В семидесятых годах
это равнодушие к правам личности,
переходящее иногда во враждебность,
не только усилилось, но и приобрело
известное теоретическое оправдание.
Лучшим выразителем этой эпохи был,
несомненно Н. К. Михайловский, который
за себя и за свое поколение дал классический,
по своей определенности и точности ответ
на интересующий нас вопрос. Он прямо заявляет,
что "свобода -- великая и соблазнительная
вещь, но мы не хотим свободы, если она,
как было в Европе, только увеличит наш
вековой долг народу", и прибавляет:
"я твердо знаю, что выразил одну из
интимнейших и задушевнейших идей нашего
времени; ту именно, которая придает семидесятым
годам оригинальную физиономию и ради
которой они, эти семидесятые годы, принесли
страшные, неисчислимые жертвы"[1]. В
этих словах отрицание правового строя
было возведено в систему, вполне определенно
обоснованную и развитую. Вот как оправдывал
Михайловский эту систему: "Скептически
настроенные по отношению к принципу свободы,
мы готовы были не домогаться никаких
прав для себя; не привилегий только, об
этом и говорить нечего, а самых даже элементарных
параграфов того, что в старину называлось
естественным правом. Мы были совершенно
согласны довольствоваться в юридическом
смысле акридами и диким медом и лично
претерпевать всякие невзгоды. Конечно,
это отречение было, так сказать, платоническое,
потому что нам, кроме акрид и дикого меда,
никто ничего и не предлагал, но я говорю
о настроении, а оно именно таково было
и доходило до пределов даже маловероятных,
о чем в свое время скажет история. "Пусть
секут, мужика секут же" -- вот как, примерно,
можно выразить это настроение в его крайнем
проявлении. И все это ради одной возможности,
в которую мы всю душу клали; именно возможности
непосредственного перехода к лучшему,
высшему порядку, минуя среднюю стадию
европейского развития, стадию буржуазного
государства. Мы верили, что Россия может
проложить себе новый исторический путь,
особливый от европейского, причем опять
таки для нас важно не то было, чтобы это
был какой то национальный путь, а чтобы
он был путь хороший, а хорошим мы признавали
путь сознательной, практической пригонки
национальной физиономии к интересам
народа[2].
Здесь высказаны
основные положения народнического
мировоззрения, поскольку оно касалось
правовых вопросов. Михайловский и
его поколение отказывались от политической
свободы и конституционного государства
ввиду возможности непосредственного
перехода России к социалистическому
строю. Но все это социологическое
построение было основано на полном непонимании
природы конституционного государства.
Как Кавелин возражал против конституционных
проектов потому, что б его время народное
представительство в России оказалось
бы дворянским, так Михайловский отвергал
конституционное государство как буржуазное.
Вследствие присущей нашей интеллигенции
слабости правового сознания тот и другой
обращали внимание только на социальную
природу конституционного государства
и не замечали его правового характера,
хотя сущность его именно в том, что оно
прежде всего правовое государство. А
правовой характер конституционного государства
получает наиболее яркое свое выражение
в ограждении личности, ее неприкосновенности
и свободе.