Право и социальное государство

     Внеправовой характер обсуждаемой деятельности отчетливо проявляется также  в том, что те блага, которые в  ходе ее осуществления государственно-организованное общество предоставляет своим гражданам (как их получателям, потребителям), поступают к ним на безвозмездной - по логике попечения - основе. Отмеченную безвозмездность увлекающиеся политической риторикой публицисты и составители  хартий, пактов, конституций перекрестили в бесплатность. Поколения людей  воспитываются в твердом убеждении, искренней вере, что в государстве  положено быть "бесплатному образованию", "бесплатному медицинскому обслуживанию", "бесплатным пособиям", "бесплатному  жилью", "бесплатному отдыху" и т.д. Грустен эффект упорного внедрения  тезиса о бесплатности названных  благ. У их получателей от этого  сплошь и рядом рождается ощущение, будто подобные блага вообще даровые, лишены всякого стоимостного измерения. Индивиду, который пребывает во власти такого ложного ощущения, чужда потребность (и обязанность) каким-либо образом  возмещать доставляемые ему государством блага. Поскольку они никому ничего не стоят, то, естественно, нет никакого смысла оплачивать "бесплатное". Индивиду даже мнится, что в рамках социальной деятельности государства между ним и государством складываются отношения своеобразной взаимности: государство предоставляет ему нечто даровое, а он на это тоже отвечает даровым, т.е. взамен предоставляет государственно-организованному обществу ничто. Так возникает мираж взаимности, а с ним - мираж права.

     Наверное, для некоторых категорий людей  жизнь в мире мнимостей, обманчивых призраков, миражей удобна и психологически комфортна. Но в этом ирреальном мире нет права. Его единственное обиталище - действительный, эмпирически существующий социум, непохожий на дом презрения. Социальных благ, появляющихся из воздуха, создаваемых без всяких затрат, реальный социум не знает. Совсем никаких издержек не предполагают мерцание звезд на ночном небе, шум океанского прибоя и тому подобные романтические вещи. Производство же и перераспределение социальных благ, вплоть до минимальнейших, требует расходов. Эти блага имеют стоимостное измерение. Государство в процессе социальной деятельности может их предоставлять (и оно их предоставляет) соответствующим получателям безвозмездно. Данным получателям они достаются бесплатно либо без эквивалентного возмещения. Однако такая деятельность - возвращаюсь к уже сказанному - лежит по другую сторону права.

     Глава III.

     У того, кто не разделяет высказанную  мной точку зрения относительно внеправового характера социальной деятельности государства, есть некоторый резон  попробовать опереться на позицию  авторов Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах. По их убеждению, государства  сами добровольно возлагают на себя обязанность заниматься социальной деятельностью. Осуществлять ее как  свою обязанность государства побуждает  признание ими того, что в людях  исконно заложено право на "бесплатное" получение от государства некоего  набора "продуктов" этой деятельности (жилище, образование, медицинское обслуживание и др.).

     Для авторов пакта аксиомой является тезис: такое право вытекает "из присущего человеческой личности достоинства". В пределах досягаемости находится  согласие по поводу того, что термины "человеческая личность", "индивид", "человек", "член общества" и  т.д. по своему политико-юридическому смыслу одинаковы. Но достижима ли подобная конвенция в понимании "достоинства"? Слабо в это верю. Какие-то абстрактные  и аморфные суждения на сей счет имеются. Но едва ли их можно синтезировать  в единое понятие, с которым в  государствоведении и юриспруденции  согласятся все. "Достоинство" - категория, слишком трудно поддающаяся конкретизации, стабильной и однозначной трактовке. Потому в чистом виде (как отмечалось правоведами еще с десяток лет назад), "до сих не выработано достаточно четкой и удобной формулировки относительно того, как следует понимать достоинство человека". Сомневаюсь, что в настоящее время, наконец, найдена истинная и устраивающая всех формула "достоинства". Но если и впрямь нет ясного знания того, какова субстанция "достоинства", свойственного "человеческой личности", то навряд ли возможно с толком размышлять о тех "правах", которые возникают из этой непонятной субстанции, об их основании и содержании.

     Каждый  человек в действительности обладает определенными правами и обязанностями. Он свободен, но в то же время на нем лежит известная ответственность. Но совсем не по той причине, что ему присуще врожденное "достоинство". Врожденными (наследуемыми от родителей) бывают его анатомические, физиологические и психические особенности. Социальные же качества присутствуют в "человеческой личности" как закономерные эффекты ее включенности в исторически-конкретную систему многообразных социальных связей и взаимодействий, как эффекты ее органического членства в обществе. Общество в целом - подлинный творец всех прав и обязанностей, свободы и ответственности, чести и достоинства, справедливости, равенства и т.д.; оно - творец всех социальных ценностей и антиценностей, всех социальных определений, которые персонифицируются в "человеческих личностях".

     То, что принято именовать "экономическими, социальными и культурными правами", тоже происходит вовсе не из трудноуловимой субстанции "достоинства", как-то угнездившейся в отдельном индивиде. Они ("права") суть специфические  проявления деятельности государства (публично-властным образом организованного  общества). Задача заключается в  том, чтобы установить следующее: является ли предоставляемая "человеческой личности" и гарантируемая государством возможность  получать от него безвозмездно некий  набор жизненных благ правом в собственном смысле слова.

     Надо  признать, что данная возможность  похожа на право в его собственном  смысле. Вернее сказать, она кажется  одной из его ипостасей: правомочием  субъекта, "субъективным правом". Внешне напоминающей "субъективное право" ее делает наличие в ней  момента требования (притязания) исходящего от "человеческих личностей". Однако этот момент требования (притязания) существует только благодаря тому, что людей  им наделяет государство. На этом поверхностное  сходство такого момента с правом ("субъективным правом") кончается  и проступает кардинальное различие между ними.

     Экономические, социальные и культурные права - притязания базируются на законе. В нем - их источник, из него они "вытекают". Государством (через его органы публичной власти) они официально провозглашаются и признаются, легализуются. Но обязанностей, корреспондирующих этим правам - притязаниям, нет. Закон практически умалчивает о подобных обязанностях. А в их отсутствии хоть трижды разрешенное и официально санкционированное требование "человеческих личностей" просто так, лишь в силу его дозволения (или предписания) государством в право не превращается и превратиться не может. Тысячекратно доказано, что между легальностью, "законничеством" и правом знак тождества автоматически никогда не ставится.

     Вдобавок  к этому некоторым категориям граждан государство предоставляет  ряд "экономических, социальных и  культурных прав" как привилегию, т.е. как определенное преимущество, коего не имеет остальная часть  граждан. Здесь закон с очевидностью игнорирует принцип формального  равенства. Там же, где игнорируется данный принцип, праву нет места. Пространство, занимаемое правом, сужается, когда стремятся максимизировать  равенство фактическое и минимизировать - формальное.

     Глава IV.

     Социальная  деятельность современного государства (государственно-организованного общества, государственно-организованного народа), которая осуществляется на основе его  одностороннего самообязывания, объективно совершенно необходима. Она целесообразна  и в целом полезна. Мало тех, кто  ставит ее под вопрос, кто полагает ее ненужной. Но о стимулах, направлениях и лимитах данной деятельности, об используемых в ней ресурсах, средствах  и методах, о наступающих последствиях (результатах), о путях ее совершенствования  и т.д. спорят постоянно и остро. Все предметы, которые фигурируют в обозначенных спорах, осветить в  настоящей статье невозможно. Из этих "фигурантов" затрону лишь близкие  праву либо так или иначе выдаваемые (выдающие себя) за право.

     Чаще  и охотнее всего вплотную к  праву располагают (иногда помещают в "ткань" права) справедливость, именно в ее обеспечении усматривая чуть ли не решающее предназначение социальной деятельности государства. Если, однако, под справедливостью понимать формальное равенство свободных людей, соответствие (соразмерность) их правомочий и обязанностей, эквивалентность отдаваемого ими  обществу и получаемого от него (приемлю  такое понимание справедливости), то в социальной деятельности государства она, конечно, не реализуется.

     Посредством этой деятельности преследуется иная цель: "справедливое" (всем поровну) перераспределение экономических, социальных и политических благ с  тем, чтобы от него особенно выигрывали наименее обеспеченные, нуждающиеся  люди. В истории перераспределение  подобного типа нередко объявляют "социальной справедливостью". В  процессе воплощения в жизнь "социальной справедливости" между субъектами предоставления указанных благ и  субъектами их получения складываются отношения асимметрии. Они складываются постольку, поскольку первых в повседневности обычно ассоциируют с сильными особями, а вторых (получателей) -- со слабыми. Лишь потому, что сильные сами по себе таковы, на них (согласно идее "социальной справедливости") вечно лежат одни обязанности перед слабыми, которые свои требования о причитающемся им, естественно, всегда обращают к сильным; больше, по разумению слабых, обращаться не к кому.

     Мир права не "оборудован" под воцарение  в нем "социальной справедливости" (фактического равенства). Он строится как совокупность горизонтальных симметричных отношений между участниками  универсального процесса социального  взаимодействия. В этом мире нет  сторон сильных и сторон слабых, а есть стороны (автономные субъекты), связанные друг с другом равенством в свободе, взаимными соразмерными правомочиями и обязанностями, равноценностью совершаемых предоставлений и получений.

     Утопично  ожидать пришествия эры "социальной справедливости". Не придет она. Но отнюдь не пустым является расчет человека на оказание ему безвозмездной социальной помощи государственно-организованным обществом "коллективным гражданином". Она вполне возможна, да и в подавляющем  большинстве случаев фактически осуществляется. Однако не по логике эквивалентного обмена, не на началах права. Через  такую помощь, в ее форме выражают себя самые разные атрибуты бытия  человеческой коллективности: общественно-историческая необходимость, социальная целесообразность, экономическая выгода, политический интерес, моральный долг, альтруизм  и т.д. Все они суть регуляторы общественного бытия. Оно обеспечивается далеко не одной справедливостью.

     Отдельной строкой следует выделить проблему морального долга. Необходимо ее выделить хотя бы потому, что своеобразная модификация  долженствования составляет зримую отличительную черту права. Веление  морального долга (этическое предписание) содержит нормативно нечто более  высокое, чем утилитарную цель, калькуляцию  доходов - расходов, прагматический выбор. Исполняя свой моральный долг, человек  строит свое взаимодействие с другими  людьми (вносит собственный вклад  в него) независимо от реакции общающихся с ним лиц, независимо от получения (неполучения) им самим вознаграждения с их стороны. Моральный долг еще  и по той причине моральный, что  он исполняется бескорыстно, "даром". Там, где моральному поступку предпосылается как жесткое условие определенная взаимность, он сразу превращается в элемент обыкновенного эквивалентного обмена - процесса в моральном плане нейтрального.

     Приводя примеры морального долга, "естественных обязанностей" (лучше было бы сказать  обязанностей, вытекающих из природы  всеобщей социальной кооперации), Дж. Ролз называет прежде всего "обязанность  помогать другому, когда тот находится  в трудном положении". "Мы имеем  естественную обязанность приносить  как можно больше добра, - продолжает Дж. Ролз, - если мы можем сделать  это относительно легко, но мы освобождаемся  от этой обязанности, как только ее цена становится значительной". Чрезвычайно  важным и правильным является утверждение  Дж. Ролза: "Естественные обязанности  и обязательства возникают только в силу этических принципов". Надо думать, автор "Теории справедливости" отчетливо осознает качественное отличие  принципов этических от принципов  юридических.

     В современном цивилизованном обществе почти никто не возражает против того, что на каждом лежит моральный  долг, имеется естественная обязанность  каждого помогать детям, инвалидам, людям преклонного возраста, жертвам  стихийных и техногенных катастроф  и т.п. Нуждаемость этих категорий  людей в поддержке со стороны  сограждан очевидна. Однако отмеченная нуждаемость не трансформирует лежащий  на согражданах моральный долг в  соответствующую правовую обязанность, в правовое долженствование. Точно  также неблагополучие тех, кому такая  помощь жизненно необходима, не преобразует  потребность нуждающихся в ней  людей в их правовое (опять-таки, не смешивать с легальным!) притязание на нее. Обездоленность, скудость, нужда  никогда не были и не могут быть творцами права.