Проблема происхождения философии

Впервые в древнегреческой  философии наличие и своеобразие  отвлеченного мышления было усмотрено  элейской школой, которая нашла его отличным и даже противоположным прежней основной познавательной способности — чувственному мышлению. Чистая мысль показала себя совершенно невещественной и бестелесной, имеющей свои собственные законы (в сравнении с законами чувственно воспринимаемой реальности), строгой, последовательной и необходимой. Своеобразие и достоинства отвлеченного логического мышления так поразили элейцев, что, например, Парменид связывал получение знания о нем с откровением божества и отразил это в своей поэме. 

После элеатов отвлеченную  мысль “видели” уже многие и  даже пытались составлять логические определения тех или иных предметов, как. например, Демокрит. Но при этом философы совершенно не понимали, что порождает в них такое мышление и к чему оно может быть приложимо. Источник мысли видели в стихиях (земле, огне, воде, воздухе), в их пропорциональном смешении друг с другом, в формах атомов и т. д. Несоответствие нетелесной отвлеченной мысли и телесного ее производителя было достаточно очевидным и не могло не смущать. Однако дело не сдвинулось с места, пока Анаксагор не предложил считать источником чистого мышления по всем параметрам соответствующий ему Ум. 

Но уже и обнаружив  источник мышления, не могли усмотреть  его объект. Элейцы, например, логические характеристики переносили на конкретные чувственные предметы, порождая тем самым апории; Анаксагоров “Ум”, производящий отвлеченное мышление, тоже должен был, за неимением более достойного объекта, довольствоваться чувственными предметами. Но, не усмотрев способа связи ума с веществом и не видя, откуда ум мог бы взять свое содержание, Анаксагор так и оставил его без применения. Только учение об идеях доставит уму и мышлению соответствующий их природе объект. 

Едва появившись, философия (т. е. отвлеченное разумное мышление) нашла себя противоположной прежде всего мифо-религиозному сознанию как прежней форме мировоззренческого мышления. Конкуренция была обусловлена тем, что и мифология и философия притязали высказываться об одном и том же предмете — о Боге, о Божественном, т. е. об Одном универсальном всепорождающем начале в его отношении к порожденному конечному множеству, но способы их постижения этого предмета оказались взаимоисключающими. Разум видит этот предмет иначе, чем сила воображения и рассудок (это те способности, которые лежат в основе мифологии). 

Для него картина  мира, нарисованная мифологическим сознанием, лишена реальности. Реальным в отношении Божественного ему представляется лишь то, что изображено с помощью отвлеченного мышления. В мифологическом же описании мира горнего философия усматривает грубый антропоморфизм. Последний состоял в приписывании божеству чисто человеческих характеристик, начиная от внешнего облика и кончая особенностями поведения. 

Предметное сходство и методологические различия сделали  мифологию и философию непримиримыми  противниками. В этой борьбе, наиболее острой вначале, но постепенно теряющей свой накал, мифологическое сознание утрачивало господствующие позиции и под  воздействием отвлеченной мысли  превращалось в собрание аллегорий, лишь иносказательно выражающих содержание универсальной (постигаемой в мыслях) мудрости. 

Осознав собственное  своеобразие, разум приступил к  выдавливанию также и рассудка. Иногда это принимало довольно резкие формы, как, например, у элейцев, убежденных, что по истине существует лишь Одно, а многого нет, и отрицавших на таком основании саму возможность участия рассудка в познании истины. Однако такого радикализма они и сами не выдержали и вынуждены были искать компромисс разума с рассудком. 

Рассудок, конечно, не философичен и сам своими силами не способен породить философский образ  мышления. Это, однако, не исключает  того, что и с появлением разума и философии рассудок продолжает активно ими использоваться. Разум  не упраздняет рассудок, а лишь теснит его, отменяет его как единственно  возможную точку зрения на мир, сужает сферу его применимости, выводя из-под  контроля рассудка идею одного и целого и оставляя ему многое и части. 

Философия прибегает  к услугам рассудка там, где она  все же вынуждена исследовать  проблемы возникновения и гибели отдельных вещей, их взаимосвязи друг с другом, т. е. где речь идет о множественности и об отношениях конечного к конечному. А это значит, что на долю рассудка выпадает большая часть кропотливой работы, разум же осуществляет общее руководство, определяет цели и задачи. 

И последнее. 

Найдена была своя предметно-методологическая ниша и для научного познания. Наука  и мифология относятся к философии  как бы прямо противоположным  образом. По характеру мышления наука  схожа с философией. Ее представления  имеют довольно высокую степень  отвлечения, лишены конкретных и личностных моментов, указывают на причины исследуемых  явлений. Наука требует личного  присутствия, доказательности, ясности  и очевидности теоретических  положений, отсутствия двусмысленности  и аллегоричности. Предметная же область  у науки существенно иная. Научное  познание — чисто рассудочное  и не требует участия разума, его  не интересует абсолютное и его связь  с конечным. Специфика научного подхода состоит в исследовании взаимосвязи конечных объектов с конечными же объектами. На передаем плане у науки стоят множественность и части, именно в них она видит причину и из них стремиться вывести единство и целое как результат деятельности первых. Один и тот же объект может быть рассмотрен наукой и философией, но как бы с разных точек зрения: последняя будет рассматривать его сквозь призму абсолютного, всеобъемлющей целостности, всеохватного единства, наука же сознательно отвлекается от абсолютного и строит модель объекта так, как если бы ничего абсолютного вообще не было.

ИНФОРМАЦИЯ ВЗЯТА  ИЗ КНИГИ 

ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ  СПб, Изд-во Русского Христианского  Гуманитарного Института, 1996г. Часть 1. Физика. Часть 2. Метафизика. Книгу  можно приобрести по адресу: СПб, наб. р. Фонтанки,15.