Бытие человека и бытие мира

         В качестве исходного  выдвигается понятие “жизнь”  как некая интуитивно постигаемая целостная реальность, не тождественная ни духу, ни материи. Здесь внимание приковано к индивидуальным формам реализации жизни, ее неповторимым, уникальным культурно-историческим образам.

         Немецкий философ  Г. Риккерт, как и все неокантианство, различает чувственно-реальное и  ирреальное бытие. Если естествознание имеет дело с реальным бытием, то философия – с миром ценностей, то есть бытие, которое предполагает долженствование.

         Отвергая с позиций  неокантианства “вещь в себе”  как объективную реальность, Риккерт  сводит бытие к сознанию субъекта, понимаемому как всеобщее, безличное  сознание. На этой основе решается центральная  для теории познания проблема трансцендентного – вопрос о независимой от сознания объективной действительности: данная в познании действительность имманентна сознанию. Вместе с тем существует объективная, независимая от субъекта истина, то есть недоступное познанию трансцендентное. Реальность рассматривается  как результат деятельности безличного сознания, конструирующего природу, естествознание, и культуру, науки  о культуре.

         Бытие – не ощущаемое, а категориально мыслимое бытие. Пространство и время – не формы  чувствительной интуиции, а категории  логического мышления. Отсюда –  тезис об имманентности бытия  сознанию.

         Для феноменологии  немецкого мыслителя Э. Гуссерля характерно проведение различия между  реальным и идеальным бытием. Первое является внешним, фактическим, временным, а второе – мир чистых сущностей (эйдосов), обладающих подлинной очевидностью. Задача феноменологии в том, чтобы  определить смысл бытия, осуществить  редукцию всех натуралистически-объективистских  установок и повернуть сознание от индивидуально-фактического бытия  к миру сущностей. Бытие коррелятивно акту переживания, сознанию, которое  интенционально,  то есть направлено на бытие, влечется к бытию. Центральным  пунктом феноменологии является изучение сопряженности бытия и  сознания.

         Претендуя на нейтральную  позицию в решении основного  вопроса философии, Гуссерль предложил исключить из феноменологии “положения о бытии”. Феноменологическая установка достигается с помощью метода редукции, который включает в себя:

1. эйдетическую редукцию, то есть отказ от любых утверждений об объективном существовании бытия, о пространственно-временной его организации, воздержание от любых суждений о реальном бытии и сознании, и
2. трансцендентальную редукцию, то есть исключение всех антропологических, психологических трактовок сознания и поворот к анализу сознания как чистого созерцания сущностей.

         Феноменологическую  школу прошли видные философы XX века - один из основателей религиозной (католической) антропологии М. Шелер создатель "критической  онтологии" Н. Гартмана. Феноменология  оказала большое влияние на многие другие философские направления - экзистенциализм, герменевтику и т. д.

         Немецкий философ  Н. Гартман, противопоставляя материальное бытие как преходящее, эмпирическое идеальному бытию как надисторическому, проводит различие между способами  их познания. Сообразно этому он понимает онтологию как науку  о сущем, которое состоит из различных  слоев бытия – неорганического, органического, духовного.

         В концепции немецкого  экзистенциалиста М. Хайдеггера критикуется  традиционный подход к бытию, основанный на рассмотрении бытия как сущего, субстанции, как чего-то извне данного  и противоположного субъекту. Для  самого Хайдеггера проблема бытия имеет  смысл лишь как проблема человеческого  бытия, проблема предельных оснований  человеческого существования. Самым  важным выражением общечеловеческого  способа бытия является страх  перед ничто.

         В сочинении “Бытие и время” он ставит вопрос о смысле бытия, который, по его мнению, оказался забытым традиционной европейской  философией. Пытаясь строить онтологию  на основе гуссерлевской феноменологии, Хайдеггер хочет раскрыть смысл бытия через рассмотрение человеческого бытия, поскольку только человеку изначально свойственно понимание бытия (“открыто” бытие). Основу человеческого существования составляет его конечность, временность. Поэтому время должно быть рассмотрено как самая существенная характеристика бытия.

         Хайдеггер стремится  переосмыслить европейскую философскую  традицию, которая рассматривала  чистое бытие как нечто вневременное. Причину такого “неподлинного” понимания  бытия виделась им в абсолютизации  одного из моментов времени  - настоящего, “вечного присутствия”, когда подлинная  временность как бы распадается, превращаясь в последовательный ряд моментов “теперь”, в физическое время. Основным пороком современной  науки, как и европейского миросозерцания вообще, Хайдеггер считает отождествление бытия с сущим, с эмпирическим миром вещей и явлений.

         Переживание временности  отождествляется с острым чувством личности. Сосредоточенность на будущем  дает личности подлинное существование, тогда как перевес настоящего приводит к тому, что “мир вещей”, мир повседневности заслоняет от человека его конечность.

         Такие понятия, как  “страх”, “решимость”, “совесть”, “вина”, “забота” и т. п., выражают духовный опыт личности, чувствующей свою неповторимость, однократность и смертность.

         В дальнейшем на смену  им приходят понятия, выражающие реальность не столько личностно-этическую, сколько  безличностно-космическую: бытие и  ничто, сокрытое и открытое, основа и безосновное, земное и небесное, человеческое и божественное. Теперь Хайдеггер пытается постигнуть самого человека, исходя из “истины бытия”. Анализируя происхождение метафизического  способа мышления и мировосприятия в целом, он пытается показать, как  метафизика, будучи основой всей европейской  жизни, постепенно подготовляет новоевропейскую  науку и технику, ставящих своей  целью подчинение всего сущего человеку, как она порождает иррелигиозность  и весь стиль жизни современного общества, его урбанизацию и омассовление.

         Истоки метафизики восходят к Платону и даже к  Пармениду, внесших принцип понимания  мышления как созерцания, постоянного  присутствия и неподвижного пребывания бытия перед глазами. В противоположность  этой традиции Хайдеггер употребляет  для характеристики истинного мышления термин “вслушивание”: бытие нельзя видеть, ему можно только внимать. Преодоление метафизического мышления требует возвращения к изначальным, но не реализованным возможностям европейской  культуры – к той “досократовской” Греции, которая еще жила “в истине бытия”. Такое возвращение возможно потому, что, хоть и “забытое”, бытие  все же живет еще в самом  интимном лоне культуры – в языке: “Язык – это дом бытия”.

         При современном  отношении к языку как к  орудию язык технизируется, становится средством передачи информации и  тем самым умирает как подлинная  “речь”, как “речение”, “сказание”. Теряется та последняя нить, которая  связывала человека и его культуру с бытием, а сам язык становится мертвым. Поэтому задача “прислушивания к языку” рассматривается как  всемирно-историческая. Не люди говорят  языком, а язык говорит людям и  людьми.

         Таким образом, если в первых своих работах Хайдеггер  попытался построить философскую  систему, то впоследствии он провозгласил невозможность рационального постижения бытия.

         Первоосновой экзистенциалистской  онтологии (а одновременно феноменологии, ибо и в ней внимание сосредоточивается  на прояснении, вернее, "самопрояснении" феноменов, проявлений сознания) является, но Хайдеггеру, Dasein толкуемое как  особое человеческое бытие. Его особенности  и преимущества, разъясняет Хайдеггер, состоят в том, что оно - единственное бытие, которое способно "вопрошать" о самом себе и бытии вообще, как-то "устанавливать себя" ("устанавливаться") по отношению к бытию. Вот почему такое бытие-экзистенция и есть, но Хайдеггеру, фундамент, на котором  должна строиться всякая онтология. Такое понимание специфики человеческого  бытия не лишено оснований. Ни одно из известных нам живых существ, кроме человека, неспособно помыслить, задаться вопросом о бытии, как таковом, - об универсуме и его целостности, о своем месте в мире. Здесь мы, кстати, видим определенное различие в понимании "экзистенции" Хайдеггером и Сартром. Сартр, употребляя это понятие, делает акцент на индивидуальном выборе, ответственности, поисках собственного "Я", хотя, конечно, ставит в связь с экзистенцией и мир в целом. У Хайдеггера акцент все же перенесен на бытие, - для "вопрошающего" человека бытие раскрывается, "светится" через все, что люди познают и делают. Надо только излечиться от опаснейшей болезни, поразившей современное человечество, - "забвения бытия". Страдающие ею люди, эксплуатируя богатства природы, "забывают" о ее целостном, независимом бытии; видя в других людях всего лишь средства, люди "забывают" о высоком предназначении человеческого бытия.

         Итак, первый шаг  экзистенциалистской онтологии - констатация "изначальности" человеческого  бытия как бытия-вопрошания, бытия-установления, как бытия, которое "есть я сам". Следующий онтологический шаг, который  экзистенциалисты приглашают сделать  своего читателя и который, вообще говоря, естественно вытекает из логики их размышления, состоит в том, что  вводится понятие и тема бытия-в-мире. Ведь суть человеческого бытия действительно  состоит в том, что это бытие-в-мире, связанное с бытием мира.

         Бытие-в-мире, с одной  стороны, раскрывается через неотъемлемое от человека "деление" - и это  напоминает немецкую классическую философию, в частности понятие "дело - действие" у Фихте. Бытие-в-мире "светится", но Хайдеггеру, через "делание", а "делание" раскрывается через "заботу". (Конечно, не следует путать заботу как категорию философии с  конкретными "тяготами", "печалью", "жизненными заботами", в философии  экзистенциализма речь идет об общей, "метафизической" заботе, обеспокоенности  миром, самим бытием.) Итак, Dasein способно не только вопрошать о бытии, но и  заботиться о себе как бытии, заботиться о бытии как таковом. И эти  моменты, действительно характеризуют бытие человека в мире и очень важны, особенно сегодня, когда именно забота человека и человечества о бытии, о сохранении бытия планеты, цивилизации, о сохранении природной среды должна противостоять вырвавшимся из-под контроля

деструктивным тенденциям человеческой жизни.

         Французский экзистенциалист  Ж. П. Сартр, противопоставляя бытие  в себе и бытие для себя, разграничивает материальное бытие и человеческое бытие. Первое есть для него что-то косное, выступающее только как препятствие, вообще неподвластное человеческому  действию и познанию. “В каждое мгновение  мы испытываем материальную реальность как угрозу нашей жизни, как сопротивление  нашему труду, как границу нашего познания, а также как уже используемое или возможное орудие”. Основные характеристики человеческого бытия  – свободный выбор возможностей: “… быть для человека – значит выбирать себя…”.

         Идеалистическая философия  Сартра – одна из разновидностей атеистического экзистенциализма, сосредоточена на анализе человеческого существования, как оно переживается, осмысляется  самой личностью и развертывается в веренице ее произвольных выборов, не предопределенных законосообразностью  бытия, какой-либо заведомо заданной сущностью.

         Существование отождествляется  с обретающим опору лишь в себе самосознанием личности, постоянно  сталкивается с другими, столь же самостийными существованиями и  со всем исторически сложившимся  положением вещей, предстающим в  виде определенной ситуации. Последняя  в ходе осуществления “свободного  проекта”, подлежит как бы духовной “отмене”, поскольку полагается несостоятельной, подлежащей перестройке, а затем  и изменению на деле.

         Отношения человека и мира Сартр рассматривал не в  единстве, а как  полный разрыв между  безнадежно затерянным во Вселенной  и влачащим, однако, бремя метафизической ответственности за ее судьбы мыслящим индивидом, с одной стороны, и  природой и обществом, которые выступаю хаотичной, бесструктурно-рыхлой полосой “отчуждения”, - с другой.

         Экзистенциальная  философия Сартра обнаруживает себя как одно из современных ответвлений  феноменологии Гуссерля, как приложение его метода к “живому сознанию”, к субъективно-деятельной стороне  того сознания, с каким конкретный индивид, заброшенный в мир конкретных ситуаций, предпринимает какое-либо действие, вступает в отношение с  другими людьми и вещами, стремится  к чему-либо, принимает житейские  решения, участвует в общественной жизни и так далее. Все акты деятельности рассматриваются Сартром  как элементы определенной феноменологичной структуры и расцениваются фактически в зависимости от задач личностного  самоосуществления индивида. Сартр  рассматривает роль “субъективного” (подлинно-личностного) в процессе человеческой персонализации и исторического  творчества. По Сартру, акт специфически человеческой деятельности есть акт  обозначения, придания смысла (тем моментам ситуации, в которых проглядывает объективность - “другое”, “данное”). Предметы лишь знаки индивидуальных человеческих значений, смысловых образований  человеческой субъективности. Вне этого  они - просто данность, сырая материя, пассивные и инертные обстоятельства. Придавая им то или иное индивидуально-человеческое значение, смысл, человек формирует  себя в качестве так или иначе  очерченной индивидуальности. Внешние  предметы - здесь просто повод для  “решений”, “выбора”, который должен быть выбором самого себя.

         Философская концепция  Сартра развивается на основе абсолютного  противопоставления и взаимоисключения понятий: “объективность” и “субъективность”, “необходимость” и “свобода”. Источник этих противоречий Сартр усматривает  не в конкретном содержании сил социального  бытия, а во всеобщих формах этого  бытия (вещественные свойства предметов, коллективные и обобществленные  формы бытия и сознания людей, индустриализация, техническая оснащенность современной жизни и так далее). Свобода индивида как носителя беспокойной  субъективности может быть лишь “разжатием бытия”, образованием в нем “трещины”, “дыры”, ничто. Индивида современного общества Сартр понимает как отчужденное существо, возводя это конкретное состояние в метафизический статус человеческого существования вообще. Всеобщее значение космического ужаса приобретают у Сартра отчужденные формы человеческого существования, в которых индивидуальность стандартизирована и отрешена от исторической самостоятельности, подчинена массовым, коллективным формам быта, организаций, государства, стихийным экономическим силам, привязана к ним также и своим рабским сознанием, где место самостоятельного критического мышления занимают общественно принудительные стандарты и иллюзии, требования общественного мнения и где даже объективный разум науки представляется отделенной от человека и враждебной ему силой. Отчужденный от себя человек, обреченный на неподлинное существование, не в ладу и с вещами природы - они глухи к нему, давят на него своим вязким и солидно-неподвижным присутствием, и среди них может себя чувствовать благополучно устроенным только общество “подонков”, человек же испытывает “тошноту”. В противовес всяким вообще “объективным” и опосредованным вещами отношениям, порождающим индивидуальные производительные силы, Сартр утверждает особые, непосредственные, натуральные и цельные человеческие отношения, от реализации которых зависит подлинное содержание человечности.