Бэкон
и критика идеала знания
магов, алхимиков и философов
Бэкон
— человек своего времени: именно
традицией навеяна мысль о
том, что знание хотя и связано
с опытом, тем не менее является
знанием форм, т. е. сущностей, а не
функций количествен- ных законов.
Из философии Возрождения он впитал идеи,
что все тела способны к восприятию; что
между всем сущим есть универсальная связь,
которая проявляется как сила притяжения
и отталкивания; что силой воображения,
например, можно остановить процесс ферментации
пива. Таким образом, витализм Возрождения
присутствует в философии Бэкона, равно
как и элементы алхимии. Так, например,
в "Новом Органоне"'и в "Истории
жизни и смерти" можно прочесть, что
в телах присутствует некий дух, или corpus
pneumaticum, который препятствует дегенеративному
процессу.
С магической традицией, как она сложилась
в эпоху Возрождения, связаны главные
идеи бэконовской концепции: 1) идеал науки
как силы, призванной изменить природу
и человека; 2) характеристика человека
как слуги и интерпретатора природы вместо
определения человека как разумного животного.
В контексте философской мысли Бэкона
эти два тезиса (знание как сила и наука
как служанка природы) приобретают новое
значение. Механические искусства — по
Бэкону — прогрессируют, будучи результатом
труда поколений ученых, работающих в
тесном сотрудничестве. Истина — "дочь
времени", а не "дочь авторитета".
"Методы и действия механических искусств,
их прогрессивный и коллективный характер
питают новую модель культуры" (Паоло
Росси). Сотрудничество ученых требует
новых общественных институтов (университеты,
лаборатории, научные общества и т. д.),
созданию которых должна активно содействовать
политическая власть, если она заинтересована
в благосостоянии граждан и смотрит в
будущее. Магия ищет тайные причины, но
истинное знание природных явлений доступно
изучению опытным путем. Магия — удел
посвященных, истинное знание открыто
все- общему контролю и сотрудничеству.
Магия в руках отдельной личности — инструмент
господства над другими людьми; истинное
знание приносит пользу людям; знание
магов и алхимиков его обладатели держат
в секрете; истинное знание, наоборот,
носит общественный характер и должно
быть изложено ясным языком; магия разрушает
опыт, истинное знание — результат точных
экспериментов.
В
свете всего сказанного становятся
понятными нападки Бэкона на магов и алхимиков.
Так, например, в работе "Temporis Partus Masculus
" Бэкон осуждает Парацельса за то, что
тот порождает не столько ложь, сколько
чудовищ: "О каком сходстве между производными
твоих элементов, о каких соответствиях,
каких параллелизмах ты мечтаешь, о фанатичный
копиист призраков?. <...> Вот перечень
твоих самых тяжких проступков ты, смешивая
дела божественные и природные, священное
и мирское, ересь и сказки, осквернил, о
нечестивый обманщик, как человеческие,
так и божественные истины. Ты не только,
как софисты, затемнил свет природы (чье
святое имя твой нечистый рот произносит
многократно), но ты совсем задул его. Они
пренебрегали опытом, ты его предал".
Но почему Парацельс предал опыт? Потому,
отвечает Бэкон, что Парацелъс подогнал
явления под заранее сформулированное
объяснение: "Вместо изучения движений
ты искал изменений сущностей и, таким
образом, пытался замутить истоки знания
и оголить ум людей. К трудностям и неясностям
опытов, перед которыми спасовали софисты
и эмпирики, ты добавил новые странные
препятствия. И потому неверно, что ты
руководствовался опытом! Ты увеличил
ненасытность магов". Об алхимиках Бэкон
пишет: "Они находят общий язык между
собой во взаимном обмане и хвастовстве,
и если случайно они оказываются на пути
опыта и, таким образом, находят что-нибудь
полезное, это происходит по чистой случайности,
а не благодаря методике, которой они следуют".
Конечно, не все алхимики одинаковы, среди
них "есть полезные люди, не углубляясь
слишком в теории, они попытались расширить
область открытий посредством тонкостей
механики; к таким относится Роджер Бэкон."
Одно лишь зло исходит от "проклятого
типа людей, которые требуют отовсюду
одобрения их теориям и рыскают, выклянчивая
поддержку, раздавая ложные обещания".
Таково, по мнению Бэкона, большинство
из алхимиков.
Истинное
знание, в отличие от магического,
не принадлежит частным лицам, у него
нет покрова тайны; будучи общественным
по характеру, оно излагается ясным общедоступным
языком. Пора заменить "философию слов"
"философией дела", отдавая себе отчет
в том, что функция знания иная, нежели
та, которую ему приписывает традиция;
следовательно, речь идет не о защите одного
философа от другого, а о том, чтобы отказаться
от ветхой традиции в целом, покончить
с "философствующими недоучками, набитыми
сказками... разрушителями духа и фальсификаторами...
продажной толпой профессоров". То,
в чем Бэкон обвиняет философов античности
(Платона, Аристотеля, Галена, Цицерона,
Сенеку, Плутарха), средневековья и Возрождения
(Фому Аквинского, Дунса Скота, Рамо, Кардано,
Парацельса, Телезио), — не серия ошибок
теоретического характера. Все эти философские
теории могут быть в определенном смысле
сопоставлены, все они одинаково заслуживают
обвинения и с необходимостью должны разделить
одинаковую судьбу. Вина их заключается
в том, что "уважительному отношению
к реальности, пониманию пределов возможного...
философская традиция противопоставила
«хитрость ума и неясность слов», или «фальсифицированную
религию» или «народные наблюдения и теоретическую
ложь, основанную на пресловутых экспериментах».
Все эти перерождения происходят от греха
гордыни разума, сделавшего философию
абсолютно бесплодной в смысле дел и превратившего
в инструмент превосходства на диспутах"
Почти
вся традиционная культура вращается
вокруг немногих имен — Аристотеля,
Платона, Гиппократа, Галена, Евклида
и Птолемея. "Итак, вы видите, — пишет
Бэкон в работе «Опровержение философий»,
— что ваши богатства принадлежат немногим
и что надежды и удачи всех людей скрыты,
может быть, в шести умах. <...> Бог дал
вам крепкие и прочные чувства не для того,
чтобы вы изучали сочинения немногих,
но для постижения неба и земли — творений
Бога". Аристотель, "обративший в
рабство столько умов и свободных душ,
никогда ничем не был полезен человечеству".
Государственные мужи и теологи наполняют
свои сочинения и речи идеями, которые
они почерпнули из того же источника. Но
это еще не все: слова, идеи, предписания
этой философии оказались такими всеохватывающими,
что "в тот самый момент, как вы обретаете
способность говорить, оказываетесь неизбежно
захлестнутыми волной, которую я бы назвал
кабалой ошибок. И эти ошибки стали общеупотребительными
не по соглашению немногих, но прямо-таки
освящены академическими учреждениями,
коллегиями, различными (монашескими)
орденами и даже правительствами". Для
Бэкона философия древних греков — детская
философия: "Греки были вечными детьми
не только в том, что касается истории
или знания о прошлом, но особенно в изучении
природы. Разве не отдает детством философия,
которая может только болтать и ссориться,
но не умеет производить? Время, когда
она родилась, было временем сказаний,
с бедной историей, скудные сведения для
которой черпались в основном из описаний
путешественников... ей недоставало достоинства
и благородства". Что же касается конкретно
Аристотеля, Бэкон спрашивает: "Не слышится
ли вам в его физике и метафизике чаще
голос диалектики, нежели голос природы?
Чего можно ожидать от человека, который
сконструировал мир, так сказать, из категорий?
Который рассуждал о материи и пустоте,
о разреженности и сгущении на базе различения
потенции и акта? <...> Его ум был слишком
нетерпелив и нетерпим, не способен остановиться,
чтобы поразмыслить над идеями других,
а иногда и над собственными мыслями...
довольно темными. Многие другие его качества
более типичны для школьного учителя,
нежели для искателя истины". О Платоне
мнение Бэкона таково: Платон прежде всего
политик, и "все, что он написал о природе,
лишено основания, своей теологической
доктриной он разрушал природную реальность
ничуть не меньше, чем Аристотель своей
диалектикой".
Осуждение
Бэконом традиции содержится в его
работах "Мужественное дитя времени"
{W1), "Валерий Термин" (1603), "О достоинстве
и приумножении наук" (1605), "Обдуманное
и увиденное" (1607), "Опровержение философий"
(1608).