Реформы Сервия Туллия

Таким образом, цензовая классификация сервианских  разрядов при ближайшем рассмотрении оказывается достаточно адекватным воспроизведением древними авторами реалий начала проведения реформы Сервия Туллия. А считающиеся обычно самыми недостоверными и модернизированными списки вооружения разрядов обнаруживают свою практическую значимость и тесную взаимосвязь с цензом общинника.

Что касается широкого употребления гоплитского  оружия в Центральной Италии и  в Этрурии, то можно привести в качестве примера чернофигурную керамику из Тарквиний, где изображены шеренги воинов в шлемах греческого типа, с круглыми щитами во главе с трубачом, а также одиночные воины и всадники в полном гоплитском вооружении с круглыми щитами и длинными копьями. К IV в. до н. э. относится известная статуэтка двух воинов, несущих третьего, раненного товарища. Все они в шлемах с продольными гребнями, подъемными забралами, поднятыми вверх нащёчниками, панцирями греческого типа с наплечниками и поножами. Обильные археологические материалы из Рима и Лация принадлежат к VII—VI вв. до н. э. и доказывают распространение в то время всех элементов гоплитского вооружения, включая панцири, круглые щиты, шлемы и т. д.

Главным признаком гоплитского строя  является повышение внимания к защитному вооружению и прежде всего щиту. Примером такого щита служит бронзовый щит диаметром около 1 м, найденный на Эсквилине. Он датируется первой половиной VII в. до н. э. Аналогичные щиты найдены в Цере. Шведский археолог Эйнар Гьёрстад обнаружил в Риме бронзовый шлем полусферической формы с выгнутыми краями без следов гребня, вызывающий ассоциации с и русскими шлемами греческого типа из Северной Италии. Причем подобные шлемы (горшкообразной или полукруглой формы с ободком по нижнему краю) были известны еще в VIII в. до н. э. Об этом свидетельствует фреска из Питекузы, где видна шеренга воинов с круглыми щитами, двумя копьями и в шлемах. Такие шлемы имели обычно либо плюмаж в центре, либо поперечный гребень (Peruzzi. 1970. Vol. VII. P. 72,77. Tav. XVI; Muller-Karpe, 1962. S. 55,89. Taf. 20); Залесский, 1959. С. 62). Кстати, прослеживается характерное сосуществование в Лации археологических находок двух типов шлемов: круглых коринфского типа, т. е. гоплитских, и горшкообразных, италийских, которые П. Коннолли справедливо атрибутирует воинам, вооруженным щитами «скутум» (Connolly, 1981. Р. 94-102). Наконец, к периоду правления «этрусской династии» в Риме относятся находки Э. Гьёрстадом панциря VI в., представляющего собой, скорее, нагрудник прямоугольной формы со слегка вогнутыми внутрь краями, усиленными бронзовым обручем, с орнаментом в виде концентрических кругов (Gjerstad, 1953. Vol. II. P. 180, 185, 218, 203, 227, 230, 232, 237, 241, 254-265). Нагрудники круглой формы или в виде фалер, нашитых на кожаный панцирь, обнаруживают и сейчас и Лации и Центральной Италии. Многочисленны находки наконечников копий листовидной и трехгранной формы для ближнего боя с раструбами для насадки на древко. Они отождествляются с копьями (hasta), применяемыми в фаланге, и идентичны по форме копьям, изображенным на этрусской керамике. Разнообразны виды мечей: от широких рубящих мечей (mucro) и длинных колюще-рубящих мечей с слегка загнутым концом лезвия (spatha) до коротких мечей галльского типа (gladius) и  кинжалов (pugnio).

Необходимо  затронуть еще один аспект. Одно из течений в историографии связывает  реформу Сервия Туллия с якобы  прямым завоеванием Рима этрусками  в конце VII в. до н. э. и установлением  и нем правления так называемой «этрусской династии». Под ней подразумевают царей Тарквиния Древнего, Сервия Туллия и Тарквиния Гордого. Хотя, замечу, Сервий в традиции считается однозначно из латинского рода. Этрускам же приписывают превращение римского родового военного вождя в абсолютного царя-владыку с династическими тенденциями (Beloch, 1926. S. 227 u folg.; Meyer, 1923. S. 22; Rostovtzeff, 1930. Т. 2. S. 21-24; Snodgrass, 1937. P. 118; Th0msen, 1980. P. 200 ff.; Stary, 1981; Нетушил, 1916. С. 31; Pareti, 1952. Vol. 1. P. 300 ff.). Например, X. Скаллард полагал, что в VI в. до н. э. Рим не только находился под сильным политическим, экономическим и религиозным влиянием этрусков, но и был физически захвачен ими и превращен в важную базу на Тибре для обеспечения дальнейшей экспансии этрусков в Лации и Кампании. Он высказывает убеждение, что это завоевание привело к хозяйственному подъему и социальному прогрессу Рима (Scullard, 1976. Р. 172). В последние десятилетия эта точка зрения превалирует в западной историографии. Так, французская исследовательница Кр. Сонье, анализируя археологический материал о вооружении, отмечает синхронность его развития (особенно гоплитского) в Риме и в Этрурии во второй половине VII—VI в. до н. э. На этом неоднозначном основании она приписывает формирование войска нового типа в Риме этрускам, хотя в вопросе о завоевании более осторожна (Saulnier, 1980. Р. 94, 104-105).

Подобные  теории, кстати, не подкрепленные ни материалом источников, ни серьезными археологическими данными, встречали  основательные возражения в отечественной  историографии. Например, еще полвека назад Н. Н. Залесский в специальном исследовании «Этруски в Риме» убедительно доказал, что этрусский элемент в римской правящей верхушке был уравновешен многочисленной знатью латинского и сабинского происхождения (Залесский, 1958. С. 97, 107). А. А. Ельницкий также полагал, что цари этрусской династии, внеся этрусские традиции в римское общество, уже находящееся на пороге образования государства, лишь ускорили происходившие в нем процессы складывания социальных классов, но отнюдь не создали искусственно, не навязали насильно эти процессы (Ельницкий, 1958. С. 142-156).

Можно привести и обоснованное мнение Франческо  Де Мартино. Он обращал особое внимание на взаимосвязь политического и  экономического развития Рима и убедительно  продемонстрировал, что досервианский Рим уже подошел в своем развитии к порогу возникновения государства, но остановился на нем (De Martino, 1958, P. 34-74).

Уязвимость  версии об этрусском завоевании Рима наглядно проявляется в том, что  Рим никогда не заключал военных или политических союзов с этрусскими городами. Наоборот, наиболее интенсивно воевал с ними «коренной», так сказать, этруск Тарквиний Древний, длительные кампании вел с ними сам Сервий Туллий. Безусловно, реальность и степень подчинения Рима этрускам так и останется проблемой дискуссий вследствие скудности источников. Но гораздо существеннее не то, был или не был Рим под властью этрусков, а то мощное культурно-психологическое воздействие, которое оказывала развитая этрусская цивилизация на юный, но уже задиристый Рим. При этом Рим, очевидно, и в расцвете своего могущества испытывал по отношению к ней некий комплекс неполноценности.

Подводя итог, можно отметить следующее. Реформа  Сервия Туллия по своим целям, изначально прежде всего военным, и методам  проведения (при полном соблюдении всех древних сакрально-правовых обрядов) полностью соответствует реалиям социально-политического и экономического развития римской общины в середине VI в. до н. э. Она явилась дерзким, но назревшим способом разрешить сгустившиеся к тому времени противоречия родоплеменного коллектива: замкнутость родовых ячеек общины — курий и гентильных триб, прекращение пополнения населения за счет «свежей крови» переселенцев-плебеев, которое вело к нарушению управляемости общиной и резкому снижению базы ее вооруженных сил. Куриатное ополчение окончательно доказало свою отсталость и невозможность быстрого восполнения потерь в живой силе. Все это приводило к утрате положения Рима среди окружающих племен и народов и нарастанию внешней угрозы. Решить проблемы перехода Рима от родоплеменного общества эпохи «военной демократии» к государственному строю можно было лишь на качественно иной основе. Тем более что именно к середине VI в. до н. э. в Риме уже вовсю шло формирование «среднего класса» из зажиточных землевладельцев как коренных членов курий, так и бесправных плебеев (см. тему 6).

Выполняя  частную задачу реформирования военной  организации и расширения ее состава, реформа Сервия Туллия взорвала родовые  устои и положила начало объединению  в едином гражданском коллективе патрициев и плебеев. Именно их борьба стала, на мой взгляд, движущей силой формирования в Риме гражданского общества и государства, причем особого типа, разновидности античного полиса — civitas. Введение организованного по сословно-цензовому принципу гоплитского войска, где тяжеловооруженные состоятельные общинники получали преимущество независимо от родового происхождения, явилось одним из важнейших признаков формирования государства полисного типа.

Принятие  индивида в военную организацию автоматически вводило его в состав гражданства и давало право участвовать в обсуждении дел не только самого войска, но и всей общины. Само центуриатное собрание, будучи собранием войска, объективно заняло место собрания всей civitas. Именно в нем воплотилось военно-политическое единство раннереспубликанской общины, ибо оно объединило патрициев и плебеев в одних цензовых разрядах и центуриях независимо от сословной принадлежности. Поэтому реформирование войска означало неизбежно и переустройство всего общества, а введение территориального деления первоначально для чисто военных целей знаменовало переход от гентильной организации к полисной.

Однако  данное положение привело к сохранению в Риме после реформы Сервия куриатной  организации, что отнюдь не означало половинчатость реформы Сервия по сравнению, скажем, с законодательством Солона и Клисфена в Афинах, ибо она и не ставила перед собой цели подрыва господства родовой аристократии. Но сам факт существования куриатной организации в качественно иной центуриатной системе породил объективное противоречие, которое являлось источником и побудительным мотивом развития «борьбы сословий», — между юридическим равенством патрициев и плебеев в военной организации и пропастью в социально-политическом и родовом отношениях (см. далее темы 6-7).

В этой связи приходится подвергнуть  сомнению доминирующую в историографии  точку зрения на центуриатную систему  как на утверждение тимократии (Botsford, 1909. Р. 33; Staveley, 1972. Р. 128; Gjerstad, 1966. Р. 28; Bleicken, 1975. S. 43; Saulnier, 1980. P. 107; D’Agostino, 1990. P. 80; Fugmann, 1990. S. 273). Тимократия трактуется обычно как обладание гражданином суммой политических прав пропорционально его состоянию. Действительно, в раннем Риме больший ценз давал общиннику преимущества в участии в центуриатных комициях. Но, во-первых, это преимущество проистекало из чисто военных нужд комплектования тяжеловооруженной боеспособной фаланги, а во-вторых, оно проявлялось главным образом в праве активно участвовать в голосовании, практически не влияя на его результат.

Коренным  отличием центуриатной системы от тимократической  греческой являлось то, что органы управления ею формировались как  раз не по принципу ценза, а на основе принадлежности к патрицианскому сословию. Плебеи, даже входящие в 1-й имущественный разряд (классис), не могли занять высшие магистратуры, особенно связанные с обладанием империем и правом ауспиций, несмотря на все свое состояние. Ярким примером этого служит эпизод со всадником Спурием Мелием (см. темы 8, п. 1 и 15, п. 3).

Подобное  положение сохранялось до реформ Лициния-Секстия (367 г. до н. э.). При этом даже после допущения плебеев  к высшим магистратурам (консулярному трибунату и консулату) им приходилось  настаивать на юридическом выделении  квот для плебеев. С другой стороны, патриций не мог стать плебейским трибуном иначе как перейдя в сословие плебеев путем усыновления. Таким образом, в центуриатной конституции, игнорирующей сословный принцип в комплектовании военных сил, в политической сфере доминировал именно сословный, а не тимократический принцип.

Источник: Токмаков В. Н. Армия и государство  в Риме. От эпохи царей до Пунических войн. «КДУ». Москва, 2007.