Категория материи и принцип объективности знания

Теория относительности установила не только искривление пространства под действием полей тяготения, но и замедление хода времени в сильных гравитационных полях. Даже тяготение Солнца -- небольшой звезды по космическим меркам -- влияет на темп протекания времени, замедляя его в своем поле тяготения. Поэтому если послать радиосигнал в какую-то точку по «траектории», проходящей рядом с Солнцем, путешествие радиосигнала займет в таком случае больше времени, чем тогда, когда он проходит вдали от солнечной массы.

Специальная теория относительности не затрагивала проблему воздействия материи на структуру пространства -- времени, а в общей теории Эйнштейн непосредственно обратился к органической взаимосвязи материи, движения, пространства и времени. Согласно этой теории пространство не существует отдельно, как нечто противоположное «тому, что заполняет пространство» и зависит от координат. Пустого пространства, т.е. пространства без поля, не существует. Пространство -- время существует не само по себе, а только как структурное свойство поля. Теория относительности показала единство пространства и времени, выражающееся в совместном изменении их характеристик в зависимости от концентрации масс и их движения. Время и пространство перестали рассматриваться независимо друг от друга, их заменило представление о пространственно-временном четырехмерном континууме.

Развитие общей теории относительности в последнее десятилетие привело к подлинно революционным изменениям наших представлений о времени и пространстве.

Мы не можем подробно освещать здесь все эти захватывающие дух открытия и гипотезы, тем более что далеко не все из них до сих пор достаточно «устоялись». К примеру, еще совсем недавно гипотеза «черных дыр» считалась вполне достоверной и почти общепризнанной в объяснении некоторых космических явлений. Но совсем недавно ее же автор, английский астрофизик С. Хокинг, сам выступил с ее опровержением, признав ее недостаточную обоснованность. Его новая гипотеза состоит в том, что вместо «черных дыр» образуются области сверхвысокой массы, так что космическое вещество, приближаясь к этой области, не исчезает в ней «безвозвратно». Однако ввиду новизны этой гипотезы она рождает больше вопросов, чем ответов. Так или иначе, все эти вопросы всерьез, в научном, отнюдь не в бытовом плане свидетельствуют об актуальности проблемы «бытия» и «небытия», соотношения категорий время -- вне-времени, пространство -- вне-пространства.

Люди постоянно задаются вопросами: что было тогда, когда не было ничего, и что находится за пределами пространства и времени? Первый вопрос самопротиворечив. Второй выходит за рамки современной науки. Ученый вправе не отвечать на эти вопросы за неимением точных данных. Но поскольку они возникают, философия берет на себя формулировку и возможное обоснование ответов, считая все же, хотя и абстрактно, возможным существование «нечто» за пределами пространства и времени. И даже более, существование того, что мы называем «ничто», за пределами пространства и времени, даже не имея об этом «ничто» никакой информации. Так или иначе, эти понятия имеют вполне очевидный онтологический смысл. Ясно только, что они необходимы в гносеологическом и методологическом аспектах для того, чтобы мысль имела стимул дальнейшего движения.

4. Изменение и сохранение  как универсальные свойства систем

Одной из главных проблем философии, начиная с ее возникновения, была проблема движения. Действительно ли изменяется мир или его изменчивость -- лишь кажущееся явление, результат ограниченности и неточности чувственного восприятия предметов, несовершенство нашего знания о них? Ведь утверждения древних мудрецов на этот счет были противоречивыми. «Все течет, все меняется», -- говорил Гераклит. Но ему же принадлежат слова: «В изменении покоится». Даже сама по себе неизменность этих истин, значение которых мы признаем и сейчас, в III тысячелетии новой эры, говорит не только о том, что много воды утекло со времен Гераклита, но и о том, что многое осталось с тех пор неизменным. Решение вопроса о соотношении движения и покоя, изменения и сохранения давалось человечеству с огромным трудом, несмотря на кажущуюся простоту этих понятий. Положение об универсальности движения, на котором покоится современная наука, было итогом развития науки по крайней мере на протяжении 15 веков. Он был подведен лишь в середине XIX в., когда открытия физики, химии, биологии, геологии, астрономии показали, что действительно «движение, рассматриваемое в самом общем смысле слова, т.е. понимаемое как способ существования материи, как внутренне присущий материи атрибут, обнимает собой все происходящие во вселенной изменения и процессы, начиная от простого перемещения и кончая мышлением»2. Именно на этой научной основе движение стало философской категорией, обозначающей любое изменение вообще, относящееся не только к природным, но и общественным системам, более того, к процессу познания как форме самостоятельного движения мысли. Даже если учесть, что «Диалектика природы» Ф. Энгельса осталась незаконченным произведением, предпринятая им классификация видов движения материи, выделившая физическую, химическую, биологическую, социальную формы и мышление как особую разновидность движения, сохранила свое методологическое значение до сих пор, показав важное направление развития науки -- изучение новых форм движения (изменения) предметов и явлений действительности. Однако эта работа дает и другой урок: как не следует догматизировать выводы самого Энгельса, сформулированные им в конкретной историко-научной ситуации. Нельзя не учесть того обстоятельства, что мысль Энгельса оттачивалась в его полемике со сторонниками теории равновесия, в частности с Е. Дюрингом, и, следовательно, подчинялась законам острокритического жанра. Теоретические издержки были неизбежны. Энгельс настойчиво подчеркивал значение движения, его абсолютный характер; «Движение -- есть способ существования материи. Нигде и никогда не бывало и не может быть материи без движения».

Дальнейшее развитие его идеи должно было, во-первых, учитывать «аромат» той эпохи, объяснить причину такого предпочтения движения в ущерб покою, равновесию, постоянству. Во-вторых, исправить некоторые обусловленные конкретным контекстом полемические перегибы. Иной логикой руководствовались, однако, его последователи, которым была важнее «буква» в трудах Энгельса, чем диалектический дух. Посмотрим, каким образом отражают результат развития марксистско-ленинской концепции движения в конце XX столетия авторы цитированных уже «Основ марксистско-ленинской философии», изданных в 1980 г. Далее следует «доказательство от противного» относительно неразрывности материи и движения, которое если и может быть примером, то лишь того стиля аргументации, который был типичным для учебников вплоть до недавнего времени. И именно как образец марксистской схоластики оно, безусловно, представляет скорее исторический, нежели теоретический интерес. Из этого доказательства приведем лишь вывод: «Следовательно, если любые возможные объекты внешнего мира обладают некоторыми свойствами, структурой, обнаруживают свое существование по отношению к другим телам и могут быть в принципе доступны познанию, то все это -- результат внутренне присущего им движения и взаимодействия с окружением». За цепочкой пугающих предложений о том, что было бы, не будь движение атрибутом материи, следует самый «решающий» аргумент: «Наконец, она (материя.-- И.Н.) была бы принципиально непознаваема для нас, поскольку всякое познание внешних предметов осуществимо лишь при их воздействии на наши органы чувств и приборы. У нас не было бы никаких оснований допускать существование такой материи, поскольку от нее не поступало бы никакой информации. Суммируя все эти негативные признаки, мы получаем чистое ничто, некоторую фикцию, которой абсолютно ничто не соответствует в действительности». Словом, движение -- атрибут материи, поскольку мы не можем мыслить иначе... Если эта длинная тирада что-либо и демонстрирует, то только явный идеализм, ставящий существование атрибутов материи в зависимость от познания и целей субъекта. И это чрезвычайно поучительно наблюдать у авторов, претендующих на самое последовательное и самое аргументированное доказательство справедливости диалектического материализма. Очень показательный пример того, как догматический материализм оборачивается своей полной противоположностью, т.е. идеализмом.

Как ни странно, неразрывная связь движения и покоя, изменения и сохранения, обнаруживаемая даже древнегреческой философией, оказалась затененной в марксистской философии, отодвинулась на второй план. Тело, покоящееся по отношению к Земле, например, рассматривалось в первую очередь как движущееся вместе с нею вокруг Солнца, вместе с Солнцем -- по отношению к другим звездам галактики, далее -- перемещение ее относительно других звездных систем и т.д.

Если и говорилось об устойчивости живого организма, то только в связи с внутренним обменом веществ, внешними взаимодействиями и т.д. Завершались такие логические построения неизменным подчеркиванием того, что «абсолютного покоя, безусловного равновесия не существует. Отдельное движение стремится к равновесию, совокупное движение снова устраняет равновесие». Одним словом, абсолютно движение, а покой, равновесие -- лишь относительны.

Эта позиция воспроизводится и в новых философских изданиях. Так, один из авторов «Введения в философию» пишет: «Материя не может существовать вне движения. Любой ее объект существует лишь благодаря тому, что в нем воспроизводятся определенные типы движения... Иначе говоря, движение внутренне присуще материи. Оно так же абсолютно, как абсолютна сама материя».

Иначе определяется покой. О нем, с точки зрения автора, можно говорить только по отношению к некоторой системе отсчета. Далее следует целая цепочка примеров: дом покоится относительно поверхности Земли, но вращается вместе с Землей вокруг Солнца. Вращается он и вокруг центра нашей Галактики. Вследствие расширения Вселенной он удаляется от других галактик и т.д. Автор напоминает и о том, что дом состоит из частиц (атомов, молекул), которые находятся в состоянии «бурлящего движения» и т.д. Обилие весьма пространных примеров в итоге затеняет то простое обстоятельство, что любое движение предмета совершается также лишь относительно какого-то другого предмета, рассматриваемого как неизменный (покоящийся). Автор невольно признает это сам, поскольку благодаря «повторению во времени» способов и видов движения, образующих предмет, он и может быть представлен как качественно специфический объект, отличный от других объектов. Тем не менее сила авторитета классиков берет верх. Вывод таков: «...Понятие покоя представляет собой обозначение тех состояний движения, которые обеспечивают стабильность предмета, сохранение его качества. Поэтому покой относителен, а движение абсолютно, оно есть неотъемлемое свойство, атрибут материи». Если подобная логика что-то доказывает, то только магическое действие марксистских традиций.

Подобного рода суждения, подкрепляемые цитатами классиков, в действительности отрывали движение от покоя, допускали возможность движения, так сказать, в «чистом виде», отдельно от постоянства, устойчивости и сохранения. Между тем мысль об абсолютности движения при относительности покоя сама по себе была самопротиворечивой, если не сказать -- абсурдной. Это была еще одна дань предпочтения одной категории другой, предпочтения, имеющего отчетливо выраженный субъективный характер. Одна из категорий считалась более важной по сравнению с другой. Сейчас уже не представляет секрета, что такого рода предпочтения были важны в определенном социально-историческом контексте, с точки зрения скорейшего движения к поставленной цели -- уничтожение старого общества и построение на его основе нового, движение любой ценой, неумолимое и неуклонное.

Если и можно говорить об абсолютности движения, то с учетом всех тех обстоятельств, на которые указывалось выше, а именно: движение абсолютно в смысле универсальности этого свойства, неразрывной его связи с материей. (Хотя при этом, как правило, предусматривается, что движение присуще также нематериальным явлениям.) Однако с тем же успехом можно говорить и об абсолютности покоя, сохранения, как столь же универсального свойства материальных (и нематериальных) систем.

Не следует бояться парадоксов, если они имеют реальное содержание. Есть реальное противоречие в том, что движение мы рассматриваем как абсолютное, поскольку оно присуще всем известным и предполагаемым материальным и духовным процессам и представляет собой, насколько могут свидетельствовать наука и практика человечества, неотъемлемое свойство всех известных нам систем. Отсутствие или прекращение движения противоречило бы всем законам, открытым наукой. Однако в самом смысле этого понятия заложено противопоставление движения и покоя. Это всегда движение, изменение относительно того, что принимается в данном случае как неподвижное, неизменное. Мы понимаем при этом, что сами покоящиеся, неизменные предметы в действительности движутся, преобразуются в другой «системе отсчета» и т.д. Таким образом, в определениях данных категорий есть доля условности, определенный, допустимый теоретически и практически произвол, элемент субъективности. Нельзя забывать о том, что эти понятия образованы человеком; исходя из определенных целей познания и практики. Можно ли в таком случае придавать понятиям «абсолютное» и «относительное» буквальный онтологический смысл? Разумеется, нет. Но и отказаться от них, несмотря на их «метафизический» балласт, которым их снабдили различного рода системосозидатели, нет никаких причин. Как и со всеми философскими категориями, с ними надлежит обращаться с учетом всех конкретных обстоятельств, в которых они могут использоваться вполне правомерно.

Итак, после этого «гносеологического» отступления вернемся к категориям, которые интересуют нас прежде всего: движение и сохранение. Уже лишь из-за их альтернативности, неразрывной взаимосвязи они должны рассматриваться как относительные. Движение отнюдь не заканчивается там, где начинается покой. Так же как покой, сохранение не начинается там, где иссякает движение. Эти категории взаимопредполагают и взаимоисключают друг друга, поскольку в самой действительности движение внутренне содержит в себе момент постоянства, а это последнее возможно лишь на основе определенной формы движения. Как ни банально это звучит, но налицо их взаимопроникновение.

Говоря об изменении чего-либо, надлежит подчеркивать не только внешний, не изменяющийся фон, но и внутренние факторы сохранения, инвариантности, составляющие собственно содержание данных процессов. И наоборот: акцентируя внимание на сохранении, следует брать в рассмотрение не столько внешний фон изменяющихся явлений, сколько внутреннюю динамику этой устойчивости, не боясь противоречий, которыми приходится при этом оперировать, ибо эти противоречия как раз и позволяют уловить суть процессов.