Автор работы: Пользователь скрыл имя, 14 Ноября 2010 в 12:24, Не определен
1. Общественно-политическая обстановка 70-80-х годов ХХ-го века
2. Диссидентство. Движение правозащитников
3. Конформизм
4. Интеллигенция и перестройка: от демократизации общества до развала страны
5. Список используемой литературы
Диссидентское движение
Всесильная политическая партия, единственная в стране, подменившая собой целое государство и выступавшая от его лица, ожесточенно боролась с наиболее талантливыми, творческими деятелями культуры, науки, не сумевшими или не захотевшими растворить свою индивидуальность в «общепартийном», «общепролетарском», общегосударственном деле. По мере того как крепли мощь тоталитарного государства и всесилие руководящей им партии, она стремилась безраздельно подчинить одной коммунистической идеологии науку, философию, архитектуру, кино, театр, живопись, музыку, наконец, свободное писательское слово.
История советских диссидентов — важная часть общей истории сопротивления государственному произволу, насилию и лжи, которое, в самых различных формах, не прекращалось даже в самые страшные годы господства тоталитарной системы.
Машине государственного террора так и не удалось до конца искоренить инакомыслие — не только политическое, но и культурное, религиозное, социальное, гуманитарное. Религиозные течения и целые конфессии отказывались подчиняться коммунистическому диктату и уходили в подполье. Люди продолжали сочинять стихи и прозу, философские и научные трактаты, не соответствующие требованиям государственной цензуры; другие люди переписывали запретные тексты от руки, а позднее — на пишущей машинке.
Понятно, что режим, претендующий на гордое звание тоталитарного (то есть страна строящая коммунизм в понимании того времени), не мог позволить себе мириться с независимой гражданской активностью. Вероятно, партийные верхи и руководители КГБ искренне считали такую активность “политическим преступлением” и пытались пресечь ее с помощью соответствующих статей Уголовного кодекса. Обнаружилось, однако, что и эти статьи, замечательно приспособленные для борьбы с революционерами-подпольщиками, в применении к диссидентам попросту не срабатывают. То есть: конечно, нет никаких затруднений в том, чтобы, располагая отлаженным механизмом тайной полиции и полным контролем над судебными органами, посадить человека в лагерь на много лет за самиздатский поэтический альманах, или за несанкционированный интерес к отечественной истории, или за принадлежность к определенной религиозной общине, или за желание эмигрировать. Но вот объяснить на языке права, почему это является преступлением, оказалось невозможным. Более того: политические преследования реанимировали в общественном сознании и придали актуальное звучание тем положениям советской Конституции, которые, как подразумевалось по умолчанию, никем и никогда не должны были приниматься всерьез. К несчастью для режима, среди этих положений оказались и свобода мысли и слова, и свобода совести, и свобода шествий и митингов и даже свобода ассоциаций. Как только это было осознано мыслящей частью общества, значительная доля диссидентской активности сосредоточилась на организации общественного протеста против политических преследований. Вскоре этот протест превратился в небольшое по численности участников, но весьма энергичное общественное движение, которое стали именовать правозащитным.
Мало кто из правозащитников предполагал, что протесты и в самом деле могут защитить кого-то от гонений. Однако сам факт предания этих гонений гласности оказался психологически значимым и для преследуемых, и для преследователей. Репрессии, которым подвергались диссиденты, ставили отныне в положение «правонарушителей» не их, а власть, которая в своих репрессивных реакциях никак не умела (хотя и пыталась) уложиться в собственные законы. Первоначально адресатами правозащитных петиций были официальные советские органы, позднее возник жанр “открытых писем”, еще позднее — заявления в международные организации. Но куда бы ни были адресованы протесты правозащитников, они, в первую очередь, информировали о политических гонениях общественное мнение в СССР (через Самиздат и передачи западных радиостанций) и за рубежом (через тамошние масс-медиа). В конце 1960-х гг. правозащитники организовали собственные информационные бюллетени, создали собственные независимые ассоциации.
Правозащитная активность консолидировала отдельные проявления диссидентства, превратила его в единую, или, во всяком случае, связную среду. Правозащитное движение стало ядром советского диссидента и одновременно — его информационной базой.
Под влиянием правозащитников менялось и отношение к праву у диссидентов, а также у сочувствующих им социальных групп: из инструмента защиты от преследований оно становилось самостоятельной ценностью, столь же важной, как личная независимость и гражданская ответственность. Помимо прочего, эта система ценностей была хороша тем, что в ней сравнительно мирно могли сосуществовать приверженцы самых разных политических доктрин (от анархистов до монархистов, включая сторонников либеральной демократии западного образца, коммунистов-ортодоксов, националистов-почвенников и изрядное количество граждан, абсолютно индифферентных к политике как таковой), националистов и интернационалистов, представителей различных религиозных конфессий, людей самых разнообразных интересов — культурных, общественных, научных и пр. В СССР начала складываться первая, еще грубая и несовершенная, модель гражданского общества. А Самиздат (с конца 1960-х гг. это слово начали писать с заглавной буквы) выполнял в этой модели роль свободной прессы.
Парадоксальность
ситуации заключалась в том, что
государственная система
Итак, диссидентством или диссидентом (англ. Dissent) мы именуем совокупность движений, групп, текстов и индивидуальных поступков, разнородных и разнонаправленных по своим целям и задачам, но весьма близким по основным принципиальным установкам:
по формам общественной активности:
и по используемому инструментарию:
Внутри самого диссидентского мира особое место занимало правозащитное движение, объединившее ранее разрозненные проявления независимой гражданской и культурной инициативы в единое целое. Правозащитники создали единое информационное поле, поддерживавшееся самой диссидентской активностью
На определенном историческом этапе освободительной борьбы (сер.1960-х—нач.1980-х гг.) данный способ независимой гражданской активности абсолютно доминировал на общественной сцене.
Подпольные группы
Диссидентское движение (слово «диссидент» можно перевести как «несогласный», «инакомыслящий») в Советском Союзе начиналось с немногочисленных подпольных кружков, обычно молодёжных. Они стали зарождаться сразу после Великой Отечественной войны, в 40-е гг. Новый толчок движению придали XX съезд КПСС и осуждение на нём «культа личности Сталина».
С середины 60-х гг. диссидентское движение «вышло на свет», стало открытым, гласным. После этого у многих диссидентов возникло стойкое предубеждение к подполью. Однако «подпольные» диссиденты не исчезали до самой «перестройки». В 1981 г. в Москве, например, состоялся суд над членами нелегального кружка еврокоммунистов, выпускавших журнал «Варианты» (в этот кружок входили Андрей Шилков, Михаил Ривкин и др.).
Суд над Даниэлем и Синявским
В Москве 10 февраля 1966 г. перед Верховным судом России предстали писатели Юлий Даниэль и Андрей Синявский. В течение десяти лет они под псевдонимами тайно печатали свои повести и рассказы на Западе. Когда это раскрылось, их обвинили в антисоветской агитации. В газете «Известия» в январе 1966 г. была опубликована статья «Перевертыши», в которой сообщалось обо всём этом. В зал суда допускали только по особым билетам, хотя процесс считался открытым. Из-за этого друзья обвиняемых не могли попасть в зал. Это был первый публичный политический процесс за последние 20 лет. Но ещё больше поражало другое. Впервые после «процесса эсеров» в 1922 г. обвиняемые на показательном суде отказались каяться и признавать свою вину.
Особое негодование
вызвала повесть Ю.Даниэля «
А. Синявский вспоминал: «Наше «непризнание» сыграло определённую роль в развитии диссидентского движения, хотя мы прямо с этим движением никак не были связаны, а действовали в одиночку. Мы были изолированы и не могли думать, что это вызовет какие-то «протесты» в стране и за рубежом и поведёт к какой-то цепной реакции. Мы просто были писателями и стояли на своём».
«Цепная реакция» действительно была ошеломляющей. В 1958 г. никто в стране не выступил в защиту Бориса Пастернака, которому было предъявлено аналогичное обвинение. На этот раз 62 писателя обратились с просьбой разрешить им взять арестованных коллег на поруки. К этому моменту их уже осудили: Синявский получил семь лет лагерей, Даниэль — пять.
На XXIII съезде партии с речью против Даниэля и Синявского выступил писатель Михаил Шолохов, Он совсем недавно, в 1965 г., получил Нобелевскую премию по литературе. На съезде Шолохов сказал: «Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью всё самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на пору- ки осуждённых отщепенцев» (Бурные аплодисменты). Писатель обратился к делегатам съезда от Советской армии с вопросом: «Как бы вы поступили, если бы в каком-нибудь подразделении появились предатели?».
«И ещё я думаю об одном, — продолжал М. Шолохов. — Попадись мне эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а «руководствуясь революционным правосознанием» (Аплодисменты), ох, не ту меру получили бы эти оборотни! (Аплодисменты) А тут, видите ли, ещё рассуждают о «суровости приговора».
Демонстрация на Пушкинской площади
Вскоре после ареста Ю. Даниэля и А. Синявского возникла идея провести демонстрацию протеста. Это предложение выглядело очень необычно. Более 35 лет в Москве не проводилось независимых политических демонстраций. Последней была демонстрация троцкистов в 1927 г.
Автором идеи стал математик и поэт Александр Есенин-Вольпин. Он считал, что надо обратиться к властям с требованием: «Соблюдайте собственные законы!». «Алик был первым человеком в нашей жизни, — рассказывал Владимир Буковский, — всерьёз говорившим о советских законах. Но мы все посмеивались над ним. Знали бы мы тогда, что таким вот нелепым образом, со смешного Алика Вольпина с кодексом в руках, начинается наше гражданско-правовое движение — движение за права человека в Советском Союзе».
Вольпин написал «Гражданское обращение». Вместе с несколькими друзьями он отпечатал его на машинке и распространил. В нём он прежде всего призвал потребовать от властей «строгого соблюдения законности». «Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государственное преступление», — говорилось в обращении. Завершалось оно так; «Ты приглашаешься на «митинг гласности» 5 декабря сего года в шесть часов вечера в сквере на площади Пушкина у памятника поэту. Пригласи ещё двух граждан посредством текста этого обращения».
Наступило 5 декабря — день Сталинской конституции. В назначенное время на Пушкинской площади собралось около двухсот человек. «Многие пришли на площадь потому, что не могли не прийти. Кое-кто — просто поглазеть, из любопытства», — вспоминал А. Вольпин. Были, конечно, и чекисты, пришедшие по долгу службы.
Сначала толпа стояла в отдалении, потом, набравшись смелости, стянулась к памятнику. Над ней поднялись плакаты: «Уважайте Советскую конституцию!», «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!». В ту же минуту чекисты выхватили эти лозунги из рук демонстрантов и задержали примерно 20 человек. «Тут, в наступившем замешательстве, — писал В. Буковский, — на подножие памятника взобрался Юрий Галансков и крикнул: «Граждане свободной России, подойдите ко мне...». Граждане свободной России в штатском тотчас же бросились к нему, сбили с ног и уволокли в машину». Однако на этот раз с задержанными обошлись весьма мягко: всех отпустили через два часа. Правда, участвовавших в демонстрации студентов позднее исключили из вузов. В сентябре 1966 г. появился ещё один, более серьёзный ответ властей на декабрьскую демонстрацию. В уголовный кодекс внесли новую статью (190-3). Слова «демонстрация» в ней не было, речь шла о «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок». Но применяли её именно к демонстрантам.