Оценка пограничных пунктов

Общим недостатком  приведенных выше оценок Нерчинского  договора является их необъективность, выражающаяся в том, что они скрывают агрессивный характер политики Цинов  в Приамурье в XVII в. и замалчивают  тот факт, что условия Нерчинского  договора были навязаны русским представителям силой, чего не отрицали даже гоминьдановские  историки. 

Тенденция «подправить» историю русско-китайского территориального размежевания в Приамурье из специальных  работ перешла и в учебные  пособия. Так, в разделе «Китайско-русские  взаимоотношения в ранний период цинской династии», включенном в  учебники истории Китая для средних  школ, в объективное на первый взгляд изложение событий, сопутствовавших  выходу обоих государств в Приамурье, вкраплены факты, не происходившие  в действительности, например, первое занятие Албазина цинскими войсками датируется 1640 г., но, мол, маньчжуры  ушли оттуда, а на их место явились  русские 229. Это явный домысел  авторов учебника, так как ни маньчжурские документы периода албазинских  событий, ни труды цинских историков  не сообщают нам этих сведений, хотя и в них налицо стремление показать китайский «приоритет» в освоении левого берега Амура. Когда же затем  авторы учебника подчеркивают, что  после заключения договора русские  покинули Албазин, они подводят читателя к мысли о закономерном характере  включения по Нерчинскому договору территорий севернее Амура в состав Цинской империи, по праву их первого  завоевания. 

Наряду с этим в исторической литературе, изданной в КНР, в последнее время наметилась тенденция переоценить роль цинской  династии в истории Китая и  представить ее внешнюю политику полностью отвечающей интересам  страны. При этом во главу угла становится расширение Цинами национальных границ и укрепление ими феодального  государства. В этих целях историки КНР используют и старый тезис  об определенности и закономерности границы, установленной Нерчинским договором. Так, в статье «О Канси», опубликованной в 1961 г. в журнале  «Лиши яньцзю», один из ведущих специалистов по новой истории Китая, Лю Да-нянь, подчеркивает, что «наряду с объединением страны в 1689 г. Канси на равноправной основе заключил Нерчинский договор с Россией, определив границы Северо-Восточного Китая. Отныне рубежи нашей страны простирались на востоке до Тихого океана, на юге до островов южных морей, на западе до отрогов Гималаев, на севере до Сибири. При феодальных династиях до Цинов никогда не было столь длительного и эффективного объединения столь обширной территории» 230. Мнение Лю Да-наня разделяет и другой крупный историк КНР, Фань Вэнь-лань, [50] видящий «большую заслугу» цинской династии в том, что при ней «фактически была аннулирована Великая Китайская стена» и границы государства значительно расширились 231. 

Этот взгляд на цинскую  династию как на политическую силу, раздвинувшую границы Китая, является односторонним и тенденциозным, так как при этом выделяется лишь полоса подъема маньчжурского могущества, жертвой которого пали и собственно Китай, и некоторые сопредельные территории, и государственные образования (Приамурье, Монголия, Джунгария, Восточный  Туркестан, Тибет). Все эти завоевания, предпринимавшиеся маньчжурами  в целях расширения территории за счет захвата чужих земель, упрочения  своего господства и отвлечения внимания китайского народа от антицинской борьбы, растрачивали материальные и людские  ресурсы Китая 232 и в конечном итоге ослабили его сопротивляемость вторжению капиталистических держав, не говоря уже о бедствиях, которые  они несли завоеванным народам. 

Хвалебная же оценка в этой связи Нерчинского договора не нова, она заимствована из цинской  и гоминьдановской историографии, обосновывавших таким путем правомерность  захвата Цинами Приамурья. Тезис  о «равноправной основе» соглашения в Нерчинске является простой  попыткой прикрыть агрессивную сущность устремлений маньчжуров к территориальным  захватам за счет Русского государства  на левом берегу Амура. 

В настоящее время  даже западная историография, специализировавшаяся на подчеркивании негативных моментов в политике России по отношению к  ее дальневосточным соседям, вынуждена  признавать, что Нерчинский договор  был заключен не в интересах Русского государства. Характерно в этом отношении  высказывание американского историка Г. Ленсена: «Ведя переговоры с позиции  силы с русскими представителями, фактически находившимися в их власти, маньчжуры  получили первый договор Китая с  Западом не менее как на «равной» основе. Действительно, он был в пользу Китая, оставляя район Амура в  руках маньчжуров» 233. 

В период становления  советской исторической науки (1925-1930 гг.) не было глубоких исследований по истории ранних русско-китайских  отношений. Основной материал, которым  пользовались советские историки этого  периода, черпался из работ русских  дореволюционных авторов, причем этому  не всегда сопутствовал элемент необходимого углубления и критического переосмысливания. 

В статье «Из истории  сношений России с Китаем (XVII-XX вв.)»  М. Андреев лишь упоминает о факте  заключения договора, не давая его  оценки 234. В работе К. Харнского односторонне подчеркивался только военный характер присоединения русскими Приамурья. С заключением Нерчинского договора, по мнению автора, восстанавливалось положение, существовавшее до 1644 г., Россия «отказывалась от всех захватов на Амуре», что «означало полную и безоговорочную победу Китая» 235. [51]  

Первым советским  историком, построившим свое исследование не только на базе ранее имевшейся  литературы, но и с привлечением сохранившихся архивных документов, был Б. Г. Курц 236. Ему удалось показать, что условия Нерчинского договора были приняты Головиным лишь в  силу обстоятельств, при вооруженном  давлении со стороны маньчжуров, в  результате чего Цинам и достались  территории, ранее принадлежавшие русским. При этом Б. Г. Курц подчеркивал, что  «Нерчинский договор 1689 года не считался русскими окончательно выяснившим взаимоотношения. Граница была установлена лишь частично» 237. Курц впервые отметил и большое  значение договора (его статьи 5) для  развития русско-китайской торговли 238. Вместе с тем ему удалось  сделать наблюдение, что сразу  же после заключения договора «статьи  его подверглись со стороны китайцев одностороннему толкованию», тогда  как русские требовали их точного  применения, а в дальнейшем «китайцы, несомненно, еще более стремились к истолкованию их в свою пользу»  и были склонны «к искажению даже прямого смысла договора» 239. 

К недостатку работы Курца следует отнести противоречивость оценки им значения договора для Русского государства. Несколько преувеличивая  роль экономических соображений, которыми руководствовались русские, заключая трактат, Курц делает вывод, что «Московское  правительство было очень довольно Нерчинским трактатом, хотя и теряло обширную и богатую Амурскую область». При этом автор сам же признает, что «надежды Московского правительства  на свободную торговлю остались лишь надеждой» 240. 

Однако мнение, что  по Нерчинскому договору России пришлось уступить Китаю ранее отнятые  у него земли, основанное не на фактах, а на убеждении относительно беззащитности  Китая, якобы всегда бывшего объектом экспансии европейских держав, не было рассеяно после выхода в свет работы Курца. Последовавшая вслед  за ней книга В. П. Саввина 241 утверждала, что «китайцы стали считать самочинным захват р. Амура казаками и вытеснили  их с Амура» 242. А специальная статья В. Андерсена, посвященная русско-китайским  договорам 243, прямо указывала, что  будто бы в результате Нерчинского  трактата «Россия лишилась почти  всех территориальных приобретений, сделанных ею в течение предшествующего  полувека за счет Китая». 

Лишь постепенное  накопление фактического материала  привело к утверждению объективно научной оценки результатов Нерчинского  договора. Рассматривая русско-китайские  отношения в общем очерке по [52] истории Китая, Л. И. Думан пришел к выводу, что Нерчинским договором  «устанавливалось временное соглашение о границах», в результате которого Россия, «не желая обострять отношения, уступила Китаю Амурскую область, завоеванную  русскими войсками еще до распространения  там китайского влияния» 244. 

Аналогичное заключение было сделано и в книге Г. В. Ефимова «Очерки по новой и  новейшей истории Китая» 245. 

В специальных работах  советских авторов было раскрыто значение Нерчинского договора в  укреплении взаимоотношений России с Китаем в плане их дальнейшего  мирного развития. М. И. Сладковский  отмечает, что «Нерчинский договор  имел важное значение для развития отношений между Россией и  Китаем. Были урегулированы приграничные споры, война как средство разрешения таких споров исключалась. Договор  определял правовые основы для равноправной торговли, в чем оба государства  были заинтересованы» 246. 

Наконец, договор 1689 г. стал объектом особого исследования в монографии П. Т. Яковлевой 247. Проанализировав  на основе большого фактического материала  историю освоения русскими Забайкалья и Приамурья и попытки цинского правительства вооруженным путем  добиться вытеснения русских с Амура, автор справедливо подчеркивает, что «цинское правительство вступило с Россией в борьбу за Амур тогда, когда этот край был уже в составе  России, поэтому военный захват Амура  цинским правительством явился агрессией  по отношению к России» 248. 

П. Т. Яковлевой удалось  показать несостоятельность территориальных  притязаний маньчжуров и обстановку военного шантажа, созданную ими  при подписании договора. Учитывая неопределенность граничной линии, установленной трактатом, автор  делает правильный вывод, что Нерчинский договор «не установил определенной границы между Россией и Китаем и не разрешил пограничный вопрос даже на Амуре, он только сгладил те конфликты, которые возникли на Амуре  в 80-е годы XVII в. и мешали установлению дипломатических и торговых отношений  между двумя большими государствами, которые стали соседями» 249. При  этом Нерчинский договор, по мнению П. Т. Яковлевой, означал «больший успех  цинского посольства. Русские были вынуждены уйти с Амура, и, таким  образом, русская колонизация русских  земель по Амуру была заторможена» 250. 

Наконец, В. А. Александров  в специальной работе, посвященной  истории становления дальневосточных  рубежей Русского государства во второй половине XVII в. 251, использовав  значительное число новых архивных документов, оценил тяжелые для русской  стороны территориальные условия  Нерчинского договора как следствие  «первоначально недостаточного внимания русского правительства к обороне  Приамурья и Забайкалья, а затем  тактического просчета Ф. А. Головина на заключительном этапе борьбы» 252. [53]  

Рассматривая историю  посольства Ф. А. Головина и статьи Нерчинского  договора с точки зрения территориального размежевания России и империи Цин  в XVII в., необходимо подчеркнуть следующее: 

В середине XVII в. Приамурье  вошло в состав Русского государства. Царское правительство наряду с  военными мероприятиями широко проводило  экономическое освоение присоединенных территорий, поощряя крестьянское переселение  и устройство пашни. Политика объясачивания  местных племен, проводимая русскими, была достаточно гибкой и в большинстве  случаев обеспечивала их переход  в русское подданство. Цинское  правительство, стремясь включить Приамурье  в свои владения, ограничивалось системой военных мероприятий, а иногда и  переселением подвластных ему жителей  в глубь Маньчжурии. К 80-м годам XVII в. обнаружилась большая эффективность  русской политики хозяйственного освоения края, что побудило Цинов решиться сорвать этот процесс прямым вооруженным  столкновением в Приамурье. Цинское  правительство объявило о принадлежности северного берега Амура и районов  Забайкалья своей империи и выдвинуло  необоснованные территориальные притязания на освоенные русскими земли. Царское  правительство, не будучи в состоянии  обеспечить должной защиты своих  владений в Приамурье, стремилось к  мирному урегулированию конфликта  и готово было пойти даже на частичные  территориальные уступки. 

Нерчинский договор, и в частности его территориальные  статьи, был подписан в ненормальной обстановке под угрозой физического  уничтожения русской делегации  и сопровождавшего ее отряда огромными  превосходящими силами маньчжуров. Ввиду  этого договор следует считать  насильственным, то есть заключенным  под угрозой применения силы, благодаря  чему Головин вынужден был уступить цинскому Китаю значительные территории по левому берегу Амура и правому  берегу Аргуни, принадлежавшие русским  в 40-80-х годах XVII столетия. 

Разграничение по Нерчинскому  договору было невыгодно для России, так как отрезало русские владения в Восточной Сибири от единственной транспортной артерии широтного  направления — Амура, затрудняя  выход в море, снабжение владений России на Тихом океане и установление связей Русского государства с Кореей и Японией. Торговля с Китаем не могла  компенсировать в достаточной степени  ущерб, наносившийся договором 1689 г. русским  интересам на Дальнем Востоке. 

Как правовой документ, Нерчинский договор абсолютно несовершенен. Делимитация границы, то есть ее договорная обусловленность, была отражена в нем  крайне неудовлетворительно: тексты договора неидентичны, географические ориентиры  неясны, обмен картами вообще не был произведен. Демаркация границы  на местности не проводилась вовсе (хотя текст договора и предусматривал для китайской стороны право  постановки пограничных знаков). Обе  стороны признавали договор, но формально  он не был ратифицирован специальными актами. Таким образом, граница не была установлена в общепринятом смысле. Цинская империя формально  получила право на означенные договором  территории, но не осуществляла на них  полного суверенитета в силу соблюдавшейся  маньчжурами клятвы их уполномоченных не возводить строений на месте бывших русских острогов.