Социокультурные детерминанты развития гендерной теории в России и на Западе

  Очевидно, что понятие пола относится Толстым  только к женщинам (а не к «людям») и интерпретируется не просто как  биологическое, а, скорее, как (а) моральное  понятие. И поэтому его философия  пола носит отчетливый отпечаток мизогинии.  

  Совершенно  по-особому осмысливается проблема пола в иррационалистической «метафизике  пола» Достоевского. В мире Достоевского постоянно происходит борьба между  Христом и дьяволом, которая интерпретируется как искушение мужчины, его раздваивание между воплощенными в женщине «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским». В романах Достоевского мысли, чувства и поступки героев определяются любовью-страстью, мистикой взаимного тяготения полов. Иррационалист Достоевский, в отличие от моралиста Толстого, не дает в своих романах готовых ответов на вопросы пола. Однако он более однозначен в своей историософии, где идея русского православного мессионизма соединяется с «метафизикой пола». Будущая Россия предстает у него в облике жены (Матери-Земли), как бы вторично рождающей Христа и спасающей его и мир от чудовища (дьявола).  

  Один  из крупнейших философов России В. Соловьев (1853-1900) не остался равнодушным к  теориям Толстого и Достоевского. Он не согласен с толстовской «безразличной  божественностью среднего рода» и, напротив, поддерживает идею Достоевского о ценности половой любви. В ответ на «Крейцерову сонату» Толстого Соловьев пишет работу «Смысл любви», в которой и излагает основы своей теологии пола. Он называет половую любовь высшей и абсолютной ценностью человеческого бытия. Только такая любовь, по Соловьеву, может создать «истинного человека», потому что «истинный. человек в полноте своей идеальной личности... не может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством обоих». Целостный человек для Соловьева - это единство мужского и женского принципов, из которых первый (мужской) есть «субъект познающий и деятельный», т. е. «человек в собственном смысле», а второй (женский) - выступает в качестве «объекта познанного и пассивного». Как видим, несмотря на необычность высокой оценки половой любви, в теологии пола Соловьева воспроизводится традиционная патриархатная логика бинарных оппозиций феминного и маскулинного.  

  В то же время Соловьев достаточно нетрадиционно использует половую символику в своем теологическом и онтологическом учении. Для Соловьева Бог - это безусловно Отец, Он, мужское начало (и это вполне традиционно). Но «душа мира» в духе средневековой мистики ассоциируется у него с образом Вечной Женственности, с Премудростью, с Софией.  

  Очевидно, что ассоциация феминного начала с мудростью - весьма нетрадиционна. Цель истории по Соловьеву - это достижение совершенства через единение человечества с Богом, которое достигается  посредством божественной брачной мистерии. В этой мистерии участвуют три элемента: «обоготворенная природа» (женское начало), человеко-бог (мужское начало) и «душа мира» (Вечная Премудрость - София).  

  В России принято оценивать Соловьева  как философа, воспевающего женственность. Однако нам очевидно, что в теологии и онтологии Соловьева мужское начало (Бог) имеет первостепенное значение, а женское начало (пусть даже и называемое Мудростью и душой мира) - вторичное и дополнительное.  

  Теология  пола Соловьева во многом повлияла на формирование взглядов таких представителей русской религиозной философии, как Н. Бердяев (1874-1948), В. Розанов (1856-1919), П. Флоренский (1882-1943). Для них Бог также имеет «половую» окраску.  

  Для Бердяева, например, эротическая энергия - это источник не только творчества, но и религии. Он утверждал, что «настоящая религия, мистическая жизнь», связанная с половой полярностью, «всегда оргиастична», а «половая полярность есть основной закон жизни и, может быть, основа мира».  

  П. Флоренский, С. Булгаков (1871-1944), И. Ильин (1882-1954) также определяли Бога через любовь. Но это не любовь-Эрос, а любовь-» сагПа8», т. е. сострадание, милосердие, жалость. Необычным здесь является определение Бога через качества, традиционно ассоциируемые с женским началом.  

  Как видим, в русской философии существовал весьма своеобразный подход к восприятию и оценке дифференциации маскулинного и феминного. Во-первых, в русской философии и теологии пола дифференциация мужского и женского начал рассматривается как метафизический или духовно-религиозный принцип; западная философия рассматривает такую дифференциацию, скорее, как онтологический или гносеологический принцип. Во-вторых, в русской философии подчас расставляются иные культурно-символические акценты: то, что в европейской философской традиции ассоциируется с маскулинным началом (божественное, духовное, истинное), в России и русской культуре ассоциируется - через категорию любви - с женским. Казалось бы, из этого можно сделать вывод, что в России феминное начало оценивается выше маскулинного. Но если вспомнить, что ни в одной из рассмотренных теорий феминное начало никогда не оценивается как равное маскулинному и самостоятельное, а всегда только как дополнительное, то становятся вполне очевидными глубинно патриархатные основы русской философии пола. И именно поэтому либералы Соловьев, Бердяев и Розанов (да и многие другие) считали женскую эмансипацию поверхностным политическим лозунгом, не имевшим ничего общего с реальной метафизикой пола. И, наконец, необходимо отметить, что представления о феминности (софийности) носят в иррационалистической русской философии пола крайне абстрактный характер. Это, скорее, аллегория, чем категория, скорее, моральное наставление, чем концепция.  

  Однако  именно в силу своего аллегорического  и морально-этического тона русская философия пола оказала значительное влияние на сохранение патриархатных взглядов и традиционной структуры гендерных ролей в России. Многие из их идей «проросли» сквозь десятилетия советского режима и причудливым образом соединились с марксистской концепцией эмансипации женщин, ставшей на десятилетия государственной философией.  

  Для меня марксистская концепция эмансипации  женщин - это своеобразная версия не философии, а политической (классовой) неопатриархатной идеологии. В этой идеологии женщины только по видимости играют роль субъекта действия. В реальности они - объект классового анализа и манипулирования. В соответствии с этой идеологией (изложенной в работах К. Маркса, Ф. Энгельса, А. Бебеля, В. Ленина, А. Коллонтай) класс является основной категорией социального анализа. И пол, и гендер считаются не существенными: важнее - класс. Дифференциация мужских и женских социальных ролей считается обусловленной классовой структурой общества и социальными антагонизмами. Изменение этой ситуации и получение женщинами равенства с мужчинами возможно, с точки зрения марксистов, только после победы социалистической революции. Утверждается, что у женщин нет никаких своих, отдельных от мужчин интересов. Поэтому женщины должны выступать в роли «союзника и помощника мужчин» в их классовой борьбе (Ленин).  

  Социально позитивным содержанием своей концепции  эмансипации марксисты и их последователи  считают идею о том, что женщины (феминное) будут «подтягиваться»  или приравниваться к мужчинам (маскулинному). Однако с феминистской точки зрения при такой «эмансипации» и «равенстве» мужчины опять выступают как «норма», женщины - как отклонение (Другое), которое, правда, когда-нибудь тоже сможет стать «нормой».  

  Хотя  во всех рассмотренных нами теориях  пола прошлого (от религиозно-мистических до атеистической) используется разная терминология и разные подходы, в сущности своей они очень схожи. Это теории, определяющие «мужское начало/мужской принцип» как доминирующее, а «женское начало/женский принцип» - как дополнительное. Правда, степень женской дополнительности может быть и очень высокой, но никогда не бывает выше или равной мужской. Такая интеллектуальная ситуация и отражает, и продуцирует глубинную патриархатность российского менталитета, в котором мир по-прежнему фатально разделен на систему бинарных оппозиций добра и зла, своих и чужих, мужчин и женщин.  

  Однако  остается вопрос, почему же все-таки в  стране, где более 80 лет было официально провозглашено равноправие женщин и мужчин, тем не менее сохранились очень жесткие социально-психологические модели феминности и маскулинности, правда, претерпевшие некоторые изменения. Я бы назвала эти модели неотрадиционными, поскольку они являются своеобразной комбинацией традиционных и модернистских ценностей: с одной стороны, для женщин допустимо иметь высокий уровень образования, профессиональной подготовки и даже сделать карьеру (если сможет). С другой стороны, любая женщина всегда должна помнить и демонстрировать окружающим принятие традиционной модели феминности (включающей женственность, приверженность семье, слабость, и главное - сознание вторичное своего бытия по сравнению с мужчинами).  

  Мне кажется, что хотя мы довольно часто  констатируем это явление, тем не менее недостаточно его проанализировали. В качестве одного из вариантов объяснения сохранения патриархатной парадигмы на фоне как бы эгалитаристской идеологии приведем следующее рассуждение.  

  В силу определенных политических и идеологических причин в нашей стране после 1917 года возник и долгие годы существовал весьма специфический тип патриархата, при котором основным механизмом дискриминации женщин являлись не мужчины, а тоталитарное государстве в целом. Отличительными его чертами было, с одной стороны, провозглашение идей эмансипации женщин и их равноправия с мужчинами, т. е., переводя это на язык гендерной теории, формальное утверждение гендерно нейтральной социокультурной системы. С другой стороны, в реальной жизни происходило явное утверждение маскулинистского типа сознания: усиливалось доминирование тех ценностей, которые в существующем ряду культурных символов ассоциируются с маскулинным началом (имеются в виду понятия силы, власти, рациональности, универсальности и т. д.). В каком-то смысле можно сказать, что крайним выражением маскулинизма является политический тоталитаризм. В одном из своих аспектов тоталитаризм - это безраздельное доминирование верховного, универсального, объективированного принципа (неважно, как он называется - бог, партия, государство, отец) над жизнью и сознанием подчиненных ему людей. И в этом смысле советский тоталитаризм - апофеоз реализации традиционного маскулинистского «права патриарха».  

  Смена инстанции власти (от мужчины - к  государственной машине) потребовала  и некоторых изменений в традиционных патриархатных структурах. Для того чтобы полнее господствовать над женщиной и женским началом, функциональнее использовать продуктивные и репродуктивные ресурсы женщин, тоталитарное советское государство-патриарх должно было «убрать» со своей дороги некоторое препятствие - мужчину, который до этого безраздельно распоряжался женщиной. Иными словами, необходимо было уничтожить легитимность мужской власти над женщиной, его юридических и экономических прав на нее и формально провозгласить их равноправие в неправовом государстве. Разумеется, такое отчуждение индивидуальных «мужских» прав на женщину в пользу государства не только не способствует редукции патриархатных принципов социального устройства, но и - выводя на уровень макрополитики - усиливает их. Иными словами, в тоталитарном советском государстве на фоне формального гендерного равноправия происходило не просто сохранение, но и усиление маскулинистской парадигмы в сознании, что сопровождалось подавлением и агрессией ко всему, ассоциирующемуся с феминным. В рамках традиционной гендерной культуры (которую еще называют патриархатной, маскулинистской, андроцентристской) доминирующее маскулинное начало понимается как полярное по отношению к подавляемому феминному. Собственно говоря, понимание феминного начала как вторичного и выступает в этой культуре основанием утверждения первичности маскулинного начала.  

  Осознание отечественными учеными описанной  ситуации осложнялось многими обстоятельствами, но, на мой взгляд, здесь прежде всего  стоит упомянуть об одном из них. Я имею в виду терминологическую непроясненность понятий «равенство» и «равноправие», характерную для отечественных работ по данной теме. Ведь в то время, как на Западе уже сформировались идеи о необходимости различать понятия «пол» и «гендер» (70-е годы), в России слово «пол» употреблялось и тогда, когда речь шла о биологических его аспектах, и когда имелись в виду его социальные аспекты, и даже тогда, когда говорили лишь об элементе комнатного декора. Именно поэтому стало возможным появление вульгарных шуток, а также очень распространенного в течение нескольких десятилетий словосочетания «равенство полов», из которого массмедиа да и многие так называемые «обществоведы» делали выводы о том, что нам грозит появление «бесполых» женщин и мужчин. А поскольку во всякой патриархатной культуре гендерная система является одним из основных механизмов общества, выполняя системоформирующую функцию, то половая и гендерная идентичность личности представляется основой мироощущения, отказ от которой часто немыслим - идет ли речь об обыденном или научном сознании.  

  Десять  лет назад в России о существовании  такой области социального знания, как женские и гендерные исследования, знали буквально единицы - те социологи  и гуманитарии, которые читали западную литературу в спецхранах ИНИОНа или  Библиотеки иностранной литературы. Часть из них и сформировала в 1990 году Московский центр гендерных исследований, в названии которого впервые официально употреблялось это малознакомое понятие. Сегодня кроме МЦГИ существуют еще несколько центров женских и гендерных исследований. Более того, в нескольких университетах России систематически читаются курсы лекций по этой тематике.  

  Однако  большинство исследователей в области  социальных и гуманитарных наук, а  также преподавателей университетов  практически не знакомы с теорией и методологией гендерных исследований. Российские исследователи, как правило, продолжают работать в традиционном русле анализа «женского вопроса». Это означает, что такая важная область социального знания, как гендерные исследования, практически не известна и не используется как в собственно научных исследованиях, так и в практике социальных преобразований в России.

  Список литературы 

  1. Feminist Approaches to Science. New York, 1986. P. 50-51.