Геополитическая борьба в “Третьем мире” и начало войны в Афганистане

Геополитическая борьба в “Третьем мире” и начало войны в Афганистане (Часть I)

 
     Зависимость СССР от окружающего мира была велика, но она была все же меньше, чем зависимость стран Запада от “Третьего мира” — стран, не достигших еще стадии развитого  индустриального общества. Здесь находились сырьевые источники промышленности Западной Европы и Америки. Контролируя “Третий мир”, можно было диктовать свою волю Западу и по существу контролировать мир. В то же время поражения в “Третьем мире” не только наносили СССР болезненные моральные удары, не только лишали его дополнительных ресурсов, но и позволяли Западу ставить под угрозу границы страны. Ощущение “империалистического окружения”, в котором находился СССР, усиливалось от того, что американские военные базы или антикоммунистические режимы существовали вдоль периметра советской границы. В ответ СССР пытался создать цепь своих опорных пунктов в регионах, жизненно важных для Запада — на Ближнем Востоке, в Южной Африке, в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии.  
     Борьба за “Третий мир” была, таким образом, не менее важна для сверхдержав, чем соревнование в области ракетно-ядерных вооружений. Ситуация в Азии и Африке напоминала шахматную игру — СССР, США, Англия и Франция отыгрывали друг у друга клеточки стран, используя при этом свои и чужие армии, террористов и деньги. В середине 70-х гг. для СССР это была относительно безопасная игра на дальних подступах к его границам. Она помогала пропаганде рассуждать об успехах революционного процесса и затрудняла развитие Запада, во многом основанное на эксплуатации ресурсов “развивающихся стран”.  
     В “Третьем мире” дипломатия сверхдержав не отличалась принципиальностью. Любой владыка мог провозгласить свою “социалистическую ориентацию” и рассчитывать на советскую помощь. Отказ от просоветского курса, даже без изменения внутренней политики, обычно делал того же диктатора “другом демократии” в глазах Запада. “Правила игры”, стремление отыграть как можно более широкую “сферу влияния”, заставляли помогать прежде всего тем странам, которые были действительно доведены до революции (либо до “революционного”, то есть антизападного, переворота). Социальный кризис в этих странах помогал СССР бороться с экономическим империализмом капиталистических стран. Конкурентом Советского Союза в этом оставался Китай, пытавшийся сплотить страны “Третьего мира” как против западной неоколониальной эксплуатации, так и против “советского гегемонизма”. Наличие у СССР собственных богатых ресурсов помогало до времени изображать бескорыстие в отношениях со странами “Третьего мира” и таким образом добиваться стратегических успехов. В 1981 г. СССР оказывал экономическую и техническую помощь 69 странам (включая такие “слаборазвитые”, как Финляндия). Наибольший объем помощи приходился на Монголию (430 миллионов рублей), Кубу (357 миллионов) и Болгарию (332,5 миллионов). Но большинство этих стран поставляло в Советский Союз сырье по льготным ценам, так что помощь можно рассматривать не только как неизбежную плату за лояльность союзников, но и как форму расчета с партнерами. Росли поставки оружия “братским режимам”. В 1955-1968 гг. эти поставки составили сумму в 4,5 миллиарда долларов, в 1966-1975 гг. — 9,2 миллиарда, а в 1978-1982 гг. — 35,4 миллиарда, что даже с поправкой на инфляцию доллара означает большой рост. В первой половине 80-х гг. СССР осуществлял военные поставки в 36 стран. Они составляли треть поступления оружия в страны “Третьего мира”. Торговля этим товаром хорошо оплачивалась. Только Ирак заплатил за советское оружие в 80-е гг. 13 миллиардов долларов. В 80-е гг. бесплатные поставки оружия заметно сократились. Это означало, что оружие все меньше воспринималось как фактор экспансии и все больше — как бизнес. Конечно, СССР не отказался от переправки оружия своим союзникам, боровшимся с “империализмом”. В этом отношении Советский Союз и США мало отличались друг от друга.  
     Универсальным средством подрыва прозападных режимов после Второй мировой войны стала партизанская война. Блестяще осуществленная во Вьетнаме и на Кубе, партизанская война затем успешно применялась в Индокитае, в португальских колониях и в других странах. Несмотря на то, что в ряде случаев (Латинская Америка, Филиппины, Малайзия и др.) “империализму” удалось отбить нападение, борьба шла с переменным успехом.  
     Западный истеблишмент, не склонный к самокритичному анализу причин революционного процесса в “Третьем мире”, слишком многое “списывал” на происки КГБ по разжиганию подрывной активности (это касается и отношения к нонконформистским идеям в самих странах Запада). Между тем КГБ здесь пользовался уже возникшими движениями, как правило осторожно поддерживая их. Революция была обоюдоострым оружием и иногда ставила СССР перед фактом вспышки недовольства на территории союзника, переросшей в переворот или партизанскую войну. Тогда в дело вступала советская или кубинская поддержка (латиноамериканский сателлит СССР был еще более агрессивен в оказании “интернациональной помощи”).  
     Начиная с середины 1970-х годов, после ухода США из Вьетнама, сфера влияния Запада стала быстро сужаться. Распалась колониальная система Португалии, революционная волна снова докатилась до Центральной Америки — сторонники “социалистического выбора” победили в Никарагуа и на Гренаде, гражданская война разгорелась в Сальвадоре. Под напором исламского радикализма рухнул проамериканский режим в Иране. Вьетнам разгромил полпотовский режим в Кампучии и отбил попытку Китая “наказать” его за это.  
     “Социалистический лагерь” развивал успех, поддерживая “очаги революций”. Отказать в поддержке было нельзя — в другой раз “революционеры” могут не поверить, что СССР не оставит их в трудную минуту. Г.Арбатов вспоминает, как советник Брежнева А.Александров убеждал своего шефа продолжать военное вмешательство в Анголе: “ему Ангола напоминает Испанию 1935 года, и мы просто не можем остаться в стороне, не выполнить своего долга, какими бы не казались последствия...; тут Александров привел совершенно неожиданный для меня аргумент: ”А помните, Леонид Ильич, как вели себя американцы во время индо-пакистанского конфликта?” Брежнев очень эмоционально отреагировал, сказал о политике США что-то очень резкое”. Решение было принято, Анголу удалось удержать, что породило соблазн к продолжению подобного рода акций во все более широком масштабе: “В политике часто бывает, что если какой-то шаг, какая-то акция сходит с рук, вроде бы приносит почти успех, неизбежны повторения. До тех пор, пока не нарвешься на крупную неприятность”, — пишет Г.Арбатов. Такой неприятностью стал Афганистан.  
     Еще в 1977 г. советско-афганская граница была одной из самых надежных и спокойных. С 1919 г. афганские монархи демонстрировали самые добрые чувства к северному соседу и получали от него экономическую помощь и международную поддержку. Советско-афганские отношения можно было бы сравнить с советско-индийскими — разные общественные системы не мешают дружбе. Впрочем, дружба дружбой, а табачок врозь — за строительство промышленных объектов СССР получал твердую валюту, которой у Афганистана было не так много. Да и страна была одной из самых бедных — по уровню жизни она занимала 108 место из 129 стран “Третьего мира”. Это заставило президента М.Дауда, пришедшего к власти после свержение монархии в 1973 г., переориентироваться на богатого соседа — Иран. Шах Ирана был готов оказывать Афганистану значительную финансовую помощь, но с одним условием — страна должна быть свободна от коммунистического влияния. В Афганистане это влияние символизировала Народно-демократическая партия (НДПА), возникшая в 1965 г. и тут же расколовшаяся на три фракции — более радикальную “Хальк”(“Народ”), более умеренную “Парчам” (“Знамя”) и работавший в военной среде вместе с “халькистами” Объединенный фронт коммунистов Афганистана (ОФКА). Несмотря на то, что в 1977 г. “Хальк” и “Парчам” формально объединились, их члены и лидеры продолжали недолюбливать друг друга, и реальное взаимодействие фракций было не велико.  
     Выполняя рекомендации иранского шаха, Дауд удалил из правительства военных, считавшихся “левыми”. Это вызвало недовольство в армии, где было уже немало сторонников НДПА и ОФКА, предлагавших радикальный путь преодоления отсталости страны — переворот и “строительство социализма” с опорой на помощь СССР. В декабре 1977 г. власти провели аресты среди актива НДПА. 17 апреля был застрелен у своего дома один из лидеров НДПА М.Хайбар. Это убийство возмутило общественность, и на похороны Хайбара его партийным товарищам удалось собрать около 15 тысяч человек, что для Кабула очень много. Обеспокоенный ростом влияния НДПА, Дауд опасался, что шах Ирана сочтет его политику в отношении коммунистов слишком либеральной. 25 апреля он приступил к арестам оставшихся на свободе членов партии. Однако некоторые “левые”, принадлежащие к афганской элите, были посажены лишь под домашний арест. В этих условиях один из них — Х.Амин отдал приказ сторонникам НДПА в армии начать “революцию”. На следующий день 26 апреля и он оказался в тюрьме, но машина переворота была запущена.  
     Публицист Д.Волкогонов, не приводя аргументов, утверждает, что “советская военная разведка, традиционно сильная, знала о готовящемся заговоре, информировала свое руководство, Старую площадь, но “активного” участия, кроме как “рекомендациями”, в перевороте не принимала”. Последующие действия руководства СССР и характер дискуссий в Политбюро не подтверждают версию об участии советской стороны в перевороте даже “рекомендациями”.  
     О возможности “революции” Москва узнала от лидера умеренной фракции НДПА “Парчам” Б.Кармаля, который был очень недоволен развитием событий. Председатель КГБ Ю.Андропов был с ним в основном согласен. По словам заместителя Министра иностранных дел СССР Г.Корниенко ”для Москвы этот переворот был совершенно неожиданным... Позже лидер НДПА Тараки в беседе со мной откровенно говорил, что, хотя у них имелась возможность уведомить советских представителей в Кабуле о готовившемся перевороте, они сознательно не стали делать этого, так как опасались, что Москва попытается отговорить руководство НДПА от вооруженного выступления, ссылаясь на отсутствие в Афганистане в ту пору революционной ситуации”.  
     В 12 часов 27 апреля 1978 г. танки 4-й бригады под командованием майора М.Ватанджара открыли огонь по президентскому дворцу. Их поддержала авиация. После первых залпов Дауд сказал своим министрам: ”Кто хочет спасти свою жизнь, волен сделать это, покинув дворец.” Сам президент решил сражаться и до вечера отбивался от наседающих коммандос, поддержанных танковыми и авиациоными атаками. Когда заговорщики наконец ворвались в помещение, в котором находился президент, и потребовали сдать оружие, Дауд спросил, кто совершил переворот. В ответ офицер, руководивший группой солдат, ответил: ”НДПА возглавляет революцию”. Поняв, что в этом случае терять ему все равно нечего, Дауд выстрелил в офицера и был убит в завязавшейся перестрелке.  
     В результате переворота, провозглашенного революцией, к власти пришел Военно-революционный совет, вскоре преобразованный в Революционный совет во главе с лидером “халькистов” Н.Тараки. Его соперник из умеренной фракции “парчам” Б.Кармаль был избран заместителем председателя РС. Однако “революцию” совершили “халькисты”, а “парчамисты” наблюдали происходящее со стороны, и теперь присутствие этих “оппортунистов” в государственном руководстве вызывало недовольство радикально настроенных военных. Тем более, что несмотря на запрет фракционной деятельности “парчамисты” собрали свой отдельный съезд, где обсуждали согласованную политику фракции. Вскоре Б.Кармаль и другие лидеры “Парчам” были отправлены послами подальше от Афганистана, а в августе 1978 г. начались аресты “парчамистов”. Их лидеры, а также сторонники министра обороны, лидера ОФКА А.Кадыра были объявлены “врагами народа”, многие были расстреляны. Самого Кадыра пытали, и только вмешательство советских представителей помогло спасти ему жизнь. “Разоблачение” Кадыра и “парчамистов” привело к чистке армии, арестам среди умеренных членов НДПА. Все государственное руководство сосредоточилось в руках Н.Тараки и Х.Амина. Однако внутрипартийная борьба не стихала. Молодые сторонники Тараки во главе с организатором штурма дворца Дауда М.Ватанджаром добивались отстранения Х.Амина от руководства. Своего добиться им не удалось, и в сентябре эти лидеры “хальк” ушли в подполье.  
     Внутрипартийная борьба сопровождалась усилением конфронтации в афганском обществе. Попытка проведения радикальной аграрной реформы вызвала сопротивление — правительственные декреты противоречили традициям страны. Излишки земли конфисковывались у традиционных владельцев в пользу государства, а затем раздавались малоземельным крестьянам. Однако крестьяне часто не брали землю, считая такой передел несправедливым и противоречащим законам ислама. “Религиозные крестьяне считали, что земля уже поделена Аллахом”, — пишут А.Ляховский и В.Забродин. Боялись и мести феодалов. Недовольство вызвала и политика культурной унификации страны, насаждение языка и культуры национального большинства — пуштунов. В то же время попытки установить более жесткий контроль над кочевниками-пуштунами, мигрировавшими между Афганистаном и Пакистаном, поссорили новую власть и с ними. Введение контроля над ценами ухудшило положение со снабжением. Чтобы сломить саботаж и волнения, НДПА развернула террор против аристократии и торговцев, а затем и против всех, кто предпочитал слушать местного муллу или феодала, а не партийного функционера. По словам одного из лидеров НДПА Х.Амина “у нас 10 тысяч феодалов. Мы уничтожим их, и вопрос решен. Афганцы признают только силу. Репрессии приняли такие масштабы, что населению пришлось спасаться бегством. Если в 1973 г. в Пакистане находилось несколько сот эмигрантов из Афганистана, то в 1978 — уже 109900, в сентябре 1979 — 193 тысячи, в декабре — 402100 человек. Этим людям нужно было чем-то жить, многие из них хотели мстить коммунистам. Такая возможность им предоставилась — в Пакистан была направлена финансовая помощь США, Саудовской Аравии и Китая, которая позволила быстро сформировать военные лагеря. Из них партизанские группы стали перебрасываться в Афганистан. На смену стихийным бунтам против новой власти, происходившим уже с мая 1978 г., в начале 1979 г. пришла гражданская война. Действия партизан, встречавшие поддержку значительной части местного населения, распространялись на все большую территорию. К концу 1979 г. численность “моджахеддинов” или “моджахедов” (борцов за дело ислама) достигла 40 тысяч человек. Влияние радикальной оппозиции распространялось и на афганскую армию.  
     Революционеры в этой тяжелой обстановке связывали свои расчеты с СССР. Генерал Главпура Д.Волкогонов вспоминает о встрече “вождя афганской революции” с советской военной делегацией: ”Нур Мухаммед Тараки, глядя куда-то поверх наших голов, негромко говорил: Афганистан станет социалистической страной. Но будет это не скоро. У нас почти нет образованных людей. Вся надежда на армию... Помолчав, продолжил: в армии среди офицеров много наших врагов и предателей, но солдаты пойдут за НДПА. Но нам нечем им платить. Они полуголодные... СССР будем просить помочь. Передайте Брежневу, вы получили еще одного надежного союзника...” Кабульские мечтатели мыслили в тех же категориях, что и европейские революционеры XVIII в. — начала ХХ в.: в отсталой стране, опираясь на военную силу и подавляя заговоры, необходимо просветить население, силой повысить культурный уровень народа, после чего создать справедливый общественный строй. Различие заключалось в том, что европейцы не могли рассчитывать на помощь “старших товарищей”.  
     Афганским революционерам казалось, что они принесли СССР не новую головную боль, а геополитический подарок. Они уже видели себя на острие наступления “мирового социализма”. На переговорах с советской военной делегацией они предлагали поднять восстание белуджей в Пакистане и прорваться к Индийскому океану. “А значит этот выход будете иметь и вы... Только помогите нам... — вспоминает об этой встрече генерал Волкогонов, — Епишев молча выслушал, не реагируя на прожекты новых афганских руководителей, твердо заметив в конце:  
     — Вы не о том говорите... Для вас сейчас главное — укрепить власть...” СССР не планировал экспансию на Юг.  
     К чести советского руководства можно сказать, что оно “упиралось” изо всех сил, стремясь избежать прямого участия советских войск в конфликте. Особенно интенсивно вопрос о советском вмешательстве стал обсуждаться в Политбюро ЦК КПСС после того, как 15 марта 1979 г. в Герате началось мощное восстание против режима НДПА. Н.Тараки и Х.Амин бомбардировали Москву просьбами о помощи. 17 марта Политбюро обсуждало этот вопрос в отсутствие Брежнева. Исходную посылку сформулировал А.Громыко: ”Мы ни при каких обстоятельствах не можем потерять Афганистан. Вот уже 60 лет мы живем с ним в мире и добрососедстве". Таким образом, первоначально ставились две задачи политики СССР в Афганистане — сохранение контроля над этой страной и поддержание добрососедских отношений с ней. Члены Политбюро не допускали, что эти задачи могут противоречить друг другу.  
     Реакция на просьбу афганского руководства о вводе в Афганистан советских войск была в Политбюро негативной. По словам Кириленко, “нам придется воевать в значительной степени с народом”. Косыгин считал, что следует усилить поставки оружия и продовольствия, но войска не вводить. “Религиозный фанатизм настолько бушует, — говорил Косыгин, — что они могут сплотиться на этой основе. Мне кажется, что нам надо и Тараки, и Амину прямо сказать о тех ошибках, которые они допустили. В самом деле, ведь до сих пор у них продолжаются расстрелы несогласных с ними людей. Почти всех руководителей не только высшего, но даже среднего звена из партии “Парчам” они уничтожили... Я считаю, что не следует афганское правительство подталкивать на то, чтобы оно обращалось к нам относительно ввода войск” . Развязанный в Афганистане террор вызывал у кремлевских старцев неприятные воспоминания о тревожной юности, о сталинских временах. Особенно активно за давление на афганское руководство с целью прекращения расстрелов и пыток выступал Кириленко. Но все же у Устинова уже был готов план ввода войск. И Косыгин, и Громыко не исключали такого исхода в крайнем случае.