Церковно-политический фон конфликта в 20-30-ые годы

Введение 
 
В настоящее время сохраняется проблема церковной рецепции софиологии, которая была разработана о. Сергием Булгаковым в ответ на необходимость для богословской мысли заново поставить перед собой проблему о Боге в отношении к миру.  
 
С одной стороны, существуют два официальных документа 1935 года: определения Карловацкой церкви заграницей и указа митр. Сергия (Страгородского), обвиняющих учение о. Сергия Булгакова в отступлении от православия. 
 
С другой стороны, прот. Михаил Меерсон-Аксенов считает, что «богословие о. Сергия возвышается горой над всем православным миром», Н.А. Струве считает о. Сергия «величайшим религиозным гением» .  
 
Игумен Иннокентий (Павлов) считает, что вопрос, который он называет основным вопросом богословия: «…что есть образ Божий, по которому сотворен человек, и Кто есть Бог, Которому он призван уподобиться», находит наиболее удовлетворительное на сегодняшний день разрешение именно в вопросе о Софии – Премудрости Божьей.  
 
То есть, в церковной рецепции выявляются радикально противоположные тенденции в отношении к богословию о. Сергия. 
 
О. Сергий Булгаков – декан Свято-Сергиевского института, преподаватель догматического богословия, по мнению многих «душа» института, и профессора Свято-Сергиевского института: игумен Кассиан (Безобразов) А. Карташев, Г. Федотов, Б. Вышеславцев, В. Зеньковский, В. Ильин, В. Вейдле, Б. Сове, Н. Афанасьев, Л. Зандер, иеромонаха Лев Жилле и П. Ковалевский) считали, что богословие должно необходимо совмещать в себе два качества: быть укорененным в традиции и в то же время быть свободным и современным. Л.А. Зандер пишет, что исторический опыт церкви, церковное предание о. Сергий воспринимает как почву, на которой должно основываться богословие. Но природу догмата он воспринимает не как молчащую, но призывающую проповедовать христианство. По отношению к имеющемуся опыту церкви, новое богословие должно действовать по принципу дополнительности, то есть, не противоречить уже имеющемуся, а дополнять его.  
 
О. Сергий воспринимал положение русских в эмиграции как положение Израиля на реках Вавилонских и считал, что им суждены не только рыдания по утраченной родине, но и особые откровения от Бога для осмысления своих ошибок и задач, для исправления того пути, который привел Израиль в плен и порабощение. 
 
Богословие о. Сергия – это, по мнению Л.А. Зандера, есть попытка ответа на вызовы современного христианства. О. Сергий видит, что между миром и церковью нет «мостов», что проблемы истории, творчества и культуры не находят себе места в христианском мировоззрении и с этим связан весь "кризис" христианства в новое время. Церковь предлагает человеку, повернувшемуся к Богу, отвернуться от мира, предоставляя мир своим собственным судьбам. А мир, предоставленный себе, утверждается в своем космизме и впадает в человекобожие, явно враждебное христианству. О. Сергий считал необходимым найти «лестницу» между небом и землей, выразить сообразность Бога и мира и человека в нем, чтобы, исходя из этого богооткровения о сообразности, понять онтологию человека и его задачи. Выражение этой сообразности он находит в софиологии, «видящей в Премудрости Божией Его самооткровение и славу, предвечно — в жизни Пресв. Троицы и тварно — в умопостигаемой основе сотворенного мира. Этот софиологический синтез обоих миров последовательно проводится через все области богословской мысли. И соответственно этому, отдельные главы книги (большой богословской трилогии «О Богочеловечестве» прим. автора) посвящены: Божественной Софии во Св. Троице; Божественной Софии и Ипостасям Св. Троицы; Божественной Софии и тварной Софии; Боговоплощению; Пятидесятнице и Богочеловечеству; Почитанию Богоматери и — Церкви». 
 
Одновременно рождается и другой взгляд на задачи богословия. За два месяца до десятилетия Свято-Сергиевского института в Париже один из его преподавателей – о. Георгий Флоровский, вождь молодого поколения богословов эмиграции, произносит речь «Задачи русского богословия», где, по свидетельству А. Аржаковского, он говорит об «отсутствии перспектив русской истории <...>, недостаточном своеобразии русского богословия <...>, неизбежном возврате к византийской мысли». О. Георгий Флоровский становится одним из родоначальников неовизантинизма, утверждавшего, что самое ценное в православном богословии уже произошло в византийскую эпоху и лучшее, что можно сделать в наше время – это изучать и систематизировать это наследие.  
 
Такой взгляд также объясним с точки зрения положения «на реках Вавилонских»: необходимость хранить веру предков и охранять ее ото всего нового, как от посягательств на ее «чистоту». 
 
Однако таким видением положения русского богословия он отрицает его перспективы, задачи, поставленные институтом и особенностью времени, и в частности, отрицает софиологию о. Сергия Булгакова. Отрицая задачи и перспективы русского богословия, о. Георгий Флоровский, по мнению А. Аржаковского, тем самым объявил войну между отцами и детьми. 
 
Все обвинения в ереси сняты епархиальной комиссией Западно - Европейского экзархата, созданной митрополитом Евлогием в 1936 году и комиссией профессоров Свято-Сергиевского института. Однако проблема настороженного отношения к богословию о. Сергия ощущается до сих пор. Поэтому актуальность данной работы дополнительно обосновывается необходимостью подтвердить востребованность софиологической концепции о. Сергия Булгакова. 
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Церковно-политический фон конфликта  в 20-30-ые годы

 

С начала 20-ых годов и особенно в 30-ых в среде эмиграции резко  встанет вопрос идентичности, задача не раствориться в чужой среде. Основой  этой идентичности выбрано будет  православие, но в понятие православия  каждое направление вкладывает свои чаяния, которые для многих имели  националистическую окраску.  
Русская Церковь в эмиграции разделилась на три юрисдикции: "белую" Церковь во главе с митрополитом Антонием Храповицким, Первоиерархом Синода Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ), обосновавшуюся с момента своего возникновения в 1921 году в сербском городе Сремски-Карловцы; "греческую" Церковь, руководимую из Парижа митрополитом Евлогием и поддержанную Институтом, которая с 7 февраля 1931 года подчиняется Константинопольскому Вселенскому Престолу; и, наконец, "красную" Церковь митрополита Сергия (Страгородского). 
В связи с этим отношение к богословию в начале двадцатого века сильно менялось. О. Сергий Булгаков, виднейший философ и богослов, не изменил своего стиля работы: то, что он писал в 1907 г. о Ф.М. Достоевском в статье «Венец терновый»: «Там, где кончаются для современника все вопросы, для Достоевского, в сущности, они только начинаются», вполне применимы к нему самому. Но если в дореволюционные годы философское и затем богословское творчество о. Сергия приветствовалось самим патр. Тихоном, в то в 30-ые годы двадцатого столетья единственным эпитетом, характеризующим богословие о. Сергия в обвинительных документах было слово ересь. 
 
Указ митр. Сергия (Страгородского) (1935г.) и Определение архиерейского синода РПЦ в Карловцах (1935г.) были во многом направлены на борьбу со свободной «евлогианской» церковью. Позже, в 1985 году, прот. Александр Мень писал в письме своей духовной дочери Юлии Рейтлингер (которая раньше была духовной дочерью о. Сергия Булгакова): «Осуждение его (о. Сергия) (прим. автора) софиологии я воспринял как чисто внешний акт, продиктованный не богословием, а политическими и церковно-политическими соображениями (нужно было дискредитировать «раскольника», идеолога «евлогианцев», и сам институт). За это ухватились консерваторы, которые видели в о. С. «интеллигента», «философа», чужого им человека. Всего этого не заметил покойный В. Лосский, который написал очень плохую книгу о нем (сам он потом ее стыдился)».  
 
Кризис разразился летом 1935 года. В изложении А. Аржаковского события развивались следующим образом. 
 
Все началось с тайного донесения, посланного митрополиту Литовскому Елевферию, под началом которого состояли приходы Московской юрисдикции в Западной Европе, двумя молодыми богословами, Алексеем Ставровским и Владимиром Лосским. Их доклад предупреждал Церковь-Мать о несоответствии богословской системы о. Сергия православной традиции и об опасности, грозящей чистоте веры. Митрополит Московский Сергий требует дополнительных разъяснений.  
 
В. Лосский, лиценциат Сорбонны по средневековой истории, а затем и А. Ставровский, бывший студент Института, не окончивший полный курс, шлют два новых, более подробных послания, где утверждают, что софиология о. Сергия отдает пантеизмом, т. е., что она стирает грани между Богом и Его творением.  
 
Ответ не заставил себя долго ждать. 7 сентября 1935 года митрополит Сергий подписывает указ № 1651, строго осуждающий софиологическое учение Булгакова. В указе говорится, что "оно нередко изменяет догматы православной веры", и рекомендуется всем верным чадам Церкви отвергать это учение, "опасное для духовной жизни". О. Сергий Булгаков попытался опровергнуть эти обвинения. В октябре он передает подробную докладную записку митрополиту Евлогию. Она заключается словами: "Как могу я отречься от своих ошибок, если мне их не объясняют?". Но, спустя четыре месяца, 27 декабря 1935 года, митрополит Сергий счел это дело настолько важным, чтобы лично подписать новый указ № 2267, вновь осуждающий "понимание Булгаковым догмата о двух природах и о единой ипостаси Господа Иисуса Христа". Заместитель Патриаршего Местоблюстителя считает нужным добавить, в память о прежних схватках, что Булгаков "как истый интеллигент <...> свысока судит о церковном предании".  
 
Пока о. Сергий защищался от нападок Москвы, митрополит Евлогий находился в Сербии, в центре РПЦЗ, в поисках согласия с митрополитом Антонием по вопросу о разделе географических зон между епископами русской диаспоры. После бурных совместных заседаний недавних врагов он сумел подписать протокол о согласованном управлении, который вновь потряс бы церковную данность эмиграции. Однако под конец русские епископы РПЦЗ в свою очередь заклеймили учение о. Сергия как "еретическое". Это не позволило Епархиальному Совету митрополита Евлогия утвердить соглашение: как будто главным вопросом этой встречи архиереев был вопрос не юрисдикционный, а инквизиторский. На этот раз роль генерального прокурора играл архиепископ Серафим Соболев, автор недавно вышедшей книги по софиологии.  
 
В январе 1936 года о. Сергий подает новую докладную митрополиту Евлогию, категорически отрицая все обвинения, и переходит в наступление, обвиняя Синод в субординационизме и арианстве в его понимании внутренних отношений между Божественными Лицами Святой Троицы.  
 
Первым бросился на помощь своему старому товарищу Н.А. Бердяев. В статье "Дух Великого Инквизитора", напечатанной в журнале "Путь" в декабре 1935 года, он сурово осуждает усвоенную митрополитом Сергием практику запретов, напоминающую "церковный фашизм" и сравнимую с процессами в Москве. Он также защищает русского мыслителя, привлеченного Владыкой к ответу, от всех доносчиков-фарисеев и всех церковных чиновников, всегда душивших русскую религиозную мысль. Если "Великий Инквизитор", пишет Бердяев, сожалеет, что Булгаков цитирует Платона, это значит, что он отвергает всякую философию, всякое церковное мышление. Сам Бердяев, по мнению А. Аржаковского, не софиолог, «он не понимает всю важность этого направления мысли и, главное, не знает подлинную суть этого спора». Но софиология о. Сергия, по мнению Бердяева, выбивает все точки опоры у русских иерархов. Привыкнув в течение столетий повелевать в Церкви, опираясь на страх паствы перед адом, они обладают властью свыше направить одних на путь вечности, других – на путь бесконечных мучений. Они оправдывают свою власть, создавая у верующих образ Бога-мстителя, готового наказать человека за малейшее прегрешение, и толкуют воплощение Христа сугубо утилитарно, как искупление, даруемое тем, кто пребудет в покорности.  
 
Софиология о. Сергия ставила крест на этой узко сотериологической концепции воплощения Христа. Для него Христос есть извечно жертвенный Агнец. Господь не создал зла. Господь не может даже помыслить зло. Воплощение Господа не есть плод ни случайности, ни исправление ошибки, которую Вседержитель будто допустил, заранее радуясь в своей вечности мучениям, на которые обречены люди. Воплощение Господа, по мнению Н.А. Бердяева, есть итог богочеловеческого процесса, предусмотренного от начала века, как ответ Мужа своей Возлюбленной.  
 
Статья Бердяева вызвала немало откликов. В следующем номере журнала В. Лосский и о. С. Четвериков пробуют оправдать власть иерархии, публикуя каждый свой ответ Бердяеву, но тот, по мнению А. Аржаковского, в два счета опроверг обоих. Он восстает против того, что называет гордыней смиренных, считающих, что Святой Дух говорит через них, и использует это, чтобы напомнить, что святитель Феофан Затворник, столь ценимый о. Сергием Четвериковым, защищал крепостное право, смертную казнь, антисемитизм, самодержавие и т. п. Тон постепенно повышался вплоть до лета 1937 года.  
 
6 июля 1936 года Епархиальная комиссия, созданная митрополитом Евлогием для ответа на нападки "красной" и "белой" Церквей, приходит к выводу о невиновности о. Сергия. Комиссия почти единогласно отвергает всякое обвинение в ереси, показывая, что тезисы Булгакова не противоречат ни одному догмату и суть лишь частные богословские мнения, допускаемые Церковью. Однако в приложении к вердикту комиссии два ее оставшиеся в меньшинстве члена, о. Сергий Четвериков, духовник Русского студенческого христианского движения, и о. Георгий Флоровский, вновь выделяют три "слабых и неприемлемых момента" в учении о. Сергия. Во-первых, оба считают, что, по учению Предания, Премудрость Божия соотносится лишь со Вторым Лицом Святой Троицы, хотя они и признают, что до IV века некоторые о. Церкви относят Премудрость Божию к Лицу Святого Духа. Во-вторых, Четвериков и Флоровский признают, что о. Сергий не учит тому, в чем его обвиняют, – будто София является четвертым лицом Троицы, – но они упрекают его в том, что он дает повод для таких обвинений, как, например, ответная любовь Софии к Богу. Наконец, в-третьих, они согласны признать осуждение поспешным, но высказываются в пользу "авторитарного решения церковной власти" по этому вопросу.  
 
О. Сергий Четвериков и о. Георгий Флоровский выступают на эту тему на Съезде епархиальных епископов юрисдикции митрополита Евлогия в ноябре 1937 года. Комиссия в свою очередь сняла с о. Сергия все обвинения в ереси, хотя и сочла уместным учесть три оговорки Флоровского и Четверикова.  
 
Тогда в самом Свято-Сергиевском институте возникла новая комиссия с участием всех профессоров, за исключением Флоровского: игумена Кассиана (Безобразова), А. Карташева, Г. Федотова, Б. Вышеславцева, В. Зеньковского, В. Ильина, В. Вейдле, Б. Сове, Н. Афанасьева, Л. Зандера, иеромонаха Льва Жилле и П. Ковалевского. Комиссия безоговорочно вступилась за о. Сергия и даже перешла в наступление на митрополита Сергия Московского, чье решение, по мнению комиссии, незаконно, ибо не подписано Синодом. Это, возможно, самая славная и наименее известная страница в истории Свято-Сергиевского института. Это также позволяет думать, что своим успехом Институт обязан единодушию профессоров относительно софиологических мнений Булгакова. Все – от Б. Вышеславцева до В. Зеньковского, от иг. Кассиана до о. Льва Жилле – признали, что основы творчества софианские. Федотов не написал бы свою книгу "Святые Древней Руси", Ильин не создал бы литургическое богословие, Зандер не развил бы такой экуменической деятельности, если бы в основе всего не было источника вдохновения о. Сергия. Это не оспаривал даже Флоровский; он просто, по словам Булгакова, как апостол Петр на озере, "испугался". Перед лицом внешних и внутренних напастей профессора Института сплотились вокруг своего декана, как вокруг живительного источника, из которого черпал каждый.  
 
«Этот модернизм мысли, представленный и узаконенный глубиной мысли Булгакова, - по словам А. Аржаковского, - четко проявился в номере журнала "Православная мысль", изданном в 1937 году у Бердяева в издательстве ИМКА-Пресс под названием "Живое Предание". Статьи профессоров Института, среди которых уже нет Флоровского, своей эрудицией, силой и современностью верны традиции парижской школы».  
 
О. Сергий, глубоко раненный постоянными нападками, находит силы продолжать свои труды еще несколько лет и, несмотря на рак горла, лишивший его голоса, шепотом преподает в Институте в тяжелые военные годы. 12 июля 1944 года он умирает, по словам очевидцев его смертного часа, с преображенным лицом, в своем домике при Институте. Он только что завершил свой последний труд об Откровении Иоанна.  
 
На похоронах отца Сергия митрополит Евлогий сказал: «Дорогой отец Сергий! Вы были истинным христианским мудрецом, вы были учителем Церкви в возвышенном смысле этого слова. Вас озарил Св. Дух, Дух Мудрости, Дух Разума, Утешитель, которому вы посвятили всю свою ученую деятельность»¹³. 
 
 
Общая хронология событий может быть суммирована следующим образом: 
 
Докладная записка Владимира Лосского митр. Елевферию, а затем митр. Сергию (Страгородскому) с обвинениями в ереси прот. Сергия Булгакова 1935 год. 
 
Обвинительные документы: 

- Послание Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей от 18 (31) марта 1927 г. за № 341.

- Указ митр. Сергия (Страгородского) за № 1651 от 7 сентября 1935. 

- Определение архиерейского собора в Карловцах от 17-30 октября 1935 года.

- Указ митр. Сергия (Страгородского) за № 2267 от 27 декабря 1935 года. 

 
Ответы на обвинительные документы  о. Сергия Булгакова: 

- Ответ на карловацкое обвинение «Докладная записка». Пятидесятница 1927.

- Еще к вопросу о Софии Премудрости Божией (по вопросу об обвинении Карловацкого собора) Январь 1936 года.

- 6 июля 1936 года Епархиальная комиссия, созданная митрополитом Евлогием для ответа на нападки "красной" и "белой" Церквей, приходит к выводу о невиновности о. Сергия.

- Ноябрь 1936 года – съезд епархиальных епископов, которые также снимают обвинения.

- Комиссия Свято-Сергиевского института с участием всех профессоров за исключением Г. Флоровского. Так же снимает все обвинения с о. Сергия Булгакова и переходит в наступление.

- «Спор о Софии» В. Лосского. 1936, где он пытается опровергнуть объяснения о. Сергия Булгакова.

 

 

Основные положения софиологии 

Впервые основные идеи и задачи софиологии сформулированы в «Свете Невечернем» (1917). О. Сергий считал необходимым найти  «лестницу» между небом и землей, выразить сообразность Бога и мира и человека в нем, чтобы, исходя из этого богооткровения о сообразности, понять онтологию человека и его  задачи.  
 
Некоторые софиологические положения позже были доработаны и изменены. Так, в Свете Невечернем еще нет четкого различения Софии Божественной и Софии тварной, соотношение которых вполне выражено в «Агнце Божьем» как тождественных по основанию и различных по образу бытия. Это различие имеет принципиальное значение, являя единство и различие Бога и мира, не понимая которого можно прийти к обвинению в пантеизме, которое и было одним из основных у В. Лосского, воспринятого затем Указом Московской Патриархии и Определением архиерейского собора в Карловцах.  
 
Кроме того, в «Свете Невечернем», говоря об ответной любви Софии к Творцу, о. Сергий в одном месте называет Софию четвертой ипостасью, сравнивая, но не соотнося ее с ипостасями. Он говорит, что если три ипостаси равночестны друг другу, соединены горизонтально, то София есть как бы четвертая ипостась и соотносится вертикально ипостасям Святой Троицы. О. Сергий приводит такое сравнение только для того, чтобы объяснить возможность ответной любви Софии к Богу и не для чего больше. Он никогда и нигде больше не называет Софию четвертой ипостасью. В «Агнце» он объясняет возможность любви Софии к Богу иначе, четко разделяя понятия ипостась и ипостасность. Последним категориям он посвящает отдельную книгу с таким же названием «Ипостась и ипостасность» во-первых, для того, чтобы изъяснить сам этот непростой вопрос, а во-вторых, потому, что эта тема вызывала множество нареканий. Отца Сергия давно упрекали, что он ввел в Троицу четвертую ипостась.  
 
 
Чтобы судить об объективности критики, целесообразно изложить в самой краткой форме основные положения софиологии на основании работ самого о. Сергия, его объяснений и комментариев Л.А. Зандера, Н.О. Лосского и А. Аржаковского. 
 
 Божественная София во Св. Троиц. В отличие от концепции субординационизма, которая лишает божественные Ипостаси единосущия и невольно придает Второй и Третьей Ипостаси прикладное значение в отношении миротворения, о. Сергий видит откровение Отца в Сыне и Духе Святом как собственную жизнь Бога: «Жизнь Бога в Своем Божестве, или Божественном мире, как объективном, живом и живущем начале, есть то, что в Слове Божием вообще называется София или Премудрость Божия (Иов 28; Прем 8-9; Прем 7-11; Сир 1:24)». В понимании Софии, считает о. Сергий, можно различать два аспекта: она есть собственно София (Хокма), как откровение Премудрости Божией, и она же есть Слава, как откровение Божией Красоты и Всеблаженства. В этих аспектах выражены свойства Второй и Третьей ипостаси: «Если София, как Премудрость Слова, как Логос, есть самооткровение Бога во Второй ипостаси, то Слава есть самооткровение Бога в Третьей ипостаси. Иначе говоря, София, как Слава, принадлежит Духу Святому». Это откровение и есть мир Божий, природа Божья, Усия - София, которая неотделима от божественных Ипостасей, но в то же время отличается от них. Она присуща единосущной Троице и по-своему – каждой из Ипостасей. Она и есть то самое начало, которое имел Господь в начале путей Своих в сотворении мира (Пр. Сол. VIII, 22)²⁵.  
 
Божественная София и Ипостаси Св. Троицы. Осмысление Триединства Божия. По мнению о. Сергия, «задачей здравого богословствования, тринитарного и софиологического, является понять Усию - Софию во Св. Троице, как начало подлинного единосущия, триединой жизни и откровения, — Единицы в Троице и Троицы в Единице, не только в отношении тройства равнобожественных Ипостасей, но и Их подлинного единосущного триединства в природе. Иначе получается не догмат Троичности, но тритеизм, противоречащий учению о Св. Троице и осужденный Церковью». О. Сергий подчеркивает, что троичность Божества в единстве должна быть показана не только как факт, но и как принцип внутрибожественной жизни (почему Ипостаси три, а не две и не пять), в полноте себя исчерпывающий. 
 
Божественная София и София тварная. «То, что является предвечно сущим в Боге, в Его самооткровении, в мире существует лишь в становлении, как становящееся божество. И сотворение мира метафизически состоит собственно в том, что Бог положил Свой собственный божественный мир не как предвечно сущий, но как становящийся. В этом смысле Он срастворил его с ничто, погрузив в становление, как иной образ бытия одного и того же божественного мира». Таким образом, София есть основание для творения, которое должно реализовываться в истории мира и человека в нем. «София тварная, как небесный лик мирового бытия, уже содержит в себе всю полноту творения; так весенняя земля таит все семена, имеющая произрастить злаки во время свое». История мира и есть становление от данности к заданности, которое поражено грехопадением. Грехопадение так же особенно хорошо видно через призму софиологии, как искажение путей премудрости и как следствие, лишение силы и славы ее. 
 
Софиологическая проблематика в христологии. Основной вопрос в христологии состоит в том, считает о. Сергий, как можно понять соединение двух природ, Божеской и человеческой, в единой ипостаси Логоса, не только с отрицательной стороны, как определено в Халкидонском догмате, - четыре не: неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно, но и с положительной. «Каково не только Халкидонское не, но и Халкидонское да»? Для о. Сергия имеет принципиальное значение то, что природы во Христе соединены не механически, а имеют основание для своего соединения. Это основание о. Сергий видит в положительном соотношении природ во Христе, через тождественность Софии божественной и тварной: «Будучи тождественны по основанию, они различны по способу своего бытия». «Во Христе, в качестве нетварного ипостасного духа, присутствует сама Вторая ипостась, Логос, а обе Его природы суть София Божественная и тварная, человечество небесное и земное, - одно и тоже начало в двух образах, божественной полноты и тварного становления. Поэтому обе природы и могут положительно соотноситься через общение свойств в обожении тварного естества божественным». Христология особым образом раскрывается через софиологию: если Логос как Лицо Святой Троицы, является носителем Софии Божественной, то во Христе наиболее полно раскрываются обе природы: София Божественная, хоть и в образе раба, и София тварная. «София, как богочеловечество, и есть то онтологическое основание боговоплощения, которое делает понятным как «Слово плоть бысть» (Ин 1:14). С этой точки зрения получает свое значение и то отождествление двух именований: Сын Божий – Сын Человеческий, в применении ко Христу, которое мы имеем в Евангелиях о Богочеловеке».  
 
Соединение двух природ в единой ипостаси Логоса о. Сергий объясняет принципом самоумаления (кенозиса) Божеского ествества до меры человеческой. Таким образом, Логос, ипостась Софии Божественной, умаляется по образу человеческой ипостаси, через «оставление Божественной Славы, полноты  софийной жизни с погружением в становление».  
 
Таким образом, о. Сергий предполагает, что без положительной соединенности природ во Христе невозможно было бы и обожение тварного человеческого естества. Соответственно, не было бы и подлинного спасения человека, так как любое действие и заповедь Христа была бы для человека чужда и невыполнима, а заповедь: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» была бы невыполнима принципиально. 
 
Цели и задачи человека открываются через образ бытия Бога. Через Богочеловечество Христово и наше богочеловечество на основании откровения и аналогии. Не человек проецируется на Бога, в чем обвиняют о. Сергия, а откровение Бога – на человека при сохранении всей разницы между миром Божественным и тварным: 
- От божественного всеединства к тварному всеединству – целокупности, тому, что противостоит атомизации. 

- От Божественного Триединства к человеческому многоединству (всечеловек Адам как ветхий, так и новый) и пониманию природы Церкви как многоединства. 

- От божественного отношения Ипостась – София к отношению личности человека к природе, как его собственной, так и природе мира. О. Сергий утверждает, что отношения Божественных Ипостасей и Софии основаны на взаимной любви: «Бог есть София означает, что Бог, ипостасная любовь, любит Софию, и она любит Бога ответной, хотя и неипостасной, любовью. Есть и значит любовь». При такой постановке вопроса хорошо видно, что бегство человека от мира и пренебрежение им равнозначно бегству Божественных ипостасей от своей природы – Божественной Софии и онтологически является полным non-sense. Недаром первый Адам был поселен в саду Эдемском, «чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15). То есть, человек должен был очеловечивать как свою собственную природу, которая для человека, в отличие от отношения Божественной Софии к Божественным ипостасям, есть данность, так и природу мира: «Отношение человека к природе воспроизводит по существу отношение Логоса к Софии, однако тварным образом, в том смысле, что все, в Софии существующее в Целомудрии, здесь предстает в множественности, тварной иерархии, становлении, хотя и приводится к человеку, … чтобы очеловечиться от него и вочеловечиться в него, и тем осуществить свое предназначенье».

- София открывает возможность для понимания мужского и женского начала не только с точки зрения физиологически-половой, а как то, что характеризует человека как носителя образа Божьего. Не человеческое понятие пола введено в жизнь Пресвятой Троицы (в чем так же обвиняют о. Сергия), а особые проявления Второй и Третьей ипостасей можно интерпретировать как мужское и женское начало в отношении к человеку. О.Сергий обращает внимание на то, что Логос воплотился в мужеский пол, а Дух Святой особым образом почил на Богородице, почему ее и называют Духоносицей, Купиной Неопалимой. 

Надо  сразу отметить, что обвинители часто  ссылаются на «Свет Невечерний»  и гораздо реже на поздние зрелые труды: на малую и особенно большую  богословскую трилогию о Богочеловечестве. Однако «Свет Невечерний» о. Сергия Булгакова был известен Московскому  Священному Собору с патр. Тихоном  во главе, епископу Феодору (Поздеевскому), бывшему ректору МДА, который рукоположил о. Сергия, по благословению патр. Тихона, в сан священника. Многие этот труд рассматривали как основание для священнического сана. 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Можно задать вопрос, стоит ли исследовать творчество С.Н. Булгакова в рамках истории  философии? Не является ли он больше богословом, чем философом? На это можно ответить, что граница между философией и теологией в русской религиозной  философии довольно условна. Здесь  нельзя провести границу Оккама. Особенно это касается русской софиологии, да и наверное, софиологии вообще. Ведь центральная проблема софиологии –это отношение Бога и мира, а не сущность божественного. А это – вопрос философии. Даже вопрос бытия Бога, по сути, относится к центральной  проблеме софиологии. 

Необходимо  при изучении софиологии учитывать  эпоху развития русской софиологии. Соловьёв, первый русский софиолог, начал своё творчество с критики  против позитивизма. Позитивизм, на его  взгляд, есть процесс чрезмерного  развития рациональности в философии, истоки которого идут от протестантского  деизма, а если смотреть глубже, то от рационализма католической теологии средневековья. Сам же позитивизм, как сказал современный  философ В. Порус, есть самосуицид философии. И с этим трудно не согласиться. 

Гегель заметил, что развитие философии есть процесс  движения от мифа к логосу, от образности мышления к его отвлечённости. Но чрезмерная отвлечённость мышления как раз и привела, на мой взгляд, к позитивизму и атеизму. Вдобавок она сделала философией скучной  и не красивой. Но ведь философия  не математика. Чрезмерная абстрактность  мышления губит её, прежде всего  её красоту, изгоняет её из области  искусства. А наукой она стать  не может. В результате философия  становится маргинальной как по отношению  науки, так и по отношению к  искусству. 

Платон –  первый софиолог и философ, который  дал название философии, определил  её сказал, что не может быть философом  тот, кто не знает геометрии. Но в  своих диалогах он противоречил собственному высказыванию. В его философии много поэтичности и образности. Платоническая линия в философии, занимает промежуточное место между мифом и логосом. Аристотель задал направление более «логосной философии». Продуктом её стал отвлечённый деизм, механицизм. Но наряду с «аристотелевской» философией существовала софийная философия. 

Вся русская  философия Серебряного века, так  или иначе причастная к софийному  мышлению, была протестом и ответом  на позитивизм. Булгаков же попытался  выступить в своей софиологии против пантеистической софиологии. Его работы – это больше спор с пантеистической софиологией, чем с позитивизмом. Он прекрасно  почувствовал, что православие более  софийно, чем католицизм. Истины православия  требуют ощутимых софийных образов. Не зря же восточная православие  всегда больше тяготело к «платонизму», чем «аристотелизму». Мне кажется, Булгаков хотел создать софиологию приемлемую для православия, а для  этого надо было вступить в спор с пантеистической софиологией, что он и сумел прекрасно сделать. К сожалению, софиологические споры  тридцатых годов закончились  не в пользу Булгакова. Хотя как уже  я отмечала выше, на мой взгляд, он бы мог стать «православным Фомой  Аквинским» и оправдать философию  в глазах православной догматики. 

Наша эпоха  отличается кризисом сциентизма и позитивизма. На мой взгляд современные тенденции  в философии соответствуют возрождению  софиологии как в мировой философии, так и в русской в частности. И возможно, мы ещё увидим расцвет  софийного мышления в философии.