, прежде всего, место 30-40гг. в перспективе  последующего общественного развития. Ибо именно стремление понять, как  в ее наследии можно безоговорочно  или с оговорками принять, а что  следует с раскаянием и ужасом отринуть, есть, наверное, самое главное, зачем, собственно, надо ворошить грязное  и кровавое белье сталинских десятилетий. Да и сами сталинские преобразования в те годы, сами сочетания слагающих  их зерен и плевел становятся гораздо  более четкими в свете дальнейшего  хода истории. Логические представляется возможными и очевидно ясными два  подхода к проблемам нашего времени. В простейшем из них предполагается, что события 30-40гг. лишь косвенно связаны  с сегодняшними проблемами. То, что  произошло в сталинские времена, рассматривается здесь как дела давно минувших дней, так или иначе  «перекрытые» последующие тридцатилетием. Потребность в перестройке и  ускорение экономического роста  выводится в этом случае в основном из застойных процессов 60-70-х гг. Что касается сталинизма, его разоблачение считается необходимым преимущественно  в качестве средства предотвращение крайностей культа личности и политических эксцессов вроде предвоенных  и последовоенных репрессий. Согласно точке зрения, в 50-70-е гг. не было серьезных  сдвигов, и советское общество пришло к повторному середины 80-х гг. в  качественном смысле таим же, каким  оно сложилось на исходе сталинского  правления современная социально-экономическая  и историческая обстановка в советском  обществе сложилась, как мы думаем, в результате взаимодействия своего рода сложения и переплетения последствий  того, что произошло в условиях сталинизма, с тем, что случилось  в последующее десятилетие. В  самом деле. Несмотря на еще не оконченные споры относительно суммарной оценки итогов того, что случилось в эпоху Сталина, можно, по-видимому, считать очевидным следующее.

С точки зрения народнохозяйственного, технико-экономического прогресса, в  стране осуществляется в это время  один из вариантов индустриализации, перехода от доиндустриального и  раннеиндустриального технико-технологического типа производства к развитому индустриальному  типу производства, вариант этот послефорсированный характер в том смысле, что все  усилия общества концентрировались  на ускоренном развитии тех элементов  производительных сил, наращивание  которых в глазах политического  центра имело первостепенное, приоритетное значение, независимо от того, как сказывалась  такая концентрация на остальных  сферах общественной жизни. С точки  зрения социально-экономической, происходила  смена классической многоукладной  экономики переходного типа специфическим  вариантом одноукладной раннесоциалистической  или деформированной социалистической экономики; подобная смена означала не только унижение частной собственности  и основных на ней форм эксплуатации, но и преимущественно внешнеэкономическому способу регулирования хозяйственной  жизни; в существовавшей у нас  многоукладной экономике переходного  типа действовало относительно независимых  экономических субъектов, связанных  друг с другом товарно-денежными, рыночными  отношениями, находящимися под регулирующим воздействием государства, держащего  в руках «командные высоты» хозяйства; вместо этой экономики сложилась  нерыночная фактически бестоварная  экономика, где почти все элементы полностью подчинены государству  и управляются, главным образом, с помощью внеэкономических, командно-директивных  методов. Иными словами, произошел  переход от саморегулирующейся экономики  нэповского типа к регулируемой из политического центра монопольно-государственной  экономике, в которой имелась  возможность сосредоточить народные силы на том, что этот центр считал приоритетным как в тех случаях  когда подобное сосредоточение поддерживалось трудящимися, так и тогда, когда  народные массы не принимали приоритетов  власти; в прочем, большую часть  периода 30-40-х гг. следует считать  даже не переходом к административно  управляемой монопольно-государственной  экономике, а временем функционирования этой экономики.