Душа человека

В состоянии  безумия в человеке уживаются  как бы два разных существа: тот, кем он себя мнит, и тот, кем он является на самом деле. Не будучи в состоянии освободиться от такой раздвоенности, он испытывает потребность воплотить своё субъективное представление в действительность, либо, наоборот, устранить то действительное, что противоречит его представлению. Вот эта энергия хотения безумного человека во что бы то ни стало привести окружающий мир в соответствие со своим субъективным представлением есть начало разумности, ибо здравый рассудок требует от человека, чтобы его чувство самого себя соответствовало его знанию о самом себе. Но поскольку суть безумия в том и состоит, что порождаемые душевнобольным человеком субъективные представления о самом себе не имеют под собой объективного основания, постольку действительность оказывается неспособной принять их в себя.

Мимолётные  озлобления, которые случаются с  каждым из нас, – это тоже проявление вспышек безумия. Вспомните, например, как в минуты сильной обиды и гнева мы теряем чувство реальности. Нам кажется, что мы способны покарать весь оскорбивший нас мир. Нам хочется наказать обидчика, раздавить эту "гадину", изничтожить её насовсем. И хотя этот обидчик может быть недосягаем для нас, да и вполне вероятно, он вовсе не заслуживает той кары, которую мы уготовили ему в своём разыгравшемся воображении и которую мы не в состоянии физически или технически осуществить, тем не менее в такие минуты мы ощущаем себя способными на многое.

Разумный человек  всегда умеет подавить в себе такие  вспышки безумия за счёт всей мощи нравственных императивов, успевая  к тому же подумать о возможных  последствиях своих действий. Но в  подлинном безумии, где субъективное представление человека приобретает господствующее значение над его сознанием, тёмные силы сердца, сбрасывая заслоны нравственных устоев и разумных доводов, вырываются на свободу. Тогда озлобление безумных людей в лучшем случае проявляется в мании вредить другим, в худшем – во внезапно пробуждающемся стремлении к насилию.

Такова последовательность ступеней помешательства. Такие же ступени проходит каждый человек  в процессе своего индивидуального  развития. В самом раннем возрасте Я ребёнка ещё целиком погружено  в процедуру чувствования самого себя. Он ещё не осознаёт ни самого себя, ни того, что его окружает. Это ступень возрастного слабоумия. Рассеянность проявляется тогда, когда ребёнок ещё не способен узнавать окружающие его предметы и, соответственно, путает их значение. Бестолковость, наоборот, проявляется в неспособности ребёнка к применению предметов согласно их назначению.

Ступень тупоумия соответствует тому периоду, когда ребёнок ещё в значительной степени погружен в процедуру чувствования самого себя, но наряду с этим он уже увлечён некоторым ограниченным кругом дел, которые он способен самостоятельно выполнять. Он уже умеет самостоятельно кушать, ложиться спать, играть в некоторые игры, но за всем остальным должны продолжать следить его родители.

И, наконец, возрастной аналог безумия – это разрыв между содержанием юношеских идеалов и содержанием реального мира. Юноша живёт как бы в двух мирах. Одно своё "Я" он имеет в своём идеальном мире, сформированном на основе его субъективных чувств и побуждений. Другое его "Я" пребывает в реальном мире, который вызывает у него чувство недовольства как несоответствующий его идеалам. Это достаточно длительный период, который завершается, как правило, лишь на четвёртом десятке лет жизни.

в) Утверждение чувства самого себя

Чувство самого себя складывается из всей совокупности многообразных внутренних ощущений человека, из множества выполняемых им движений, испытываемых им физиологических потребностей, духовных влечений, и ничем от них не отличается. Чтобы утвердить в себе это всеохватывающее чувство, человеку требуется освоить все его частные проявления. Необходимо сделать каждое особенное движение тела привычным настолько, чтобы выполнять его, не затрачивая на это своего внимания. Точно так же необходимо свыкнуться со всеми своими внутренними ощущениями и переживаниями в их особенности. Только тогда наша душа станет способной не только различать свои многообразные внутренние ощущения, но и удерживать их под своим контролем. При этом для неё в полной мере действует правило: спасение утопающих – дело самих утопающих. И таким спасительным для нашей души способом овладения своим телом и внутренним миром своих ощущений становится привычка.

Тело человека является средой обитания его Я. Иначе говоря, наше Я живёт "одетым" в своё тело. Поэтому если мы хотим осуществлять свои цели, то должны в первую очередь подчинить собственное тело своему Я. От природы оно ещё не способно к исполнению всей той массы движений, которые нам необходимы в этой жизни. Чтобы овладеть ими, нам требуется натренировать своё тело на исполнение каждого из них.

Вначале наше Я  ещё не способно управлять своим  телом. Оно непослушно для него. Пытаясь  овладеть своими руками, ногами, головой, и т.д., мы придаём им то слишком  большой, то слишком малый импульс движения. Повторяя одно и то же движение много раз, наша душа, как всеобщее начало тела, начинает ощущать требуемую силу. Благодаря этому данное действие становится всё более соразмерным и уверенным. Чем более привычным делается то или иное движение, тем менее наше сознание обращает своё внимание на то, как оно выполняется, а наша душа, наоборот, всё более тесно срастается с ним и берёт его под свой контроль. И так происходит со всеми теми движениями, которые мы осваиваем по ходу всей своей жизни.

Так, например, способность к прямохождению  превращена волей человека в привычку. Вспомните, как неловко ребёнок  делает первые шаги: каждый шаг даётся ему с трудом, на каждом движении он сосредоточивает всё своё внимание. Но со временем прямохождение становится для него столь привычным делом, что он уже перестаёт обращать внимание на то, как он ходит, его душа осуществляет этот процесс автоматически. Точно так же за счёт выработки соответствующих навыков ребёнок доводит до автоматизма исполнение всех повседневных движений: сидеть, вставать, ложиться, залезать, прыгать и т.д. Благодаря тренировке его душа срастается с ними и принимает процедуру их исполнения под своё начало.

Далее дети учатся пользоваться инструментами, первым из которых является обычная ложка. Взрослый человек, само собой, ложки мимо рта не пронесёт, но так ли всё начиналось... Вспомните первые попытки ребёнка поднести ложку ко рту. У него ничего не получается. Ложка попадает то в лоб, то в нос, то за ворот. Ребёнок весь вымазан в каше, мамам не хватает терпения смотреть на это. Но что делать, всему надо учиться и ко всему привыкать. И то, что работа ложкой становится для взрослого человека настолько привычной, будто он всегда умел это делать, говорит лишь о великом значении для нашей жизни привычки, а вовсе не о том, что мы рождаемся с ложкой в руке.

Равным образом  деятельность органов чувств человека следует рассматривать как проявление утвердившейся в нас привычки видеть, слышать, обонять, осязать и  вкушать окружающие нас предметы. Мало просто иметь ощущения внешнего мира, надо ещё уметь находить их в себе. Для этого ребёнку требуются годы тренировок. Механизм нахождения нашим сознанием в самом себе образов созерцаемых нами предметов также доведён нами посредством привычки до автоматизма. Неслучайно поэтому говорят в более узком смысле о натренированном зрении или о натренированном слухе. Все мы сначала тренируем деятельность своих органов чувств на материале нашей повседневной жизни, но затем каждый из нас натренировывает их уже сообразно своей собственной профессии.

Точно так же посредством выработки привычки мы делаемся способными считать, читать и писать. Собственно, к обретению  таких навыков и сводится задача начального школьного образования. Когда, например, мы учимся писать, то с помощью учителей обращаем внимание на массу всяческих мелочей, которые следует соблюдать при письме. Но по мере того как умение писать делается для нас всё более привычным и мы полностью овладеваем всеми относящимися к нему частностями, мы перестаём их замечать. Душа срастается со всеми этими движениями рук и начинает выполнять их автоматически, тогда как наше сознание, освободившись от них, обращает своё внимание лишь на смысл того, что мы пишем, а не на то, как мы пишем.

То же самое  касается умения говорить и мыслить. Оно также вырабатывается годами вольных и невольных тренировок, благодаря чему деятельность мышления и речь становятся привычными для нас. Взрослый человек размышляет постоянно, не замечая того, как он это делает. Точно так же мы и разговариваем (на родном языке), совершенно не задумываясь ни о грамматических правилах, ни о значении большинства произносимых нами слов. Вся эта технология порождения речи находится у нас в ведомстве души, а не сознания. Если бы мы всякий раз вспоминали то или иное слово или связанное с ним правило речи, то мы не смогли бы ни мыслить, ни разговаривать. Лишь сделав все слова привычными и столь же привычными их грамматические связи между собой, мы становимся способными мыслить. Мы мыслим только благодаря выработанной годами привычке мыслить.

Привычку справедливо  называют второй природой (натурой). Природой – поскольку она принадлежит непосредственно телу, второй – поскольку она вырабатывается и утверждается с помощью сознания и становится поприщем души. Забывая о роли привычки в деле становления нашего чувства самого себя, мы оказываемся в плену мистических представлений о единстве души и тела. Мы никак не можем понять, где находится душа и как она связана с телом. Так вот, душа находится в теле везде, повсеместно, а связана она с ним посредством исполнения им массы доведённых ею до автоматизма движений.

Люди, побывавшие в так  называемом пограничном состоянии  – в состоянии клинической  смерти, говорят, что в начальный  момент процесса "умирания" у них  душа как бы отлетала от тела. Появлялось ощущение лёгкости, и в их представлении, как в ленте кино, проносились фрагменты из прожитой жизни. При этом они начинали видеть себя (своё тело) и всё происходящее с ними в этот момент как бы со стороны. Когда же их душа вновь "воссоединялась" с телом, то видение себя со стороны исчезало и появлялось ощущение неимоверной тяжести возвращения бытия.

Подобные видения –  вещь крайне редкая, и большинство  таких людей вообще ничего не могли  потом вспомнить, но тем не менее... Здесь, видимо, в первый момент мы должны говорить об утрате человеком чувства самого себя и, соответственно, о снятии напряжения между идеальной и телесной сторонами его души. В нормальном жизненном состоянии это напряжение сдерживается привычкой. Но в пограничном состоянии, когда замирают функции органов тела, идеальная сторона души теряет свою телесную опору. Утрата чувства самого себя означает автоматический акт аннулирования всего того множества привычных движений, которые тело выполняло при жизни. Именно поэтому перед внутренним взором таких псевдопокойников проносятся кадры из прожитой ими жизни, ибо жизнь, с точки зрения осуществляемого единства души и тела, представляет собой простую временную последовательность вырабатывания отдельных привычек. В момент же так называемого возвращения души в тело происходит обратное – восстановление в теле всего множества привычек во всем их прижизненном объёме. Конечно, когда всё то, на выработку чего потребовалась вся предыдущая жизнь человека, ради чего ему пришлось освоить до автоматизма массу специальных навыков, когда всё это сразу, одномоментно возвращается назад под ответственность души, то вполне допустимо, что такой акт "воссоединения души с телом" может ощущаться человеком как неимоверная тяжесть возвращения бытия.

Что же касается видения  умирающим человеком себя со стороны, то это, надо полагать, связано с  тем обстоятельством, что наше Я, как уже говорилось, имеет два  корня: а) непосредственное чувство самого себя, б) знание самого себя как реального предмета, существующего в пространственно-временных координатах этого мира. Если в момент "умирания" у человека первым начинает угасать чувство самого себя и он перестаёт ощущать своё тело, тогда у его Я остаётся только одна "привязка" к самому себе – знание себя как реального предмета, существующего в пространстве окружающего мира. Если при угасшем чувстве самого себя сознание человека ещё сохраняет свою активность, то в этой ситуации у него остаётся только один путь удержания своего Я в единстве со своим телом – сообразно рациональному способу отыскания любых других внешних предметов. В своём собственном представлении он начинает находить самого себя как бы со стороны. Он представляет себя лежащим в интерьере операционной палаты или домашней комнаты, в зависимости от реальных обстоятельств "умирания".

Данную ситуацию можно  сравнить с тем, как бабушка ищет свои очки, которые в этот момент находятся у неё на лбу. Она  не ощущает их на себе, поэтому вынуждена  размышлять над тем, где они могут  находиться. Она представляет себе, что они могут лежать на кухонном столе, или на диване, или в кармане халата, или могут находиться на её лбу. Тем самым она в своём собственном воображении отыскивает себя как бы со стороны. Аналогичным образом, надо полагать, возникает и эффект видения умирающим человеком самого себя со стороны.

Через привычку наше сознательное Я освобождает  себя от постоянного контроля за своим  телом. Вся эта рутинная работа передается под ответственность души. Благодаря  этому в человеке, с одной стороны, утверждается чувство самого себя, а с другой  его сознательное Я высвобождает свои ресурсы для познания мира

III. ВНЕШНИЙ  ОБЛИК

Посредством воплощения внутренних переживаний и доведения  до автоматизма исполнения множества  повторяющихся движений наша душа становится незримым скульптором своего тела, изнутри формирующим его внешний облик. Душа является субъектом, а тело – её предикатом, к которому она относится как к себе самой. В этом смысле тело – это сформированная при её непосредственном участии собственность души. Это её храм, в формах и линиях которого она овнешняет своё внутреннее идеальное содержание. Воплотившись в теле, душа даёт возможность почувствовать себя другим людям. Проступание души через тело есть то, что составляет внешний облик человека в обычном смысле этого слова.