Политические идеи П. Я. Чаадаева

Введение

Абсолютно все философы России (точнее, Руси) задавались одним, но очень  емким и глубоким вопросом – какая  же роль в мировой цивилизации  принадлежит России? Этот вопрос затевал  нешуточные споры в элите русской  философской мысли, приводил к трагическим  исходам рвения молодых и неспокойных  людей, ставил в тупик всю общую  мировоззренческую основу России в  глазах мыслящих людей всех времен существования страны как нации. Одним из таких людей был Петр Яковлевич Чаадаев. Труды великого философа России Петра Яковлевича Чаадаева раскололи мыслительную элиту первой половины XVIII века на две стороны баррикад – западников (сторонников) и славянофилов (критиков). Две основные концепции трудов Чаадаева (а в дальнейшем и всей русской философии) – это стремление создать утопическое общество и поиск национальной неповторимости России. Однако Чаадаев был чрезмерно далёк от шовинизма славянофилов и веры в исключительность России. Для него цивилизация – единое целое, а все дальнейшие попытки поиска самобытности — предрассудки и предубеждения, свойственные нации.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Основная часть

Год рождения Петра Яковлевича точно неизвестен. Лонгинов говорит, что он родился 27 мая 1793 г., Жихарев  считает годом его рождения 1796-й, Свербеев неопределенно относит  его к «первым годам последнего десятилетия XVIII века». Чаадаев родился  в старинной зажиточной дворянской семье. Рано остался сиротой. Его  и брата Михаила, совсем маленьких, забрала в Москву тётка — княжна А. М. Щербатова, у неё они и  жили в Москве, в Серебряном переулке, рядом с известной церковью Николы Явленного на Арбате. По матери Чаадаев  приходится племянником князей Щербатовых и внуком известного русского историка. На руках этой родни Чаадаев получил первоначальное, замечательное для того времени образование, которое закончил слушанием лекций в Московском университете. Он являлся участником Отечественной войны с Наполеоном, близкий друг А.С.Пушкина. В начале 1821 года он уходит с военной службы, с 1823 по 1826 год живет за границей, где общается с крупнейшими европейскими философами, в том числе с Фридрихом Шеллингом. По возвращении в Москву Чадаев погружается на несколько лет в сложнейшую мыслительную работу. К 1830 году разрабатывает философское и религиозное мировоззрение, которое было изложено в восьми “Философических письмах”, адресованных к некой госпоже Пановой. В то время эпистолярная форма изложения взглядов была обычным делом.

Публикация первого “Философического письма” в 1836 году в журнале “Телескоп” произвела впечатление разорвавшейся  бомбы. Журнал был закрыт, редактора  выслали из Москвы, сам автор “Письма” императором Николаем I был официально объявлен сумасшедшим. За Чаадаевым  устанавливается медицинский надзор, он находится под домашним арестом. Правда, через полтора года все  стеснения были отменены при условии, чтобы он “не смел ничего писать”

Кроме “Философических писем”, наиболее значительным произведением П.Я.Чаадаева можно считать неоконченную и неопубликованную работу “Апология сумасшедшего”, написанную в 1836-1837 годах, в которой он аргументирует свою позицию и развивает некоторые новые положения. Условно можно считать особым произведением “Отрывки и афоризмы” – собрание записей по философским, политическим и нравственно-религиозным вопросам, сделанных Чаадаевым в разные годы его жизни.

Когда излагают взгляды Чаадаева, обращают внимание, прежде всего, на его  характеристику России. Однако эта  характеристика в значительной степени  есть следствие идей Чаадаева по поводу природы человека и сущности исторического  процесса.

Чаадаев рассматривает человека с двух сторон. С одной стороны, человек есть телесное существо и  как таковое он ведет себя по законам, общим для всех одушевленных существ, а его деятельность определяется представлением о выгоде и инстинктом самосохранения. В этой деятельности человек исходит из самого себя. Но в человеке есть другая сторона, связанная с его духовностью, разумом и нравственностью. Эти  качества есть результат подчинения человека божественной силе, которая  и является истинным источником человеческого  в человеке.

“...Все наши идеи о добре, долге, добродетели, законе, а также  и им противоположные, рождаются  только от этой ощущаемой нами потребности  подчиниться тому, что зависит  не от нашей преходящей природы, не от волнений нашей изменчивой воли, не от увлечений наших тревожных  желаний. Вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей нас  стать в порядок общий, в порядок  зависимости. Соглашаемся ли мы с  этой силой, или противимся ей, –  все равно, мы вечно под ее властью”.

Однако, если признать, что единственной основой нашей собственной деятельности является то, что объединяет нас с другими одушевленными существами, а все специфически человеческие качества привносятся в нас извне божественной силой, то спрашивается, можно ли говорить о существовании собственно человеческого момента, исходящего из человеческой же деятельности, или по-другому, о существовании свободной воли человека?

Тем не менее, вопрос о свободе  воли Чаадаев ставит в “Философических  письмах”. Он пишет, что, в отличие  от природной сферы, в нравственной сфере все совершается в силу свободных актов воли, не связанных  между собою и не подчиненных  другому закону, кроме своей прихоти. Для пояснения того, в чем состоит  действие свободной человеческой воли, Чаадаев все же обращается к аналогии с природной сферой. Подобно тому, как разнообразие природных явлений  можно свести к сочетанию сил  тяготения и начального толчка, так  в духовной области соединяются  наша свободная воля с неосознаваемым действием на нас внешней божественной силы.

Разбирая ближе, как происходит это соединение, мы выходим на звено, опосредствующее действие божественной силы на нас, – мировое, или всемирное, сознание.

Конкретное воздействие  на наше мышление и содержание наших  поступков происходит разными путями, чаще всего бессознательно, например, через нечаянное внушение в беседе или впечатление от случайно оброненного  слова. Важно, что речь идет о непосредственном воздействии одного сознания на другое. Складываясь между собой, и влияя  друг на друга, сознания образуют единство, которое Чаадаев и называет мировым  сознанием.

Данный “скрытый опыт веков” составляет “духовную сущность вселенной, он течет в жилах человеческих рас, он воплощается в образовании  их тел и, наконец, служит продолжением других традиций, еще более таинственных, не имеющих корней на земле, но составляющих отправную точку всех обществ” . Этой отправной точкой является глагол Бога к первому человеку. И в дальнейшем Бог посредством возникшего из этого глагола мирового сознания постоянно обращается к человеку.

Анализ свойств мирового сознания, как его представляет Чаадаев, позволяет определить его как  “единое и единственное” непрерывное  моносознание, или сознание-континуум, в котором отдельные сознания непосредственно переходят друг в друга, сливаясь в одно нераздельное целое.

Политические идеи П. Я. Чаадаева

Истолкование особенностей русской истории проникнуто у  Чаадаева сочетанием теологических  и прогрессистских мотивов и  аргументов. Главную причин отсталости и застойного существования России он увидел в отсутствии связи между этапами ее истории, а также в отсутствии прогрессивных социальных и культурных традиций. Все это превращало Россию в общество без дисциплины форм, в частности дисциплины логики, права, социальных условностей. В сравнении с римско-католической семьей народов Россия как бы отпала от человеческого рода. В ней мало что знают об идеях «долга, справедливости, права, порядка». Христианство пришло сюда из Византии, которая только что была отторгнута от всемирного братства европейских народов. Россия оказалась непричастной к этому чудотворному источнику и сделалась жертвой монгольского завоевания. После освобождения та же изолированность мешала воспользоваться идеями, возникшими за это время у западных соседей, и вместо этого мы попали под еще более жестокое рабство крепостной зависимости. В то время как весь мир перестраивался заново, мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. «Словом, новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас».

После критики славянофилами  его нелестного отзыва о рабстве  на Московской Руси, после обвинений  консерваторов в презрительном  антипатриотизме Чаадаев признает факт «преувеличения», но с большим достоинством («Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами-») отвергает нападки на избранный способ высказывания патриотических чувств. В «Апологии сумасшедшего» (1837) в этой связи было сказано: «С жизнью народов бывает почти то же, что с жизнью отдельных людей. Всякий человек живет, но только человек гениальный или поставленный в какие-нибудь особенные условия имеет настоящую историю... Настоящая история народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется идеей, которая ему доверена и которую он призван осуществить, и когда начнет выполнять ее с тем настойчивым, хотя и скрытым, инстинктом, который ведет народы к их предназначению. Вот момент, который я всеми силами моего сердца призываю для моей родины.»

Со времени Петра Великого мы думали, отмечает Чаадаев, что и  мы идем вместе с народами Запада. Но вот появляется новая школа –  школа новоиспеченного патриотизма  – и говорит, что больше не нужно  Запада и что надо разрушить создание Петра Великого, забыв о том, что  сделал для нас Запад и чему нас обучила Европа. Чему нам завидовать на Западе – его религиозным войнам, его папству, рыцарству, инквизиции? Предоставленные самим себе – нашему светлому уму, плодотворному началу, скрытому в недрах нашей мощной природы, особенно нашей святой вере – мы очень скоро «опередили бы все эти народы, преданные заблуждению и лжи».

Социально-политическую программу  славянофильской школы, о которой  здесь идет речь, Чаадаев относил  к разряду ретроспективных утопий. Ее суть он передавал такими словами: « Итак, удалимся на Восток, которого мы всюду касаемся, откуда мы не так давно получили наши верования, законы, добродетели, словом, все, что сделало нас самым могущественным народом на земле. Старый Восток сходит со сцены: не мы ли его естественные наследники?»

Расходясь со славянофилами  в оценке «выгод нашего изолированного положения», Чаадаев сближался с  теми из них, кто воспринимал застойность  как «спасительную неподвижность» в эпоху потрясений. В своих  представлениях о путях спасения он был не менее утопичен, чем  его оппоненты. Его программа  конструировалась с учетом такого же небольшого числа основополагающих факторов (религия, просвещение и  облагораживание нравов), как и  у славянофилов (община, религия, самодержавие).

О европейских революциях 40-х гг. он отзывался как о впадении человечества в варварство и анархию  и наступлении эпохи господства «посредственности». В этих условиях он стал видеть призвание России в том, чтобы «дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе». О перспективах социализма он заметил не без проницательности, что «социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники». При всех симпатиях к римско-католическому миру народов, в котором он находил гармоничное соединение религии с политикой, а также с наукой и духом общественных преобразований, он воздавал должное и плодам православия на Руси: здесь плоды составили не наука и благоустроенный быт, а «духовное и душевное устройство человека – бескорыстие сердца и скромность ума, терпение и надежда, совестливость и самоотречение. Ему мы обязаны всеми лучшими народными свойствами, своим величием, всем тем, что отличает нас от прочих народов и творит судьбы наши» (из письма П. Вяземскому, 1847 г.).

Мы призваны, отмечал Чаадаев, быть настоящим совестным судом  по многим тяжбам, которые ведутся  перед великим трибуналом человеческого  духа и человеческого общества. В  число собственных заслуг перед  Россией он включал неизменную «любовь  Отечества в его интересах, а  не в своих собственных», а также  свое стремление вместо «представительства идей» обзавестись своими собственными идеями. Его обобщения русской и всеобщей истории благотворно повлияли на аналогичную работу в среде западников и славянофилов, а также на позицию маркиза де Кюстина, автора книги «Россия в 1839 г.». Его размышления о роли и судьбах церковной жизни на православном Востоке и католическом Западе были подхвачены и продолжены Вл. Соловьевым. Некоторые его взгляды и оценки были усвоены в народничестве через посредство Герцена, особенно мысль о своеобразных свойствах русского народа, делающих его предрасположенньм к ускоренному усвоению положительного опыта, накопленного Западом в области культурной и политической.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Фигура Петра Яковлевича Чаадаева будет еще долго выделяться из лучших философских умов царской  России. Будучи аристократом духа и  рациональным патриотом своей страны, Чаадаев предложил свою теорию о  происхождении русского народа, его  культурного феномена и предназначении. Но это никак не отождествляется  с первым из «Философических писем», опубликованным в «Телескопе». Чаадаев, как мыслитель тонких материй, излагал  на протяжении всего своего творческого  пути одну большую истину – предыдущие поколения шли по ложному пути поверхностного отношения к высоко духовному началу нации, но у нас еще есть шанс. Он состоит в будущих поколениях, их предполагаемых мыслях и действиях, направленных на гуманное значение существования человека. Политические идеи Чаадаева, направленные на создание целостного государства со здоровой системой нравственных принципов, актуальна до сих пор.

Христианство - в его западной интерпретации - Чаадаев понимал  как начало единения народов, резким движением от материального к  духовному, от частного - к общему. В этом и был весь смысл «Писем», суть их не сводилось лишь к низвержению фальшивых идеалов России как нации, хотя эта тема занимает не последнее место в трудах философа.

Попытка русского философа решить проблему материального и  духовного в организации социального  бытия дает нам хоть и противоречивую, но системную концепцию исторического  процесса, и попытка анализа причин российской исторической действительности. От Чаадаева идут импульсы на всю русскую  философию ХIХ-ХХ веков – к Вл. Соловьеву, Н.Бердяеву и другим философам. Многие русские мыслители постоянно возвращаются к вопросам, которые поднял и сформулировал Чаадаев, хотя решают их уже по-другому.