Проблема самоубийства

Каждый человек, хотя бы раз в жизни, бывает, искушаем свободой выбора смерти. Поиск “моральных каникул” имеет оборотную сторону - донжуановское пресыщение жизнью. Тело как “большой разум” приходится обманывать в его стремлении, во что бы то ни стало жить и безжалостно расправляться с ним через обретение абсолютной свободы в смерти. Этот страшный путь сознательного суицида очевиден и безжалостен в наготе своей экзистенциальности; он имеет множество реальных и литературных сюжетов своего воплощения от гетевского Вертера до лондоновского Мартина Идена, от самоубийц произведений Достоевского до судеб Есенина, Маяковского, Марины Цветаевой и Фадеева. Всякий, пишущий о самоубийстве, осознает свою личную причастность к борьбе двух “Я”, вариативно выражающейся в столкновении реальности с идеалом. Всякий, заявляющий своеволие в сознательном суициде, хотя бы на “дне” своей спрятанной рассудочности осознает мелкость, наивность и театральность собственных притязаний на функции бога.

Если можно так  выразиться, то неплохим примером может  стать интеллектуальный характер самоубийства, который нашел себе “благоприятную”  почву в среде русской эмиграции. Эти люди потеряли всякий смысл жизни, между ними и Родиной целая  бездна, они ощутили резкое изменение  социального статуса. Таким образом, на этой почве, создается благоприятная  коллективная атмосфера. Возникает  “рефлекс толпы”, самоубийца неосознанно  подталкивает других и, тем самым, сеет смерть. “Самоубийство русских в атмосфере эмиграции имеет не только психологический, но и исторический характер. Оно означает ослабление и разложение русской силы, оно говорит о том, что русские не выдерживают исторического испытания. И бороться с ними нужно прежде всего повышением чувства и сознания собственного достоинства, своего призвания” - пишет Бердяев.

Религиозный аспект.

“Интеллектуальное”  самоубийство, как и гамлетовский вопрос “быть или не быть” - отражение  одного и того же трагического разлада  между человеком и миром. Человек  спасаем исключительно только ВЕРОЙ - основным ограничителем внутренней абсолютной свободы, однако спасение не тождественно сохранению человеческого  в человеке, плата за спасение - это  качество обретенной веры, ибо и  “бесы веруют и трепещут”. Вопрос стоит определенно: как человеку устроиться на земле, чтобы жить долго  и счастливо, ибо, как правило, большинство людей не исчерпывает ни своих телесных, ни, тем более, - душевных потенциалов. Николай Бердяев писал: “Для самоубийцы нет больше ни Бога, ни мира, ни других людей”, и предлагал “подумать о других и о другом, взглянуть на Божий мир, на звездное небо, на страдания других людей и на их радости”. ”Самоубийца считает себя единственным хозяином своей жизни и своей смерти, он не хочет знать Того, Кто создал жизнь и от Кого зависит смерть. Он считает, что его крест тяжелее, чем у других” и это тяготит его еще больше. Можно найти и более резкие строчки: «самоубийство идет от сатаны, оно по природе своей есть отрицание трех высших добродетелей - веры, надежды и любви. И убивая себя, человек наносит рану миру как целому, мешает осуществлению царства Божьего» . Такой человек не видит благую силу Бога, без надежды он не видит будущего, его взгляды чернеют и он впадает в уныние. А отсутствие любви отталкивает его от родных и близких ему людей. Хотя достаточно пробуждения хотя бы одной из этих добродетелей для “оживления” человека, для выхода его сознания из темной точки. Главное, чтобы это просветление наступило раньше критического момента жизни, который он принимает за всю жизнь и все бытие. Человек редко хочет убить себя как существо, он хочет прекратить мгновение, из которого он не видит выхода и принимает его за вечность.

Существует две  кардинально противоположные позиции  по проблеме качества веры, спасающей  от суицида:

а) спасение от самоубийства любой ценой, т.е. через обретение  любой веры, придающей смысловую  нагрузку индивидуальному существованию;

б) спасение лежит  на путях обретения “живой веры”  в индивидуальное бессмертие человеческой души так, как это представлено в  христианстве.

Вера - это принципиальная несвобода, но она же организующее (смысловое  начало) и основной импульс к действию (к тому, чтобы жить).

Христианство относится  к жизни как к благу, а к  смерти как великому злу. Но смерть имеет и искупляющее значение, поскольку кошмарно представление нашей жизни как вечной. При этом самоубийство прямо противоположно Кресту Христову и есть измена Христу. Таким образом, мы встречаем отказ самоубийцы от воскресения через путь к вечной смерти (самоубийству). Многие при этом ошибочно полагают, что невозможно украсть у самого себя, ведь жизнь это единственное , что принадлежит им от рождения, и никто не вправе посягать на нее и осуждать их при расставании с ней. Но не стоит забывать, что, прежде всего, она принадлежит не человеку, а Создателю, который единственный имеет на нее абсолютное право. Также она есть жизнь моих близких, других людей, всего мира и т.д. Но при этом самоубийца, поглощенный лишь собой, недооценивает значение, которое он имеет для человечества и для мира в целом. За мужеством, которое проявляет самоубийца, скрывается малодушие и страх перед жизнью. “Только христианское сознание раскрывает правду о самоубийстве и устанавливает правильное отношение к нему” .

"Живая", личностная  вера преодолевает конфликт человека  и мира, а также раздвоенность человека на путях абсолютной свободы. Остается еще один важный момент внутреннего бытия человека, сопряженный с суицидальными попытками, - это решение проблемы существования зла и страдания в мире. Если суицид есть во многом следствие глубокой меланхолии от разочарования личности в возможности исправления наличного зла в мире, включая смерть, то необходимо решить проблему характера и основных источников зла. Зло, с философско-богословской точки зрения, можно истолковать, по меньшей мере, двояко: либо как самостоятельную субстанцию, либо как недостаток добра.

Духовная скудость и убогость нашей жизни свидетельствует  о том, что все меньше и меньше становится людей, ищущих смысл жизни, людей глубоко мыслящих, своей  внутренней работой прибавляющих в  мире добро. Мы только тратим то, что  создали наши предки, и основные причины кризиса нашей жизни  заложены именно здесь, а не в экономических  потрясениях и отсутствии иностранных  инвестиций, или в непоследовательности демократических преобразований.

Без любви в форме  благодарности за дар особого  положения человека в мире - его  действительной свободы в самых  разных формах ее проявления - трудно представить  себе пути преодоления искушения  полной свободой действия в сознательном суициде. В былые времена говорили: человек «должен нести свой крест  до конца», и никому не дано более  того, что он может снести.

"Принять крест  внутрь себя", - так писал Н.А.Бердяев в ответ на распространившиеся самоубийства в среде русских эмигрантов, имея в виду принятие воли Творца со смирением, столь не свойственным гордому интеллекту. Бердяев оценивал самоубийство как "духовное падение и слабость", подчеркивая, что психология самоубийства "не знает выхода из себя к другим", он рефреном повторял: "можно сочувствовать самоубийце, но не самоубийству".

Богоискательство  становится той опасной и одновременно необходимой областью существования  человеческого сознания, без которой  современному человеку не только не обрести  себя на всех уровнях человеческого  существования, но и просто не выжить. Осознание конкретной личностью  диалектики судьбы и свободы, важности истолкования характера и сущности божественного провидения в индивидуальной жизни и в истории всей человеческой цивилизации - остаются реалиями сегодняшнего дня как в сфере экзистенции, так и в области философских рефлексий.

В качестве нехарактерного примера, можно рассмотреть такую  религию, как буддизм в его  чистом виде. Вся его сущность направлена на то, чтобы доказать, что и скудные  радости бытия чистые - иллюзии, что  скорбь составляет основу жизни. Страх  перед миром - вот начало премудрости  для буддиста. Но нет, буддист не почитает самоубийство за исход. Как  ни пренебрежительно относится он к  действительности, все же она для  него некоторое грандиозное целое, тесно связанное единством морального закона. Буддист не верит в то, что существование вот с этим телом, вот с этим характером, вот с этим умом, этими поступками и этой судьбой - было результатом случая. Нет, все это имеет сложные цепи причин. И так как буддист - моралист, а не физик, то и причины он ищет моральные: все мое "я" и его судьба - это награды и наказания за поведение в прошлых существованиях.

Жизнь человека полна  скорбей. Но это - случайное отклонение от великой гармонии всей остальной  природы; человеческая жизнь это - необходимая, хотя и полная страданий ступень  бытия, диссонанс, без остатка разрешающийся  в мировой гармонии. Страдалец-человек  может отдыхать от тяжких личных переживаний, глядя в лицо природы то величественное, то милое, познавая прекрасную систему  ее стройных законов, возносясь душой  до вершины мироздания.

В человеческой истории  для личности больше абсурда, чем  цели и смысла. Однако это не повод  приходить человеку в отчаяние и  упиваться трагичностью своей жизни. Самоубийство не есть нелюбовь к жизни  и ее благам, просто человек в  какой-то момент отчаивается достичь  этих благ. Он ненавидит свою бессмысленную  жизнь, а не вообще земную жизнь и  ее блага. Но временное становится вечным, а вечное вообще исчезает и наступает  чувство отчаяния. Для преодоления  этих барьеров человеку нужна свобода  от власти мира над судьбой. И люди действительно пытаются найти собственный  смысл жизни в этом абсурде, оправдать  свое существование. Многие видят смысл  жизни и моральное оправдание своего существования в том, чтобы  переделывать "плохую" действительность, изменять мир с помощью революции  или с помощью развития техники  и т.д.

Рациональное определение  свободы, как и судьбы, мало значимы для личности. В экзистенциальной сфере рабство в форме фатальной обусловленности обстоятельствами воспринимается как бег по кругу, разрыв этого круга чреват иллюзией прорыва к свободе. Свобода же воспринимается как поведение вопреки обстоятельствам.

Не вызывает сомнения, что восстановление персоналистской целостности невозможно ни в сфере «наук о духе», ни в сфере «наук о природе». Во всяком случае, до сих пор этого не было сделано ни на одном известном уровне исследования человека: холистски (целостно), человек не раскрывается ни в одной из областей познания, включая психологию. Остается единственный возможный путь реального бытия реальной личности, преодолевающей внутренний разлад через обретение чувства жизни. Камю пишет об этом: ”Сизиф признает, что все хорошо. Отныне эта вселенная, где нет хозяина, не кажется ему ни бесплодной, ни никчемной. Каждая песчинка камня, каждый вспыхивающий в ночи отблеск руды, вкрапленной в гору, сами по себе образуют целые миры”…

Социальность  явления.

Самоубийство также  есть явление социальное. К социальным факторам, сопровождающим суицид, обычно относят урбанизацию населения, влияние средств массовой информации, заразительность и коллективность самого феномена самоубийства, ослабление института семьи и разрушение ее внутренней гармонии, специфику  национальной окраски данного явления, а также определенную связь с  характером вероисповедания определенных народов. Статистика показывает, что  в каждой данной стране, в каждую данную эпоху совершается определенное количество самоубийств и даже способы покончить с собою оказываются в строго точных численных соотношениях. Конечно, каждый самоубийца приходит к своему решению индивидуальным путем, но, тем не менее, основные факторы индивидуального решения создаются социальными причинами. При прочих равных условиях, биологически имеется на каждую тысячу жителей определенный процент людей со склонностью к самоубийству, т.е. людей с относительно слабой волей, с недостаточным запасом энергии, склонных преувеличивать дурное в окружающих обстоятельствах, а иногда и в себе самих, людей типа меланхолического. К этому нужно прибавить, что молодые люди, переживая кризис своего сознания в определенные годы (совпадающие с половым созреванием), склонны чрезвычайно болезненно переживать все жизненные волнения, прибегать к крайним решениям. Этот опасный в смысле своей импульсивности возраст представляет постоянную почву для покушения на самоубийство. Почти каждый, вспоминая свою молодость, может припомнить момент острых кризисов, когда с необыкновенной легкостью готов был наложить на себя руки.

Таков, повторяю, биологический  материал. Само собою разумеется, что не все, биологически склонные к самоубийству, в конце концов, к нему и приходят. Если общественная жизнь не устроена, полна бурь или, наоборот, представляет собою мертвенно-безнадежный штиль, при условии крайней неудовлетворительности существования широких слоев, то жертв, из числа людей склонных к самоубийству, становится много больше. Границы этой биологической прослойки расширяются. В отчаяние приходят и люди более прочные. Жизненные кризисы ломают и сметают вполне здоровых. История играет на клавиатуре биологических типов ту пьесу, которая определяется ее последовательным и закономерным развитием.

Связь “общество”-“микросоциум”-“я” во временном пространстве “прошлое - настоящее - будущее” в большей или меньшей степени можно проследить во всей истории общественного развития человека. Есть, по крайней мере, два вида самоубийств, прямым образом связанных с социальными причинами.

В первом случае общество в определенных ситуациях как  бы требует от своих членов самопожертвования, и эти социальные нормы заложены в общественных нормах, правилах поведения  и неписаных кодексах чести. Добровольное принесение себя в жертву богам во имя общественных интересов в  древности существовало практически  у всех народов. В голодные годы старики  ради сохранения жизни рода лишали жизни себя; нередко жертвы приносились  ради прекращения войн, эпидемий, стихийных  бедствий. Человеческая жизнь считалась  лучшей гарантией успешности многих крупнейших мероприятий, начиная от военных действий и кончая строительством городов.

Другим видом самоубийств, непосредственно связанным с  социальными причинами, является тот  случай, когда общественное положение  какой-либо группы людей или конкретного  индивида по независимым от них причинам настолько тяжело и невыносимо, что  суицид становиться одним из реальных путей избавления от страданий.

Существует мнение, что в технически высокоразвитых странах вероятность самоубийств  резко возрастает, также процент  самоубийств в городах в 2 раза больше, чем в сельской местности. В целом, научно-технический прогресс, увеличивающий разделение труда  и дифференциацию различных слоев  общества, способствует развитию процесса отчуждения у человека и зачастую вызывает ощущение “винтика” в  огромной машине цивилизации, не обладающего  ценностью собственной жизни.

Вывод однозначен: ни социальные, ни асоциальные условия, сопутствующие суициду, не могут  выступить в качестве основополагающих причин этого явления общественной жизни, а, следовательно, мало что дают в возможностях научного предвидения  развития этого "черного феномена". Необходим анализ внутренних причин суицида, который реально возможен только в плане раскрытия специфики "умного суицида", оставляя право  человека на тайну в случае совершения самоубийства в состоянии аффекта.