Допустима ли ложь в отношениях между людьми?

«Величайшее нарушение долга перед самим собой — противопоставлять истине ложь. Всякая преднамеренная неправда есть ложь, потому что человек в этом случае лицемерит в отношении внутреннего преклонения перед истиной. Первым преступлением человека, о котором говорит Библия, была ложь. Человек, не поступающий по истине, теряет свое нравственное достоинство. Ложь может быть внешней и внутренней. Внешняя ложь делает человека предметом презрения в глазах других. Внутренняя ложь делает человека предметом презрения в его собственных глазах. Ложь оскорбляет достоинство человека, поскольку является нарушением долга в отношении к честности. Человек, который не верит тому, что сам говорит другому, унижает и попирает достоинство в самом себе».

Имануил Кант.

Каждый  человек в принципе знает, что  такое обман; он постигает его  многоликость на собственном опыте. Различные проявления обмана постоянно  обнаруживаются в межличностных  коммуникациях, в социальных отношениях, в действиях государства и  всевозможных институциональных субъектов. Человек опасается обмана, постоянно  контролирует – сознательно или  бессознательно – поступающие сообщения  с точки зрения их правдивости, правильности, истинности. В принципе, обман – это ложное, неверное сообщение, способное ввести в заблуждение того, кому оно адресовано. Однако следует различать обман как действие субъекта, преследующего определенные интересы, и обман как результат, т.е. как действие, достигшее своей цели, ибо нередко это действие оказывается неэффективным: обман распознается, разоблачается. Так допустима ли ложь в отношениях между людьми?

Некоторые мыслители заявляли, что человек  – единственное существо, способное  лгать. Известны слова Ф. Достоевского о животных: «Они никогда не притворяются и никогда не лгут». Хотя это мнение и содержит рациональный момент, оно противоречит фактам. Зоопсихология располагает многочисленными данными об элементах и проявлениях намеренного обмана в поведении животных, особенно у приматов. Обращая внимание на эти факты, В.И. Свинцов характеризует их как «дезинформационное поведение» и справедливо усматривает в последнем эволюционные корни обмана. Все это свидетельствует о важности широкого подхода к исследованию феномена обмана, включающего и его эволюционный аспект, который далеко не безразличен для понимания указанного феномена, взятого в его социальном качестве.

В каждом конкретно взятом соотношении  обман и правда решительно исключают друг друга. Правда противостоит обману, неправде как экзистенциальная (смысложизненная) ценность высшего ранга, удостоверяющая подлинность нашего существования. Попрание правды ведет к распаду ценностных устоев человеческого общежития, к умножению абсурда, бессмысленности бытия, ибо правда выражает саму суть социальности, единение с другими, со всеми, кому несут весть, доверие к другим, общность или согласуемость интересов. Наоборот, обман как намеренное действие чаще всего выражает эгоистическое обособление, разрыв, нарушение общности, недоверие, враждебное отношение к другим или неподлинное общение, в котором доминируют прагматические цели. Как полагал Монтень, «правдивость лежит в основе всякой добродетели». Поэтому лживость есть порок, разрушительно влияющий на всякую добродетель.

Обман – испытанное орудие несправедливости, а по словам Канта, «ничто не возмущает нас больше, чем несправедливость; все другие виды зла ничто по сравнению с ней». Соответственно правда выступает как антипод несправедливости. Это показывает, что правда находится в ряду фундаментальных ценностей. Неправда знаменует конфликт, разлад между доминирующей ценностью у данного субъекта и истиной, справедливостью, нормами морали. Этот столь типичный для социального субъекта внутренний конфликт часто разрешается наиболее доступным способом: путем обмана других или путем обмана самого себя, а точнее – обоими путями одновременно, ибо нельзя обманывать другого, не обманывая себя (в частности, не оправдывая своего намерения обманывать других). А тем самым обман демонстрирует приоритет низших ценностей над высшими – такими, как истина, справедливость, принципы морали.

За  немногими исключениями (о которых  будет сказано особо) обман –  безнравственная форма защиты собственных  интересов. При этом, однако, создается  видимость соблюдения нравственных и других социальных норм (принципов  честности, справедливости и т. п.), что  как бы удваивает обман, обусловливает  двуплановость всякого акта обмана. Без создания такой видимости, без  тщательного камуфляжа своих  действительных устремлений обманывающий не может рассчитывать на успех. Поэтому  тот, кто стремится достигнуть своей практической цели ценой обмана, выступает, как правило, под личиной защитника истины, добра и справедливости.

Сколько раз нам читали высокую мораль творцы подлого обмана! Сколько раз  под покровом выспренних речей торжествовала  ложь, хитроумная, уводящая от истины и  ответственности полуправда!

Для оценки правды существует лишь масштаб  общечеловеческих ценностей и смыслов, которые имеют, конечно, конкретно-исторический характер. Отсюда вытекает необходимость  их интерпретации, допускающей расхождения. Одно дело – абстрактный идеал  правды, другое – конкретное установление ее в каждом отдельном случае и  к тому же в полном, неурезанном  виде. Тут нередко возникают серьезные  трудности. Однако они не должны вести  к релятивизму и расшатывать  веру в возможность установления подлинной правды в ее объективном  содержании, не должны подавлять волю к правде – этот важнейший источник жизненной энергии социального  существа и, без преувеличения, основу духовности человека. Всякое принижение ценностного статуса правды неминуемо  ведет к ее постепенному превращению  в свою противоположность. Ведет  к тому, что за правду начинают с  легкостью выдавать ее проституированное  подобие. Как часто история демонстрирует  нам одну и ту же картину: власть имущие лица, организации, социальные группы и государства стремятся  низвести правду до прислужницы своих  интересов. Ущемление правды, тем более наглое господство неправды, резко сказывается на всей системе высших ценностей, рождая цепную реакцию скепсиса, безверия и цинизма. Это значит, что правда выступает необходимым звеном в системе высших ценностей, образующих духовный остов социальности и человечности. Монтень отмечает, что «слово “лгать” на латыни... означает почти то же самое, что “идти против совести”». Ложь противостоит не только совести, но и чести, влечет нечестность, бесчестье. Ложь угнетает достоинство человека, если он не сопротивляется ей. Примирение с неправдой, с привычным общественным обманом притупляет и деформирует механизмы моральной саморегуляции и самооценки. Нарушение же этих фундаментальных механизмов самоорганизации личности чревато ее деградацией. Нередко оно вызывает острые формы борьбы с самим собой, острые внутренние конфликты, способные разрешаться как нравственным падением, так и нравственным возвышением. Приверженность правде есть правдивость. Это качество предполагается в актах подлинной коммуникации; оно противостоит лживости. Правдивость как свойство социального субъекта составляет своего рода презумпцию общения и потому выражает фундаментальную ценностную характеристику личности. Тот, кто утратил это свойство, теряет и право быть полноценной личностью, обесценивает себя как партнера по общению и совместной деятельности. Лживость позорна. Вот почему обвинение во лжи есть тяжкое оскорбление. Оно перечеркивает честь и достоинство человека. Такое обвинение, кстати, само зачастую бывает ложным, выступая излюбленным способом клеветы и дискредитации. Но состояние оскорбленности и обиды испытывает и тот, кто действительно уличен в обмане, ибо такой человек сознает свою фрагментарность, амбивалентность, сосуществование в себе различных, иногда взаимоисключающих ценностей, а потому дорожит своей «частичной» честностью, «частичной» честью, которая отрицается, аннулируется актом уличения во лжи.

Фундаментальная ценность правды проявляется и в  том, что утрата правды (точнее, стойкое  чувство ее утраты), сомнения в возможности  ее существования или достижения порождают экзистенциальную тревогу, которая не может быть компенсирована и углубляет состояние отчуждения. В наибольшей степени подрывает  веру в идеалы правды и справедливости общественно принятая, официально санкционированная  ложь (в заявлениях государственных  деятелей, общественных организаций, свидетельствах прессы и т.п.). Хроническая ложь, входя в общественное сознание, становясь  привычным, обыденным ее атрибутом, вызывает роковой разлад в индивидуальном сознании. Достигнув «критической массы», ложь подрывает ценностные устои  сознания и прежде всего веру в  гуманистические идеалы (обычно вера является наиболее стойким образованием в структуре сознания); и тогда  открывается путь тотального неверия  и отрицания.

Теперь  подумаем, может ли ложь быть нравственной? Во благо?

Тот, кто совершает обман, далеко не всегда руководствуется злым умыслом, личным интересом. Иногда же он просто не ведает, что творит. Однако благое намерение  субъекта не гарантирует от передачи ложного сообщения и не освобождает  его от ответственности. В то же время  и намеренная дезинформация может  производиться из самых благих побуждений и приводить не только к отрицательным  последствиям. При анализе обмана в таком плане возникают существенные трудности, связанные со сложным  переплетением интенциональных, когнитивных  и нравственных аспектов проблемы.

Различение  намеренного и ненамеренного  обмана исключительно важно в  межличностных и иных социальных отношениях. Вера в то, что у субъекта, с которым мы общаемся, нет злого умысла, является обязательным условием нормальных человеческих отношений. Если такой умысел подозревается или устанавливается, это пресекает доверительность отношений и переводит коммуникацию в другое качество. Естественно, что речь идет о каком-то определенном измерении коммуникативного поля, ибо оно многомерно: доверительность отношений касается, как правило, лишь некоторых актуальных измерений наличного коммуникативного поля. Характер умысла обусловлен мотивами, интересами, потребностями, целями, ценностями субъекта, которые подлежат диагностике для того, чтобы можно было установить подлинный личностный (или социальный) смысл данного умысла.

Ненамеренный  обман основывается на благом умысле и не осознается субъектом как  действие, вводящее другого в заблуждение. Итог - трудно доказать ненамеренный характер произведенного обмана, хотя такое  доказательство зачастую крайне важно  прежде всего в этических целях.

Намеренный  обман всегда осознан в той  или иной степени и основывается на ясном злом умысле. Независимо от того, какой целью руководствуется  субъект, он сознательно вводит в  заблуждение другого, рассчитывая  на соответствующее изменение (или  сохранение) состояний, мыслей, оценок, действий последнего. И все же важно  отличать намеренный обман, производимый в корыстных и низменных целях, от таких обманных действий, которые  бескорыстны, продиктованы соображениями  долга, тактичности, поддержания надежды  или вызваны принуждением, шантажом и т.п. Конечно, наиболее распространенными  являются случаи, когда субъект непосредственно  заинтересован в обмане, желает извлечь  для себя пользу (материальную, амбициозную и т.п.) и когда он совершает обманные действия по собственной инициативе.

Однако  обман остается обманом. И даже если он ненамеренный, по сложившейся привычной схеме, это не проходит для личности даром, ибо углубляет ее внутренний разлад, ставит под вопрос чувство собственного достоинства. На мой взгляд, любая ложь не может быть нравственной, она влечет за собой сугубо ужасные последствия, выливающиеся в разрыв контакта с человеком, ссоры, неурядицы. Не зря говорят: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь».