Философия Платона

     Мир идей (эйдосов) существует вне времени  и пространства. В этом мире есть определенная иерархия, на вершине  которой стоит идея Блага, из которой  проистекают все остальные. Благо тождественно абсолютной Красоте, но в то же время это Начало всех начал и Творец Вселенной. В мифе о пещере Благо изображается как Солнце, идеи символизируются теми существами и предметами, которые проходят перед пещерой, а сама пещера — образ материального мира с его иллюзиями.

     Идея (эйдос) любой вещи или существа —  это самое глубокое, сокровенное  и существенное в нем. У человека роль идеи выполняет его бессмертная  душа. Идеи (эйдосы) обладают качествами постоянства, единства и чистоты, а  вещи — изменчивости, множественности и искаженности.

     Душа  человека представляется у Платона  в образе колесницы с всадником  и двумя лошадьми, белой и черной. Возница символизирует разумное начало в человеке, а кони: белый  — благородные, высшие качества души, черный — страсти, желания и инстинктивное начало. Когда человек пребывает в ином мире, он (возница) получает возможность вместе с богами созерцать вечные истины. Когда же человек вновь рождается в мире материальном, то знание этих истин остается в его душе как воспоминание. Поэтому, согласно философии Платона, единственный для человека способ знать — это припоминать, находить в вещах чувственного мира «отблески» идей. Когда же человеку удается увидеть следы идей — через красоту, любовь или справедливые дела — то, по словам Платона, крылья души, когда-то утерянные ею, вновь начинают расти.

     Отсюда  — важность учения Платона о Красоте, о необходимости искать ее в природе, людях, искусстве или прекрасно  устроенных законах, потому что, когда  душа постепенно восходит от созерцания красоты физической к красоте наук и искусств, далее — к красоте нравов и обычаев, — это наилучший способ для души подняться по «золотой лестнице» к миру идей.

     Второй  силой, не менее преобразующей человека и способной поднять его до мира богов, является Любовь. Вообще, сам философ напоминает Эрота: от также стремится достичь блага, он и не мудр и не невежественен, но является посредником между одним и другим, он не обладает красотой и благом и именно поэтому стремится к ним. И философия, и любовь дают возможность рождения чего-то прекрасного: от создания прекрасных вещей до прекрасных законов и справедливых идей. 

     Платон  учит, что все мы можем выйти  из «пещеры» к свету идей, поскольку  способность видеть свет духовного  Солнца (то есть созерцать истину и мыслить) есть в каждом, но, к сожалению, мы смотрим не в том направлении.

     В «Государстве» Платон также дает нам учение об основных частях человеческой души, каждая из которых имеет свои добродетели: разумная часть души имеет  в качестве добродетели мудрость, вожделеющее начало (страстное начало души) — умеренность и воздержанность, а яростный дух (который может быть союзником как первого, так и второго) — мужество и способность подчиняться разуму. Все вместе эти добродетели составляют справедливость.

     Платон проводит параллели между частями души и типами людей в государстве и называет справедливостью в государстве, когда каждый человек находится на своем месте и делает то, к чему более всего способен.

     Особое  место в «Государстве» Платон уделяет стражам (воинам) и их воспитанию, которое должно сочетать в себе две части: мусическую и гимнастическую. Гимнастическое воспитание позволяет подчинить страсти разумному началу и развить в себе качество воли. А мусическое — позволяет смягчить яростный дух и подчинить его законам ритма и гармонии. 
 

4.1.Платон о Душе. 

     Всякая  душа бессмертна. Ведь вечнодвижущееся  бессмертно. А у того, что сообщает движение другому и приводится в  движение другим, это движение прерывается, а значит, прерывается и жизнь. Только то, что движет само себя, раз оно не убывает, никогда не перестает и двигаться и служить источником и началом движения для всего остального, что движется… Каждое тело, движимое извне, - неодушевленно, а движимое изнутри, из самого себя, - одушевлено, потому что такова природа души. Если это так и то, что движет само себя, есть не что иное, как душа, из этого необходимо следует, что душа непорождаема и бессмертна. ("Федр")

     … Божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному  и неизменному самому по себе в высшей степени подобна наша душа, а человеческому, смертному, постигаемому не умом, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собою подобно - и тоже в высшей степени - наше тело. ("Федон")

     Будучи  совершенной и окрыленной, она (душа) парит в вышине и правит с миром, если же она теряет крылья, то носится, пока не натолкнется на что-нибудь твердое, - тогда она вселяется туда, получив земное тело, которое благодаря ее силе кажется движущимся само собой; а что зовется живым существом, - все вместе, то есть сопряжение души и тела, получило прозвание смертного.

     Мы  же коснемся причины утраты крыльев, почему они отпадают у души. Причина  здесь, видимо, такая: крылу от природы  свойственна способность подымать тяжелое в высоту, туда, где обитает род богов. А изо всего, что связано с телом, душа больше всего приобщилась к божественному - божественное же прекрасно, мудро, доблестно и так далее; этим вскармливаются и взращиваются крылья души, а от его противоположного - от безобразного, дурного - она чахнет и гибнет. ("Федр") 
 

     4.2. О началах человеческой  души. 

     Мы  не без основания признали двойственными  и отличными друг от друга эти  начала: одно из них, с помощью которого человек способен рассуждать, мы назовем  разумным началом души, а второе, из-за которого человек влюбляется, испытывает голод и жажду и бывает охвачен другими вожделениями, мы назовем началом неразумным и вожделеющим, близким другом всякого рода удовлетворения и наслаждений.

     Что же касается ярости духа, отчего мы и бываем гневливы, то составляет ли это третий вид или вид этот однороден со вторым, т. е. вожделеющим, видом?… ("Государство")

     В душе существуют всего два вида начал: разумное и вожделеющее? Или как  в государстве три рода начал, его составляющих: деловое, защитное, совещательное, так и в душе есть тоже третье начало - яростный дух. По природе своей оно служит защитником разумного начала, если не испорчено дурным воспитанием ("Государство")

     … оба начала превосходно оберегали  бы и всю душу в целом и тело от внешних врагов: одно из них - своими советами, другое - вооруженной защитой; оно будет следовать за господствующим началом и мужественно выполнять его решения. ("Государство")

     … мужественным мы назовем каждого  отдельного человека именно в той  мере, в какой его яростный дух и в горе, и в удовольствиях соблюдает указания рассудка насчет того, что опасно, а что - неопасно.

     А мудрым - в той малой мере, которая  в каждом главенствует и дает эти  указания, ибо она-то и обладает знанием  того, что пригодно и каждому отдельному началу, и всей совокупности этих трех начал. ("Государство") 
 

     4.3. Образ души-колесницы. 

     Уподобим  душу соединенной силе крылатой парной упряжки и возничего. У богов  и кони, и возничие все благородны и происходят от благородных, а у  остальных они смешанного происхождения. Во-первых, это наш повелитель правит упряжкой, а затем, и кони-то у него - один прекрасен, благороден и рожден от таких же коней, а другой конь - его противоположность и предки его - иные. Неизбежно, что править нами - дело тяжкое и докучное.

     Из  коней, говорим мы, один хорош, а другой нет. А чем хорош один и плох другой, мы не говорили, и об этом надо сказать сейчас. Так вот, один из них - прекрасных статей, стройный на вид, шея у него высокая, храп с горбинкой, масть белая, он черноокий, любит почет, но при этом рассудителен и совестлив; он друг истинного мнения, его не надо погонять бичом, можно направлять его одним лишь приказанием и словом. А другой - горбатый, тучный, дурно сложен, шея у него мощная, да короткая, он курносый, черной масти, а глаза светлые, полнокровный, друг наглости и похвальбы, от косм вокруг ушей он глухой и еле повинуется бичу и стрекалам. ("Федр") 
 

     4.4. Миф о пещере. 

     ("Государство", книга 7 в сокращении. Диалог между  Сократом и Главконом) 

     … посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная… невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

     … за этой стеной другие люди несут различную  утварь, держа ее так, что она видна  поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых  существ, сделанные из камня и  дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

     - Странный ты рисуешь образ  и странных узников!

     - Подобных нам. Прежде всего,  разве ты думаешь, что, находясь  в таком положении, люди что-нибудь  видят, свое ли или чужое,  кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

     - Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены  держать голову неподвижно?

     - А предметы, которые проносят  там, за стеной; не то же ли  самое происходит и с ними?.. Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?

     Если  бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они  приписали бы эти звуки чему-нибудь

иному, а не проходящей тени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов…

     Понаблюдай  же их освобождение от оков неразумия  и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.

     Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть  шею, пройтись, взглянуть вверх - в  сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах  будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?…

     А если заставить его смотреть прямо  на самый свет, разве не заболят  у него глаза, и не вернется он бегом  к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно  достовернее тех вещей, которые  ему показывают?…

     Если  же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят… Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем - на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.

     И, наконец, думаю я, этот человек был  бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах.

     И тогда уж он сделает вывод, что  от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.