Выделяя себя из природы,
но не противопоставляя себя ей, средневековый
человек не относился к природе
как к самостоятельной сущности.
В качестве определяющего выступает
у него отношение к Богу, а отношение
к природе вторично и производно
от отношения к Богу. Здесь знание
природы подчинено «чувству божества».
Природа рассматривалась как
сфера, созданная, творимая и поддерживаемая
всемогущим и всевидящим божеством,
абсолютно зависящая от него, реализующая
его волю во всем (в том числе
и в отношении воздействия
на людей, их судьбу, социальный статус,
жизнь и смерть).
Природа — проводник
воздействия на людей божьей воли,
вплоть до того, что она есть и
средство их наказания.
Природа — это
прежде всего арсенал символов. Значение
любой вещи усматривалось не в
ее непосредственных функциях, а в
тех смыслах и целях, которые
ей приданы Богом. В мире, созданном
Богом, нет ничего лишенного божественного
смысла. Именно поэтому средневековое
сознание не было ориентировано на
выявление объективных закономерностей
природы. Основоположник церковной
истории Евсевий писал: «Мы придаем
мало значения этим вещам (познанию природных
явлений. — В.Н.) не от незнания предметов,
возбуждающих удивление людей, но от
презрения к бесплодному труду,
связанному с ними; мы обращаем внимание
на предметы лучшие». Познавательный аспект
средневекового сознания был направлен
не на выявление объективных свойств
предметов зримого мира, а на осмысление
их символических значений, т.е. их отношений
к Богу. Потому большую роль в
этом сознании играло понятие чуда.
В средневековой
культуре были слабо развиты познавательные
средства вообще, и познавательные
средства выражения нового в частности.
Сталкиваясь с новыми объектами,
субъект оказывался перед выбором:
либо несовершенно выразить это новое
в наборе перцептивных аналогий, хаотичных,
поверхностных и приблизительных
(хотя человеком такие аналогии как
раз воспринимались как реальные
события и обстоятельства), либо
же, если такое новое весьма значительно
отличалось от опыта читающей аудитории
и перцептивные аналогии не находились
(или не помогали), просто такие новшества
замалчивать. Так, например, записки христианских
паломников характеризуются тем, что «паломники,
подобно средневековым ученым, не могли
избежать столь характерной для их эпохи
тенденции рабски передавать все то, что
сказали другие, доверяя этим рассказам
гораздо больше, чем собственной наблюдательности»
[1].
1 Райт Дж. К. Географические
представления в эпоху крестовых
походов. Исследование средневековой
науки и традиции в Западной
Европе. М., 1988. С. 112.
В целом средневековое
знание ориентировано на повторение,
воспроизведение и обоснование
некоторых исходных абстрактных
образов религиозной значимости,
которые передавались из поколения
в поколение на основе авторитарности.
(Они заимствовались в основном из
сюжетов Ветхого Завета и Нового
Завета — Бог, рай, ад, Христос, Страшный
суд и др.) Деятельность такого рода
была тем не менее системно организована.
Ее основа — набор чувственных
первообразов, вокруг которых концентрируются
производные образно-понятийные конструкции
(как средства детализации и конкретизации
первообразов), не имеющие, как правило,
логического обоснования. Потому-то
система средневекового сознания была
рационализирована лишь частично. Ее
концептуально-понятийный аппарат
не позволял воспроизводить объекты
природы в их закономерных конкретных
связях и отношениях. «Теоретический
компонент» здесь был представлен
набором слабо концептуализированных
чувственных образов и немногими
отвлеченными понятиями (идеями), обозначающими
простейшие абстрактные отношения
и связи. Одна из самых распространенных
операций средневекового сознания —
символизация как переход от чувственного
образа вещи к идее ее универсально-божественного
смысла. Она дополнялась противоположной
операцией аллегоризации, т.е. придания
символу, идее некоторого всеохватывающего
зримого образа.
Вместе с тем
средневековое сознание исторически
развивалось и претерпевало качественные
изменения. Качественные преобразования
состояли в подключении новых элементов,
т.е. новых образов (иносказаний, символов,
аллегорий и др.), а также в установлении
между образами (как старыми, так и новыми)
новых связей и отношений (классификации,
схематизации, формализации и др.) и их
структурировании.