Плеханова Розалия Марковна

   1 августа Германия объявила войну  России, 3 августа - Франции. В этот день Плехановы были уже в Париже. 4 августа в войну вступила Англия. Розалия Марковна видела, какое тяжелое чувство охватило мужа, когда стали приходить вести о развертывании военных действий в Бельгии и северо-восточной Франции Особенно тяжело было узнать, что германские социал-демократы в Рейхстаге проголосовали за кредиты на войну.

   У Георгия Валентиновича окончательно определилось отношение к войне. Он считал ее империалистической, но главными виновниками называл Германию и Австро-Венгрию. За странами, подвергшимися нападению, он признавал право на оборонительную войну. Этой позиции он придерживался до последних дней жизни.

   В годы войны Розалия Марковна продолжала содержать санаторий в Сан-Ремо, где, как и прежде, Плеханов проводил зимний период, следила за его здоровьем, что позволяло ему, не прекращая партийно-политической деятельности, трудиться над вторым и третьим томами "Истории русской общественной мысли". Она помогала мужу переписываться со своими сторонниками в Европе и Америке...

         Известие о Февральской революции дошло до пациентов "Виллы "Виктория" накануне отречения Николая II. Теперь, наконец, можно было возвратиться в Россию. Плеханова все более беспокоила обстановка, складывавшаяся в России - рост пораженческих настроений. Он полагал, что если влияние противников ведения войны могло иметь оправдание при старом режиме, то ему не может быть места после Февральской демократической революции. Ведь народ "не может допустить гибель России, хозяином которой он теперь является, - рассуждал Плеханов. - Народ будет энергично бороться за ее могущество и свободу, так как только в свободной стране возможно успешное развитие социализма. Победа Германии, наоборот, отдала бы нас экономически в ее цепкие лапы, и мы влачили бы жалкое существование германской колонии, потерявшей национальную свою независимость" .¹⁷

   Поезд прибыл на Финляндский вокзал поздно ночью 31 марта. Плеханову была устроена торжественная встреча. С раннего утра следующего дня Розалия Марковна не отходила от телефона: многие хотели увидеть Плеханова, узнать его мнение, получить совет. В апреле его посетили адмирал А. Колчак, генерал М. Алексеев, бывший председатель 4-ой Государственной думы М. Родзянко, депутация от Финляндского Сейма и другие, искавшие у него поддержки и совета.

   Между тем состояние его ухудшилось, и Розалия Марковна в мае перевезла  мужа в Царское село, где обстановка больше благоприятствовала легочному больному. "Плохое состояние его здоровья, - отмечал Л.Г. Дейч, - являлось одной из главных причин, почему, несмотря на редкие его дарования и популярность, он не имел большого влияния на дальнейший ход Февральской революции: обладай Плеханов физической выносливостью, он мог бы чаще выступать на рабочих и солдатских митингах... Решительно никто из действовавших тогда в России пропагандистов и агитаторов не в состоянии был бы с ним конкурировать...".¹⁸

   В Петроград Плеханов вернулся усталый  и больной. Больше ему не суждено было ни выступать, ни принимать участие в каких-либо публичных мероприятиях. Большую часть времени он лежал в постели под наблюдением Розалии Марковны. 25 октября большевики захватили власть в Петрограде. О событиях, последовавших за этим, Розалия Марковна сообщала в письме дочерям в Париж: "Наступают трагические дни 30-31 октября, сражение на подступах к Царскому селу между казаками, с одной стороны, и петербургским пролетариатом и балтийскими матросами, с другой - победа последних, и Царское запружено народом - победителем своих братьев-казаков. Усталые и оживленные, они произвели обыски во многих домах Царского, разыскивая спрятавшихся врагов, оружие... Обыски шли повсюду. К нам пришли тоже, увы! Несмотря на уверения наших товарищей и друзей, что никогда не осмелятся прийти к отцу - ваш отец, не будучи оптимистом, был уверен, что, если придут, то не сделают никаких различий - поскольку приходилось иметь дело не с сознательными людьми, а с бессознательно действующим народом, которому имя Плеханова мало, о чем говорит... Они никогда ничего не читали, за исключением скверной литературы большевиков, и пропитаны лишь их упрощенческими лозунгами. Они видят контрреволюционеров повсюду, даже среди своих лучших друзей. Это молодые люди в большинстве своем искренние, несущие в себе священный огонь, и надо их простить, так как они не знают, что творят. Таким образом, когда я сказала: "Пришли", отец понял.¹⁹

   Визит на квартиру, допрос и обыск с  угрозами явились не только моральным ударом для человека, отдавшего себя делу освобождения рабочего класса, но и принесли непоправимый ущерб больному. 2 ноября Розалия Марковна перевезла Георгия Валентиновича во французскую больницу в Петроград. Но она боялась, что с Плехановым может произойти то, что случилось с А. Шингаревым и Ф. Кокошкиным, которые в Мариинской больнице были жестоко и бессмысленно убиты пьяными матросами. После долгих убеждений Плеханов согласился на переезд в санаторий на территории Финляндии в 50-60 верстах от Петрограда.

   «Прикованный к постели, не имея возможности ни говорить, ни писать, ни диктовать статей, он отдавался чтению. Им овладевали думы, проникнутые глубоким пессимизмом. В один из таких моментов он сказал мне: "Не человек для субботы, а суббота для человека. Переведите это положение на язык политики, и оно будет гласить: не революция для торжества тех или других тактических правил, а тактические правила для торжества революции. Кто хорошо поймет это положение, кто станет руководствоваться им во всех своих тактических соображениях, тот - и только тот - покажет себя истинным революционером. Революция, переживаемая нами, - не есть революция в европейском смысле этого слова, а кровавый эпилог реформы 1861 года. Солдат - это крестьянин, который пошел в революцию только для того, чтобы иметь помещичью землю, а до остальных завоеваний революции ему дела нет, он идет на буржуев, так как по его понятиям, это те же помещики»²⁰ – вспоминала Роза. Далее Розалия Марковна пишет: «На вопрос, долго ли продержится царство большевиков, Георгий Валентинович высказал мысль, которая считалась в то время ошибочной: "Большевики продержатся гораздо дольше, чем мы все думаем. Их сила опирается на отсталость наших экономических отношений и бессознательность пролетариата. Они держатся на народной глупости, а глупость - база солидная. Она была базой царизма, а теперь большевистской тирании. Большевизм - это не марксизм, это смесь бланкизма и анархо-синдикализма, и, чтобы держать массы в повиновении, нужна тирания».²¹

«...Состояние его ухудшалось с каждым днем. Ночные припадки  удушья,    были мучительными, длинными... На него тяжело было смотреть.   15-го мая, рано  утром     муж    проснулся    в    тоскливой    тревоге   и вскрикнул: "Я задыхаюсь. Я умираю".  Я подскочила  к нему,   приподняла его, освободила   тампоном его горло от массы густой гнойной слизи, он вздохнул свободнее, и лицо приняло более спокойное выражение. Тут же он попросил меня взять карандаш,   бумагу, намереваясь сейчас же продиктовать детям  прощальное письмо...

Начиная с 20-го мая,   состояние   мужа   ухудшалось с каждым часом, и дело пошлю быстрым темпом к трагической развязке.

21-го  утром   Георгий   Валентинович озадачил вначале, а потом поразил меня, точно  тяжелым ударом, вопросом: "Кто мне писал из берлинцев?"... Плеханов начал бредить.  Нашли сумерки на ясный, глубокий ум. Это было невыносимо. Это тяжелее  было вынести, чем его физические страдания…

...В бреду,  как наяву, он защищал эти  любимые, дорогие ему, идеи, от  каких-то, ставших  перед его глазами, врагов. Дня за три до кончины, после легкого обеда, он заснул, казалось, спокойно, но короткое время спустя, открыл глаза, начал    страстным     шепотом     говорить,    глаза   у  него горели гневом и обличением, и, вдруг, сделав энергичный жест рукой, громко   сказал: "Пусть не признают моей деятельности, я им задам". Уверенность в правоте своей, в правоте   дела,   которому   он   отдал   жизнь,   из-за     которого претерпел  скитания   и   длинное   изгнание,   не   оставляла его и в минуты мучительной болезни.

28-го мая утром,  после припадка удушья, у моего уходящего друга было такое страдальческое, измученное лицо, что я не могла смотреть та него без слез, и, несмотря на все мои усилия, они брызнули из моих глаз. Георгий Валентинович сделал мне строгий заслуженный выговор: "Что ты, Роза, как тебе не стыдно. Мы с тобой старые революционеры и должны быть тверды - вот так", причем он согнул в кулак свою слабую, дрожащую руку...

Ночь с 29-го на 30-е была относительно недурна. Не было ни припадка кашля, ни последующего удушья. В шесть часов утра он проснулся с большой жаждой. Выпил почти залпом стакан теплого чая с молотком и оказал: "Восхитительно" (по-французски),  с  таким ясным, отчетливым произношением, что поразил меня и обрадовал...

Мое настроение все утро было радостное, приподнятое, на меня нашла какая-то странная слепота.

Попросив  госпожу Эмерих приняться за еду, не дожидаясь меня, я вернулась к мужу, чтобы дать ему напиться. Я застала его в забытьи, и   на   мое предложение  выпить   чего-нибудь,   он совершенно отчетливо спросил меня: "Разве уже пора? Кажется, ты мне давала напиться четверть часа тому назад". Я сказала, что нет,   прошло уже два часа. "Ну, хорошо, в таком случае дай". Я подала ему маленький стаканчик чая с молоком. Едва вобрав ложку жидкости, он всплеснул руками, вскрикнул, моментально начались конвульсии лица и левой руки, и дыхание остановилось. Обезумевшая, я начала звать мадам Эмерих. Она не откликнулась несколько секунд, но эти секунды мне показались вечностью. Немедленно позван был доктор, сиделки. А пока я, уверенная, что Плеханов задохся от глотка, нача-ла делать   ему  искусственное дыхание, ритмическое вытягивание языка. Плеханов вздохнул еще раз, два, лицо покрылось смертель-ной бледностью, и когда доктор пришел минуты через три, сердце перестало биться… Это был самый тяжёлый день в моей жизни…»,²² – вспоминала Розалия Марковна.

    «В  первых числах июня каким-то чудом добравшаяся  из Финляндии в Петроград дама протелефонировала мне, что Плеханов скончался 30 мая; при этом Розалия Марковна просила передать мне, чтобы я добыл разрешение привезти тело её мужа в Петроград, ввиду желания умершего быть похороненным на Волковском кладбище, вблизи Белинского.

    Несмотря  на постоянное ожидание подобного сообщения, всё же это известие ошеломило меня.

    Три дня затем пришлось мне провести на пограничной с Финляндией Белоостровской станции, пока удалось дать знать  Розалии Марковне, что нет препятствий  для привоза умершего Плеханова  в Петроград»²³ – вспоминал Лев Григорьевич. 

5 июня  гроб с телом Плеханова был  доставлен в Петроград и установлен в здании Вольно-экономического общества. 9 июня здесь состоялась гражданская панихида, а затем похороны Плеханова на Волковском кладбище. По его желанию, Плеханов был похоронен рядом с могилой В.Г. Белинского, к которому питал особую духовную близость. На памятнике, поставленном на его могиле, выбиты слова великого английского поэта Шелли: "Он слился с природой".

    После похорон мужа Розалия Марковна некоторое время пробыла в Петрограде. Она собирала оставшиеся после него бумаги с записями, книги, делала заметки себе на память о последних месяцах и днях жизни Георгия Валентиновича. Видимо, уже в Петрограде она начала писать воспоминания о последнем годе жизни Плеханова в России, получившие позже название "Год на Родине" (так же был назван подготовленный ею в Париже двухтомник статей и выступлений Плеханова за период с апреля 1917 по январь 1918 года). Работать над воспоминаниями она продолжала до конца года и закончила их в Стокгольме в декабре 1918 года. Оттуда она едет во Францию, где жили ее дочери, и вместе с ними принимается за сбор архива и библиотеки покойного мужа, которые были рассредоточены в нескольких местах.

   В конце 1921 года в соответствии с согласием Советского правительства разместить в Петрограде архив и библиотеку Плеханова и начать публиковать его сочинения из Москвы во Францию отправился Л.Г. Дейч с женой для разбора оставшегося литературного наследия Плеханова. За границей он находился свыше года, и между ним и Розалией Марковной велись разговоры об условиях передачи архивных материалов на родину. В мае 1923 года Политбюро ЦК РКП (б) приняло решение о выделении на покупку архива Г.В. Плеханова 5 тыс. золотых рублей. Неизвестно, однако, на что пошли эти деньги и вообще выделялись ли они, так как Розалия Марковна на предложение Советского правительства, переданное через Дейча, ответила решительным отказом. Ее никак не устраивало то, что советская пресса, включая научные издания, не прекращала, несмотря на прошедшие шесть лет, обвинять Плеханова в "меньшевизме", "оборончестве" во время мировой войны, в отказе признать октябрьский переворот большевиков "социалистической революцией" и т.д.

        Вместе с тем, когда в 1921 году Советскую Россию охватил невиданный до того голод, она приняла самое активное участие в организации помощи голодающим. В архиве сохранились материалы "Русского комитета во Франции", "Комитета помощи русским детям при Красном Кресте", а также письма детей, выехавших из России, с выражением сердечной благодарности за помощь, оказанную ею в их устройстве во Франции.

  Летом 1924 года она предприняла первую поездку в СССР по поводу издания Институтом К. Маркса и Ф. Энгельса собрания сочинений Г.В. Плеханова. Посетила Ленинград, Царское село (г. Пушкин), Москву. Свои впечатления от поездки она изложила в рукописи под названием "Критические заметки P.M. Плехановой. Писано в 1925 году в первый свой приезд на Родину" (впервые опубликованы лишь в наше время). В них она выражала свое недоумение: почему для восхваления Ленина и других руководителей большевизма нужно непременно умалять заслуги Плеханова?

Все же поездка, по-видимому, вселила ей надежду  на перемены в стране к лучшему. Так, например, ее отношение к власти смягчало то, что продолжало еще издаваться собрание сочинений Плеханова, причем без всяких купюр; выходили сборники группы "Освобождение труда", печатались отдельные статьи Плеханова. Поэтому Розалия Марковна и ее дочери после долгих колебаний решили передать на определенных условиях архив и библиотеку Плеханова в дар Советской стране. Практически осуществить это оказалось возможным после второй поездки Розалии Марковны на родину в 1927 году. В качестве хранилища литературного наследия она выбрала Государственную Публичную библиотеку им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. В годы учебы, а затем нелегального проживания в Петербурге Плеханов был привязан к этой библиотеке, называл ее своей "alma mater". В дар передавались архив, личная библиотека Плеханова, содержавшая более 17 тыс. книг на 18 языках, мебель и обстановка его женевского кабинета, некоторые личные вещи. Условием передачи было, чтобы все хранилось, не разобщаясь, в отдельном помещении со своим штатом научных сотрудников. В качестве такого помещения было выбрано здание Вольно-экономического общества, где проходило прощание с Г.В. Плехановым перед его похоронами. Отдел Публичной библиотеки, о котором идет речь, получил наименование "Дом Плеханова". Возглавила его Розалия Марковна. 11 июня 1928 года состоялось его торжественное открытие.²⁴

           С этого времени основным местом жительства Розалии Марковны стал город на Неве. Всю оставшуюся часть жизни она отдала увековечению памяти Георгия Валентиновича, проявив себя, как труженица и гостеприимная хозяйка, верная памяти своего мужа и друга. "Отказавшись от своей специальности, расставшись с любимыми дочерьми и внуком, она окончательно переселилась в СССР. Ее можно было застать если не за чтением рукописи, то за чтением газет или серьезных научных журналов ("Под знаменем марксизма", "Летописи марксизма" и других).