Философия и научная картина мира

     «Философия и научная картина мира»

     1. Категория материи  и принцип объективности  знания

     В начале XIX в. природа представлялась закономерным ходом событий в пространстве и во времени, при описании которого можно было так или иначе (практически или теоретически) абстрагироваться от воздействия человека на предмет познания. Поэтому у Ленина были основания в работе «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) настаивать на том, что объективная реальность «отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них».

     Однако  акцент, сделанный Э. Махом и Р. Авенариусом на взаимосвязи материи и сознания, при всей некорректности их выводов был отнюдь не бесполезен в методологическом плане. Их усиленное внимание к взаимосвязи материи и сознания, объекта познания и познавательных усилий, а также средств исследования не снимало «с повестки дня» тему первичности материи. Оно указывало лишь на сложность решения этой задачи в процессе познания. Из сути самих научных проблем вытекали новые требования к научной методологии в начале XX в.

     Признание материальности мира и объективного существования предметов и явлений  действительности, несмотря на трудности  в изучении микромира.

     Необходимость определения степени независимости предмета исследования от субъекта познания при очевидной взаимосвязи обеих сторон.

     Учет  характера и степени воздействия  субъекта на содержание объективных  процессов.

     Изображение действительности в гносеологическом плане из одномерного превращалось в двух или даже трехмерное. Существенно менялась методологическая ориентация новой науки. Научная революция привела к методологической революции.

     Философские труды Ленина выполнили первую часть  работы и были важны в мировоззренческом  плане, но не достигли методологического  уровня проблемы, да и не ставили  такой задачи.

     Их  главная цель была - отстоять материализм. Следующий этап требовал специального методологического исследования, условия для которого в начале XX в. еще не созрели. Но именно позитивизм, провозгласивший себя «философией науки», принял эстафету методологических поисков в сфере естественных наук. Здесь оказались уже недостаточными (хотя и необходимыми) укрепленные Лениным «великие» истины материализма. Главный вопрос состоял уже не столько в том, существует ли материя и первична ли она. Актуальным стало другое - как доказать объективность микромира, пространственно-временных отношений, оказавшихся относительными, зависящими от позиции наблюдателя (выбора системы отсчета)? Как подтвердить объективное существование ненаблюдаемого электрона, тем более что он ведет себя столь странным образом: обнаруживая свойства то частицы, то волны?

     Лишь  спустя 50 лет после этого волнующего периода в истории науки физики почти точно знали,' что электрон и электромагнитное поле -- это не просто красивые формулы, что изменение пространства и времени в зависимости от скорости движения тела по отношению к наблюдателю и т.д.-- не призрачные фантомы человеческого восприятия реальности. Все это факты, в значительной степени независящие от наблюдателя, шире -- от субъекта познания. И все же мы вынуждены допускать эту оговорку -- почти зная, что электрон невозможно «поймать», идентифицировать абсолютно объективно, независимо от прибора (а следовательно, и наблюдателя, связанного с ним). Словом, физике удалось с большей или меньшей достоверностью установить объективность существования электрона, объективность пространственно-временного интервала в теории относительности и т.д. Но как зыбки эти опоры нашего знания, опирающиеся на слова вроде в «конечном счете» и «почти»... Даже сейчас. А тогда, в начале века?.. Тогда впереди было еще много лет, отведенных историей на то, чтобы рассеять сомнения. Что было совершенно ясным, не подлежащим сомнению философу Ленину, сумевшему с позиций материализма заглянуть в будущее электрона и других микрочастиц, представлялось весьма проблематичным для физики.

     Позднее, когда это смутное предвосхищение особенностей науки XX в., ее отличия  от классической стало очевидностью, Э. Шредингер по этому поводу написал: «Классическая физика представляет тот вид стремления к познанию природы, при котором мы стараемся заключить об объективных процессах, по существу исходя из наших ощущений; поэтому мы отказываемся здесь от учета влияний, которые оказывают все наблюдения на наблюдаемый объект... Квантовая механика, наоборот, покупает возможность рассмотрения атомных процессов путем частичного отказа от их описания в пространстве и времени и их объективирования».

     Порвав  с традициями классической, квантовая  механика открыла новую эру в  методологии научного познания. Квантовая механика действительно дала новую систему отсчета для понимания всех событий, протекающих в мире, включая и само его возникновение в том виде, с которым связана наша жизнь. Реальность теперь не могла быть безусловно независимой от наблюдателя. Нет ничего удивительного в том, что это интерпретировалось как очевидная зависимость исследуемой системы от наблюдателя. Конечно, не обошлось и без некоторых крайностей, представляющих ситуацию таким образом, что «материя» растворяется в новой картине мира, что математические абстракции окончательно заменяют ее.

     Представление о том, что квантовая механика имеет дело с «наблюдениями», но не с объектами как таковыми, надо сказать, живо и по сей день. Многие выдающиеся физики и ныне убеждены, что уравнения движения в квантовой  механике (и даже в классической) не содержат описания реальности, а  являются лишь средствами для исчисления вероятности тех или иных результатов  наблюдения.

     Ученый, разумеется, должен исходить из того, что  объект и его восприятие даже с  помощью сложнейших приборов неразрывно связаны между собой. Нельзя заведомо, до полного завершения исследования сказать, что именно объективного и что субъективного есть в понимании явлений, что зависит от сознания и что не зависит от него. Реальность, с которой сталкивается он в методологическом контексте (т.е. имея дело не с готовым, сформировавшимся знанием, ас движением познания к новому), представляет собой неразрывную связь, единство объективного и субъективного. Задача ученого в том и состоит, чтобы в ходе дальнейших исследований по возможности разделить две стороны процесса познания, установить более точную форму зависимости между ними.

     Чем конкретно занят человек, пытаясь  убедиться в объективном существовании  того или иного предмета? Он занят, говоря методологическим языком, «элиминацией»  субъекта из его знания и опыта, т.е. исключением всего, что является субъективным, что подвержено влиянию  личности познающего или его воздействию  на предмет теми или иными средствами, инструментами или имеющимися у  него другими знаниями или даже предрассудками. В научном плане процедура  довольно проста: изменяя один из параметров восприятия, наблюдают за тем, как  изменяется и изменяется ли предмет. Если меняется, значит, есть зависимость, если нет -- значит, нет зависимости. Не будем сейчас углубляться в конкретику. Каждый даже из своего обыденного опыта может извлечь массу примеров проведения подобной процедуры. Для нас важно сейчас понимание главного: что такая элиминация в принципе возможна во многих процессах реального научного познания. А если она в принципе возможна, значит, она и реально осуществима вопреки всем трудностям. Если она не реализуема сейчас, то найдутся средства и методы осуществить ее позднее. Важно также понять, что осуществление этой «операции» по отделению субъективного от объективного является важным условием познаваемости мира. В.И. Аршинов пишет: «Отмечая роль научного эксперимента в решении этих задач, создавая в эксперименте устойчиво воспроизводимые явления и процессы, конструируя приборы для обнаружения, фиксации и измерения их объективных характеристик, исследователь обретает новое качество коммуникативности своей познавательной деятельности. Развитие эксперимента открыло возможность контакта с явлениями и процессами, которые уже не могут быть непосредственно воспринятыми органами чувств человека».

     В своем обыденном опыте каждый человек инстинктивно проделывает  эту процедуру, можно сказать, ежечасно и даже ежеминутно, руководствуясь своими знаниями об окружающих предметах  и контролируя их адекватность, беря в руки интересующие его предметы, рассматривая их через лупу, ударяя молотком и т.д. В научном исследовании дело обстоит, конечно, намного сложнее, чем в быту. Принцип, однако, тот же. Решается все тот же вопрос: что именно зависит (связано, обусловливается) от сознания и что не зависит (не связано, не обусловлено) от состояния нашего сознания? Независимая сторона признается объективной, т.е. первичной (материальной), зависимая - субъективной, вторичной (идеальной).

     Опыт  всегда противоречив. Это противоречие отнюдь не во всех случаях удается  «снять» на уровне ощущений. Мы можем сравнительно легко убедиться в том, что ложка, помещенная в стакан с водой, все же не изгибается, как свидетельствуют наши органы зрения; что кошмарный сон не имеет отношения к реальности; не составляет особого труда, если вы не верите глазам своим, на ощупь убедиться в том, что существует дверь как объективная реальность. Однако, доверяя только чувственным данным, невозможно убедиться, например, в том, что земля круглая или что свет состоит из лучей разного цвета. К. счастью, наука за много веков своего существования выработала такое средство ответить на подобные вопросы, как теория и математический аппарат. Теоретическое знание или математические формулы рассматриваются многими как чисто субъективная сторона познания. Их участие в познавательных процедурах считается еще одним доказательством «присутствия субъекта» или общих «универсалий». Между тем теория, равно как и математика, позволяет человеку выйти за пределы опыта, выявить независимость содержания знания от эмпирических данных, что и служит доказательством объективности. Другая теория обнаруживает границы первой и т.п. Именно теория позволяет нам «снять» противоречия эмпирического опыта, выйти за его пределы с помощью таких абстрактных понятий, как тяготение, сила, ускорение, или математических величин -- длина волны, количество массы, энергия и т.п.

     В естествознании, таким образом, вывод  об объективном существовании того или иного явления и предмета возможен только в результате длительного  процесса познания благодаря достаточно длинной цепочке проб и ошибок; в конечном счете только тогда, когда  нарушается привычная, устойчивая цепь данных опыта или теоретических  рассуждений. Лишь сравнительно недавно  завершился (окончательно или нет -- покажет будущее) длинный марафон погони за кварками. Около 30 лете момента выдвижения гипотезы физики бились над тем, чтобы она приобрела конкретные очертания и более или менее объективную интерпретацию, когда стало ясно, что многие явления и процессы в микромире (захват, слабое взаимодействие и т.д.) не могут быть объяснены в рамках «классической» теории элементарных частиц.

     Таким образом, вовсе не логический вывод  из теории или обобщение наблюдений дают доказательство материального  существования того или иного  объекта, напротив, неудача старой теории, осечка в экспериментах и т.п. свидетельствуют об объективном  существовании некоего нового явления. Не соответствие, а противоречие! Какие  бы научные, экспериментальные или  практические средства мы ни использовали, поскольку единственным субъектом  познания является человек, сам он не может выйти за пределы «сознания  вообще». Но, как бы то ни было, человечеству в целом под силу решать эту  проблему в каждом отдельном случае, а следовательно, и в глобальном смысле.

     За  свою многовековую историю ученые научились  отделять сознание, ощущения, иллюзии  и другие проявления духовной деятельности от объективного, независимо от человека существующего мира. И в этом смысле мир мы считаем познаваемым. Слабость позитивизма и некоторых современных  методологических концепций в том, что, справедливо указывая на неразрывную  взаимосвязь материи и сознания как важнейшую методологическую проблему, они либо весьма негативно, либо скептически отзываются о возможности  «выхода» за пределы сознания вообще, а следовательно, сомневаются в правомерности принципиального различения, а тем более противопоставления материи и сознания. Человек не может выйти за пределы своего сознания в абсолютном смысле слова, но способен доказать относительный характер этой зависимости, демонстрируя в каждом отдельном случае существование некоторых вещей, явлений и их свойств, «незапрограммированных сознанием».

     «Неразрывная  связь» материи и сознания годится  и даже необходима как исходная посылка  всякого научного исследования, но в таком случае следующим его  шагом должно быть доказательство их относительной независимости. Исходная посылка частного научного исследования в принципе может быть и иной: независимость предмета исследования от нашего сознания. Но в таком случае целью более детального изучения вопроса должно быть выяснение характера  взаимосвязи между тем и другим.

     Наша  методологическая литература интерпретирует до сих пор эту ситуацию зачастую в ином свете: находя в этом простое  и несомненное подтверждение  принципов материализма, не замечая, что эта «несомненность» материализма всегда проблематична, ибо требует  проверки и решения в каждом отдельно взятом случае. И в каждом случае решение может быть самым разным: от высокой степени независимости материи от сознания до почти полной субъективной предопределенности. Всерьез нужно рассматривать все аргументы «за» и «против» материалистического подхода. Для результата познания одинаково важна как объективная, так и субъективная сторона. Нельзя упускать из виду или недооценивать ни ту, пи другую. А следовательно, ни материалистический, ни идеалистический подходы. «Некоторые физики, в том числе и я сам,-- признавался Эйнштейн,-- не могут поверить, что мы раз и навсегда должны отказаться от идеи прямого изображения физической реальности в пространстве и времени или что мы должны согласиться с мнением, что явления в природе подобны игре случая. Каждому дозволено выбрать направление приложения своих усилий, и каждый человек может найти утешение в прекрасном изречении Лессинга, что поиск истины значительно ценнее, чем обладание ею».