Возрастные общности в социуме

Оглавление

Введение………………………………………………………………….3

1. Возрастные общности  в социуме……………………………………5

2. Проблема «отцов и  детей»………………………………………….15

Заключение……………………………………………………………...18

Список литературы…………………………………………………….20

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Это — не диспуты, а живые, страстные, драматические споры, где каждое действующее лицо высказывает себя, как человека и характер, отстаивает, так сказать, свое нравственное существование.

(В. Г. Белинский)

 

 

Актуальность работы заключается в том, что возраст представляет собой знак в процессе социальной символизации. Этому знаку могут быть приписаны различные коннотативные смыслы, оценки. Каждый, вероятно, наблюдал явление, так сказать, "возрастной озабоченности".

Скажем восклицания типа: "Мне уже 20 лет, а я еще ничего не совершил!" или "Мне уже 25, а я еще не замужем!". Молодящийся старец, как скажем, у Т.Манна в "Смерти в Венеции", зрелая дама, желающая выглядеть юной, или, напротив, двенадцатилетняя девочка, которая использует все возможности косметики, чтобы смотреться на восемнадцать... Знакомые картины. Какова их природа?

Чтобы оградить общество от молодежных эксцессов и ввести их в русло процессов, разрушительный деструктивный потенциал молодежи должен быть канализирован. В цивилизованном обществе выработались особые социальные институты, которые позволяют сравнительно безболезненно "выпустить пар". Наиболее древняя и грубая форма такого института - это война. Разумеется, войны не могут быть объяснены только конфликтом отцов и детей. Однако нет сомнения, что скажем, в бесконечных конфликтах греческих полисов между собой определенную роль играло и стремление господствующих "отцов" сохранить свое положение. Более мягкой формой такого же типа является всеобщая воинская обязанность. Она позволяет удержать наиболее активную часть молодых мужчин в рамках жесткого порядка. Наконец, наиболее либеральной формой организовать молодежную энергию и оградить общество от эксцессов является массовое образование, особенно высшее.

Кроме того, существенную роль здесь играли и играют такие социальные институты как спорт, религия, тюрьма. Правда, использование такого рода стабилизирующих институтов порождает в господствующей идеологии комплекс вины. Обратим внимание на трогательный образ ребенка или молодого человека, красной нитью проходящий через всю мировую литературу (Скажем, "Мальчик у Христа на елке" у Ф.М.Достоевского). При этом существует и обратный комплекс вины - вины детей перед отцами (например у того же Достоевского очерк "Пушкин" - о невинно загубленном старце, муже Татьяны из "Евгения Онегина"). Таким образом, иррациональная взаимная неприязнь отцов и детей перед лицом цивилизации трансформируется в комплекс вины, рационализируется как взаимная вина.

Цель работы: рассмотреть возрастные общности в социуме и проблему «отцов и детей».

Для достижения поставленной цели в работе решаются следующие задачи:

1. Рассмотреть понятие возрастные общности;
2. Рассмотреть суть проблемы «отцов и детей».

Объект работы: Возрастные общности

Предмет работы: Возрастные общности в социуме, проблема «отцов и детей».

 

 

 

 

 

 

 

1. Возрастные общности  в социуме

Категория времени, представления о нем, имеют разнообразные формы репрезентации в человеческой жизни. Одной из таких форм может быть категория возраста, в рамках которой происходит встреча сугубо индивидуального переживания времени с его социально обусловленными формами.

В современном обществе, характеризующимся стандартизацией и унификацией, возраст, его формально определенная количественная мера, является категорией точной. В прошлом же, в особенности в традиционном обществе, возраст выступал и в качестве категории относительной.

Однако относительность возраста вполне осознается и современным человеком. Так, современные специалисты в области возрастной психологии отмечают, что «в биологически и в психолого-педагогически ориентированных представлениях (вполне научных) границы возраста и возрастные особенности развития считаются достаточно условными, исторически случайными, которые самостоятельного значения не имеют, а являются скорее результатом устоявшейся традиции» [1,c.23].

Это является результатом изначальной амбивалентности бытования этой категории. Можно выделить, по крайней мере, два ее значения. «Абсолютный (календарный, или хронологический) возраст выражается количеством временных единиц (минут, дней, лет, тысячелетий и т.п.), отделяющих момент возникновения объекта до момента его измерения. Это – чисто количественное, абстрактное понятие, обозначающее длительность существования объекта, его локализацию во времени. Определение хронологического возраста объекта называется датировкой».

Что касается второго значения рассматриваемой категории, то оно в большей степени психологично и напрямую связано с социокультурной матрицей, задающей вполне определенную систему координат: «Условный возраст (или возраст развития) определяется путем установления местоположения объекта в определенном эволюционно-генетическом ряду, в некотором процессе развития, на основании каких-то качественно-количественных признаков. Установление условного возраста – элемент периодизации, которая предполагает выбор не только хронологических единиц измерения, но и самой системы отсчета и принципов ее расчленения». 

Еще более определенно это можно сказать об обществе традиционном. А.Я. Гуревич приводит примеры различных схем возрастов человеческой жизни, бытовавших в средневековом обществе и основывавшихся неизменно на символике чисел. Это трех-, четырех-, шести-, семи- и даже двенадцатичленные схемы. В Древнем Риме существовало семь возрастных групп: infantia, pueritia, adulescentia, iuventus, virilis aetas, senioria, senectus. А.В. Коптев отмечает, что в Древнем Риме «жизненный цикл взрослого человека – возраст социальной активности – начинался у римлян после 16 лет и заканчивался в 60 лет. Вступавшие в период социальной активности sodales-sobrini совместно проходили все жизненные этапы и вместе выходили из этого периода в 60 лет. В течение этого периода обращает на себя внимание рубеж, приходившийся на 46 лет. Мужчины до 46 лет рассматривались как iuniores, а после 46 лет – как seniores» [2,c.19-29].

Точная продолжительность каждого возрастов определяется исследователем на основании двух первых детских групп: «Поскольку на эти 16 лет приходятся два возрастных периода (infantia и pueritia), можно предположить, что некогда продолжительность исходного возрастного статуса (age strata) у римлян исчислялись 8-ю годами.

Ориентация на 8-летний цикл была достаточно широко распространена в античном Средиземноморье. В своей основе она имела наблюдения за лунно-солнечными и звездными циклами. Поколенные сроки имели большое социальное значение на догосударственной стадии развития и определялись не случайными числами, а были связаны с календарными космическими циклами, числовое определение которых фиксировало «мировой порядок». Общественная структура рассматривалась как репродукция системы космической, мир людей как калька мира богов, а регулировавшие в нем порядок законы были ниспосланным богами сакральным правом».

Некоторое пересечение с системой возрастных групп Древнего Рима мы можем обнаружить в ряде других обществ. Так, например, в традиционном осетинском обществе можно выделить следующие возрастные классы:

1) дети до семи лет;

2) от 7 до 16;

3) от 16 до 30;

4) от 30 до 45;

5) старше 45 лет.

Каждому классу соответствовала определенная социальная роль, свой спектр прав и обязанностей. В основе же градации лежит семилетний цикл.

Обращает на себя внимание, часто повторяющееся в традиционных обществах принципиально важное отношение к рубежу 15-17 летнего возраста, в том числе и у далеких от европейских народов тюркоязычных кочевников: «К важному для раннесредневековых кыргызов социальному возрасту следует отнести промежуток между 15-17 годами (связанного, скорее всего, с наступлением шестнадцатилетия), когда, по видимому, обществом регламентировалось начало службы юноши на благо отечества». Исследователи отмечают подобное в отношении значительной части тюркоязычных народов: «Можно увидеть подобную аналогию в другой известной казахской пословице: «До 5 лет относись к сыну как к хану, с 5 до 15 – держи его как раба, после 15 – веди себя с ним как равный». У огузов дети мужского пола после 15-16 лет обязательно обучались военному делу. Хакасы с 15 лет привлекали юношей к промысловой охоте в тайге, сопряженной зачастую со значительным риском. П.М. Мелиоранский приводит аналогичные данные о казахах и туркменах, подытоживая: «по ходячему мнению некоторых турецких племен, хороший мужчина уже в пятнадцать лет настоящий мужчина». Фиксируемое исследователями равнодушие кыргызских эпитафий к точным датам: «Здесь проявилось равнодушие традиционного возраста к линейному (необратимому) времени. Фиксируются главным образом циклические процессы. Выделяемые кыргызами социальные возрасты кратны числу 8». Таким образом, наиболее важные социальные возрасты для кыргызов 8-10 лет, 15-16 лет, 40 лет [5,c.34].

«В своей классической законченной форме система возрастных классов изучена у целого ряда африканских племен, живущих к югу от Сахары. Особенно известно в этой связи воинственное скотоводческое племя масаи (граница Кении и Танганьики). Мужское население каждого из округов, на которые распадается территория племени, делится на три класса:

1) «мальчиков» (до 12-16 лет);

2) «воинов» (до 28-30 лет);

3) «пожилых людей».

Итак, приведенные примеры довольно наглядно показывают наличие возрастной градации в большинстве традиционных обществ, причем, весьма далеких друг от друга. В обществах, традиционный характер которых не вызывает сомнений, эта градация вполне эксплицитна и имеет зачастую институциональный характер.

По всей видимости, в процессе развития различных человеческих сообществ, половозрастная градация уступает место иной, в большей степени социально обусловленной дифференциации, хотя и может оставаться в качестве своеобразной памяти, отражающейся в мифологии, повседневных представлениях, моральных установках и т.п. Не случайно один из наиболее оригинальных исследователей европейского средневековья Э. Ле Руа Ладюри, говоря о возрастной структуре, отмечает, что «взрослые мужчины, которые и в самой Монтайю, и в ее диаспоре диктуют законы…, по-видимому, находятся в возрасте между 20-тью и 50-тью годами. Их расцвет – тридцать лет. Их окситанское сорокалетие – еще могучий возраст. Зато действительно старые люди той эпохи, те, кому за пятьдесят».

Тем не менее в европейском средневековом обществе мы уже не находим такой строгой социально-возрастной градации, а отмеченные выше схемы человеческих возрастов, по мнению А.Я. Гуревича, «не столько отражали наблюдения над реальным течением человеческой жизни, сколько исходили из отвлеченных схоластических выкладок» [3,c.43-49].

Однако определенная схематичность все-таки имела место. Она выражалась, в частности, во вполне осознаваемых образцах и стереотипах поведения, присущих определенному возрасту. По мнению Э. Ле Руа Ладюри, игры, смех, шутки (легкое или легкомысленное, беззаботное поведение) служили, вероятно, опознанию возрастной категории. Своеобразный маркер соответствующего возраста. Первое причастие (18-19 лет?) означало переход во взрослую жизнь (совпадало часто с замужеством).

Или еще один характерный пример из поэтического творчества:

«Бросим все премудрости.

По боку учение! 

Наслаждаться в юности – 

Наше назначение. 

Только в старости пристало 

К мудрости влечение.

Быстро жизнь уносится;

Радости и смеха

В молодости хочется;

Книги – лишь помеха».

Подобных примеров можно привести достаточно много. Видимо, это доказывает, что сводить все к чистой отвлеченной схоластике оснований нет. Абсолютной произвольности в выделении временных отрезков при осмыслении возраста нет. Сознание, так или иначе, отталкивалось в определении границ от качественных характеристик того или иного возрастного состояния. Известно, что время характеризуется продолжительностью и направленностью, возраст же есть производная от категории времени. Но, как справедливо отмечает современный психолог В.И. Слободчиков, «собственно возраст имеет еще и такой параметр, как топика — место в ряду других возрастов, а значит, характеризуется и своими границами. Поэтому-то он и не может быть полностью определен пустым объемом времени (отсюда бессмысленность календарных и паспортных возрастов), а может быть задан лишь тем содержанием, которое определяет границы и наполненность любой временной формы».

Возрастные категории имеют, таким образом, скорее качественный, а не количественный характер. Как отмечает Г.В. Любимова, «так же, как и время, возраст воспринимался крестьянами в значительной степени как относительная величина... В целом, сама категория «возраст» означала не столько количественное выражение прожитых лет, сколько определенное состояние человека, фиксировавшее уровень его физического, умственного и нравственного развития, включая брачный и социальный статус». К примеру, исследователь XIX в. Н.П. Григоровский отмечал, что крестьянин, женивший старшего сына, считал себя уже стариком, хотя бы ему и было «еще с небольшим 40 лет» [4,c.12-19].

Прекрасной иллюстрацией к вышеприведенным рассуждениям может быть анализ представлений о своем возрасте русских крестьян по переписям начала XVIII века. Так, в 1710 г. «оброчный крестьянин Фрол Артемьев сын Юровский сказал себе от роду 45 лет», помимо прочих, у него зафиксирован старший сын Алексей 14 лет. Уже в 1719 г. тот же крестьянин Фрол Артемьевич Юровский сказал, что ему 60 лет, старшему сыну Алексею 25 лет, и он уже женат и имеет двухлетнего сына Ивана. Еще один пример: в 1710 г. «оброчный крестьянин Михайло Стафеев сын Грачев сказал себе от роду 50 лет», старшему сыну Миките 10 лет. Через девять лет в 1719 г. Михайло Стафеевич Грачев назвал себе уже 70 лет, сыну Никите 25 лет, он также женат и имеет сына Ивана двух лет. Таких примеров можно привести достаточно много.

Действительно, изменение брачного и социального статуса меняло представления крестьян об их собственном возрасте. Однако мы встречаем не только увеличение реального возраста, хотя это явление по нашим подсчетам является преобладающим, но и уменьшение, хотя нами зафиксировано всего восемь подобных случаев. Так, в 1710 г. крестьянин Меркурий Михайлович Пономарев сказал, что ему 50 лет, у него было два ребенка – восьмилетняя дочь Марфа и трехлетний сын Иван. К 1719 г. он переселился в село Уксянское и назвался также пятидесятилетним. Нечто подобное мы встречаем в случае с еще одним крестьянином Крутихинской слободы, переселившемся между двумя переписями в деревню Татарскую. В 1710 г. Семену Семеновичу Буркову по его словам было 50 лет, а в 1719 г. он также заявляет себе такой же возраст.