Этика в Японии

неоднократно  подтверждённое историческими примерами, отнюдь не являлось чем-

то  исключительным  для  народов  Дальнего  Востока.  Наоборот,  оно   было

естественным   для   всей   даосско-буддийской    системы    мировоззрения,

определявшей  жизнь человека как звено в бесконечной цепи  перерождений.

Самоценность  земной жизни для ревностного  буддиста любого толка была  очень

невелика.  Буддийский тезис о непостоянстве всего  сущего (мудзё-кан)  лежит

в основе всей японской культуры. 

                    С чем же сравнить тело твоё, человек?

                   Призрачна жизнь, словно роса  на траве,

                           словно мерцанье зарниц.

      В этом стихотворении дзенского  мастера Роана отражён  не  субъективный

взгляд на действительность, а универсальная истина,  не  требующих  никаких

подтверждений. Именно такое представление о  смерти было присуще и самураям,

которые видели своё предназначение  в  том,  чтобы  "уподобиться  опадающим

лепесткам сакуры", погибнуть в бою, "словно яшма, разбивающаяся об утёс".

      Самодисциплина, усугублявшаяся изощрёнными  регламентациями, заставляла

самурая всегда и во всём следовать закону чести, что,  согласно  убеждениям

верующего буддиста, благотворным образом влияло  на  карму  и  обеспечивало

счастье в следующих рождениях.

      Речь идёт не о презрении  к смерти, а о равнодушном отношении  к ней,  о

естественном  принятии небытия, ожидающего "по  ту  сторону  добра  и  зла".

Самураи превратили тривиальную  религиозную  догму  в  средство  воспитания

сверхчеловеческого бесстрашия. Самурай по долгу службы становился носителем

целого комплекса  бу-дзюцу, и применение их на ратном поле  зависело  прежде

всего от глубины  презрения к смерти, от стремления к смерти.

      "Бусидо - Путь воина - означает  смерть. Когда для выбора  имеется  два

пути, выбирай  тот, который ведёт к смерти. Не рассуждай! Направь  мысль  на

путь, который  ты предпочёл, и иди!

      Каждое утро думай о том,  как надо умирать. Каждый вечер   освежай  свой

ум мыслями  о смерти. И пусть так будет  всегда.»

      Дзен воспитывал в самураях  не просто  равнодушие  к   смерти,  но  даже

своеобразную  любовь к ней как к верному  средству  самоутверждения.  Такому

подходу нельзя отказать в рационализме.

      Уэсуги  Кэнсин,  бывший,  как   и   его   извечный   соперник   Такэда,

"обращённым", или монахом в миру (ню-до), ревностным  адептом  Дзен,  поучал

вассалов:

      "Те, кто держится за жизнь,  умирают,  а  те,  кто  не  боится  смерти,

живут. Всё решает дух. Постигнете дух, овладейте им, и  вы поймёте, что есть

в вас нечто  превыше жизни и смерти - то, что, в воде не тонет и в  огне  не

горит".

      Умение  абстрагироваться  от  мирской  суеты,  от  прозы   жизни,   от

жестокостей  военного  времени  высоко  ценилось   в   самурайской   среде.

Способность видеть "вечность в чашечке цветка"  с ранних  лет заботливо

пестовалась в  юношах и девушках родителями, учителями, всем их  окружением.

В подражание китайским  классикам такой образ  жизни,  при  котором  человек

может даже на грани  между жизнью и смертью наслаждаться красотами  пейзажа,

называли в  Японии фурю (кит. Фэнлю), что означает "ветер и поток". Подобное

мировоззрение позволяло неизменно воспринимать жизнь как "ветер и поток" во

всей её  эфемерной  полноте.  Наиболее  совершенным  воплощением  философии

"ветра и  потока" стал широко распространённый  среди самураев обычай слагать

перед смертью "прощальное" стихотворение - чаще  всего  в  жанре  пейзажной

лирики.

      Так как конкретная земная  жизнь  для  буддиста  была  лишь  звеном  в

длинной  цепи  перерождений,  обусловленных  кармой,   то   для   него   не

существовало  стены между  бытием  и  небытием,  жизнью  и  смертью.  Однако

человек  способен  облагородить   каждое   мгновение   жизни,   осознав   и

прочувствовав первозданную красоту  окружающего  "бренного  мира",  красоту

непостоянства.

      Парадоксально, но именно в   смерти  идеологи  самурайства   усматривали

дополнительный  источник  силы,  почти  сверхъестественного  могущества   и

одновременно  гражданской  добродетели:  "Путь  самурая  есть   одержимость

смертью. Подчас десятеро противников  не  в  силах  одолеть  одного  воина,

проникнутого  решимостью умереть. Великие дела нельзя  совершить  в  обычном

состоянии духа. К тому времени, когда  разовьётся  в  человеке  способность

различать добро и зло, может быть уже слишком поздно. Смерть превратилась в

высшую форму  добродетели.

      Чувство чести. Сознание собственного  достоинства воспитывалось у  детей

самураев с  детства. Воины строго охраняли своё "доброе имя" - чувство стыда

было для самурая  самым  тяжёлым.  Японская  поговорка  гласит:  "Бесчестье

подобно порезу на  дереве,  который  со  временем  делается  всё  больше  и

больше".

      Честь и слава ценились дороже  жизни, поэтому, когда на карту  ставилось

одно из этих понятий, самурай, не раздумывая, отдавал за него  свою  жизнь.

Во всех своих  действиях самурай должен был  исходить из  соображений  высшей

справедливости  и  честности,  что,  разумеется  было  утопией  во  времена

коварных интриг, заговоров и междоусобных войн. Тем  не менее  в  частностях

самураи были весьма щепетильны. Поговорка "буси ва  ни  гон  наси"  ("слово

самурая  свято")  появилась  не  случайно,  ибо  самураи  презирали   ложь.

Презрение ко лжи  не мешало им, однако,  оправдывать  лесть,  бахвальство  и

хитрость, которую при случае можно было назвать "военной", а их  утончённый

эстетизм нередко  граничил с садизмом. Очевидно, именно поэтому  в  японском

языке нет слова "ложь"; слово "усо" употребляется  как отрицание правдивости

(макото) или  факта (хонто).

      Кроме чисто профессиональных  особенностей, присущих  сословию  воинов,

самурай  должен  был,   по   бусидо,   обладать   также   благосклонностью,

милосердием, чувством жалости, великодушием, симпатией к  людям.  Милосердие

самурая (бусино насакэ) не было просто слепым импульсом, оно  находилось  в

определённом  отношении к справедливости, так  как  означало  сохранение  или

уничтожение жизни. Основой милосердия  считалось  сострадание,  потому  что

"милосердный  человек самый внимательный к тем, кто страдает и  находится  в

несчастье". Этикет войны требовал  от  самурая  не  проливать  кровь  более

слабого побеждённого противника.

      Облик "истинного" самурая  должен был содержать в себе  ещё  и  принципы

"сыновней  почтительности", обусловленные древним  понятием  патриархального

рода, и "братской привязанности". Японского  рыцаря  уже  в  детстве  учили

презрению к  торговцам и  деньгам,  что  должно  было  сделать  его  совесть

"неподкупной"  в течение  всей  жизни.  Самурай,  который  не  разбирался  в

покупной  способности  монет,  считался  хорошо  воспитанным.  Естественно,

каждый буси понимал, что без наличия средств  невозможно ведение войны,  тем

не менее счёт денег  и  финансовые  операции  представлялись  самым  низшим

представителям кланов.

      Бусидо развивало в воинах  любовь к оружию, которое должно  было внушать

самураям чувство "самоуважения" и в то же время  ответственности,  так  как

самурайская этика  считала  беспорядочное  употребление  меча  бесчестьем  и

предписывала  его  применение  только  в  случае  необходимости.  Всё   это

достигалось путём  воспитания, основной  целью  которого,  согласно  бусидо,

была выработка  характера; развитие же ума, дара слова  и благоразумия кодекс

чести считал второстепенными  элементами. 
 

1.7.. Обратная  сторона принципов бусидо 

      На первый взгляд, многие из  принципов бусидо могут показаться  сами  по

себе  положительными,  однако  мораль  сословия  самураев  служила   только

сословию данного  класса, она была  действительна  только  в  среде  военно-

служилого дворянства и не распространялась  на  отношения  буси  с  низшими

слоями, находившимися  вне  законов  самурайской  морали.  Анализ  отношений

между самураями  и низшими социальными слоями феодальной общности  Японии  -

крестьянами,  ремесленниками,  париями  и  др.  показывает,  что  моральные

принципы  бусидо  были  не  равнозначными  для  господствующего  класса   и

простонародья. Если скромность предписывала самураю  вести себя с господином

подчёркнуто  вежливо  и  скромно,  быть  терпеливым,  то  в отношениях   с

простолюдином буси, наоборот, держался надменно и  заносчиво.  Здесь  ни  о

какой вежливости не могло быть и речи. Самообладание, предписывавшее  воину

необходимость в  совершенстве  владеть  собой,  также  было неприемлемо в

отношении самурая  к простонародью. То  же  можно  сказать  и  о  воспитании

благосклонности, занимавшей в самурайской морали одно из важных мест. Воины-

профессионалы,  привыкшие  к  жестокости,  были   далеки   от   милосердия,

сострадания, чувства жалости и симпатии к людям.

      Многочисленные войны, длившиеся  несколько веков вплоть до  объединения

страны  под  властью  сёгуна  Токугава  в  начале  XVII  в.,   велись   при

непосредственном  участии самураев, которым  было  чуждо  сознание  ценности

человеческой  жизни, так как  они  совершали  самые  жестокие  поступки,  не

останавливаясь  перед  убийством,  и  развивали  в  себе  черты,  противные

человечности.

      Каждое новое убийство на поле  брани должно было  стимулировать   личную

храбрость  самурая  -  таким  образом,  враг  приобретал  свойства  некоего

пассивного стимула  отваги. Отсюда берёт начало и  людоедский  обычай  кимо-