Православная церковь в системе государственно-церковных отношений в Польше первой половины ХХ в

Православная церковь в системе  государственно-церковных отношений  в Польше первой половины ХХ в.

Волокитина Татьяна Викторовна -- руководитель Научного центра истории  сталинизма в Восточной Европе Института  славяноведения РАН, ведущий научный  сотрудник, доктор исторических наук

В Польше, где большинство  населения, принадлежавшего к титульной  польской нации, исповедовало католицизм, православная церковь объединяла, главным  образом, представителей национальных меньшинств -- украинцев, белорусов  и русских и была фактором, определявшим их этническую идентичность и целостность, а также обособленность существования  среди титульной нации. То обстоятельство, что власть для них являлась инонациональной, вносило дополнительные трудности  в процесс налаживания отношений  с государством.

Православная церковь в межвоенный период

После образования в 1918 г. польского государства православные приходы, в которых насчитывалось  до 3 тыс. храмов, объединялись в Волынскую, Пинско-Новогрудскую, Гродненскую, Варшавско-Радомскую, Хелмско-Подляшскую и Краковскую епархии, находившиеся под юрисдикцией Русской  православной церкви (РПЦ). Когда по Рижскому мирному договору 1921 г. Западная Украина и Западная Белоруссия вошли  в состав Польши и несколько епархий  РПЦ оказались за границей, Св. Синод  РПЦ в сентябре 1921 г. назначил на Варшавскую кафедру бывшего архиепископа Минского Георгия (Ярошевского). Годом  позже по просьбе польского правительства  он был возведен в сан митрополита, а православной церкви в Польше (ППЦ) формально было предоставлено право  широкой автономии.

Польское правительство, однако, активно вмешивалось в  церковную жизнь и управление епархиями, причем распоряжения Министерства исповеданий и народного просвещения  нередко противоречили конституционному принципу веротерпимости. При этом польское правительство преследовало, помимо прочего, цель освободиться от «иностранной» церковной власти. Его настойчивость, направленная на отрыв православного населения  от Московской патриархии, в значительной мере обусловливалась резким неприятием большевизма. Уже в 1921 г. польские власти обратились к главе Русской церкви патриарху Тихону со специальным  меморандумом, в котором содержалась  просьба о даровании ППЦ автокефалии. В ответном послании, мотивируя отказ, патриарх писал: «По канонам автокефалия  дается отдельным народам. Если бы поляки были православными и просили  для себя автокефалию, то, конечно, получили бы ее. Но порабощенным меньшинствам белорусов, русских и украинцев автокефальными быть нельзя» [1, л. 46]. В дальнейшем польская сторона неоднократно предпринимала  попытки оказать давление на патриарха  Тихона, но успеха в этом не имела. Официальная  Варшава дважды тщетно пыталась добиться дарования автокефалии и от Константинопольского патриарха, после чего решила переложить решение данной задачи на православный епископат. Несмотря на имевшиеся в  нем серьезные расхождения, митрополиту  Варшавскому Георгию при поддержке  правительства к июню 1922 г. удалось  добиться от иерархов согласия вынести  вопрос об автокефалии на рассмотрение Варшавского собора епископов.

Собор тремя голосами против двух принял решение, что «вследствие  церковной смуты и разрухи  в России [он] ничего не имеет против автокефалии Православной церкви в  Польше и готов работать… на началах  автокефалии, уверенный в добром сотрудничестве с польским правительством на основах конституции». Значительной частью православного духовенства  такая позиция расценивалась как фактический отрыв Польской церкви от Московской патриархии. Накал страстей в церковных кругах продолжал не только сохраняться, но и нарастать. Их жертвой пал и митрополит Георгий: в феврале 1923 г. он был убит бывшим ректором Хелмской духовной семинарии архимандритом Смарагдом (Латышенковым).

После смерти митрополита  Георгия с согласия правительства  Польскую церковь возглавил бывший епископ Кременецкий Дионисий (Валединский), русский по национальности. В феврале 1924 г. Константинополь даровал ППЦ  желанную автокефалию, которая, однако, никогда не признавалась Московской патриархией. Примечательно, что исследователи  считают доказанным факт «покупки»  автокефалии поляками. В литературе указывается, что Варшава заплатила  Константинопольскому патриархату 3 млн. злотых: именно эта сумма фигурирует в архивных документах польского  Министерства иностранных дел [2, с. 137; 3, с. 8]. Такова была цена сильной заинтересованности польской стороны в независимости  Польской православной церкви от Московской патриархии.

После обретения автокефалии  Польская церковь управлялась на основании «Временного положения  об отношении правительства Польского  и Православной церкви в Польше». В соответствии с этим документом церковь была полностью подчинена  советской власти. В частности, кандидатуры  епископов и членов духовных консисторий  предварительно утверждались министром  исповеданий, а священнослужители  приносили присягу на верность государству. Хотя на местах назначение рядовых  священников являлось прерогативой главы епархии, воеводские власти имели  право в течение двух месяцев  дать отвод нежелательному для себя кандидату. Одной из причин, по которой  духовное лицо могло лишиться должности, была какая-либо его провинность  перед польским государством.

Примером вмешательства  властей во внутренние дела церкви стали события весны 1924 г. В апреле с благословения Константинопольского патриарха в Польше был введен Григорианский церковный календарь (новый стиль), что вызвало сильное  брожение в православной среде. Активно  протестовала вся национальная -- русская, украинская и белорусская -- печать, негативную позицию заняла часть  православных депутатов сейма, раскололось  духовенство. В ряде мест произошли  кровавые столкновения: полиция разгоняла  собравшихся у храмов прихожан. Хотя не сразу, но епископат ППЦ все  же отреагировал. Приняв решение в  августе 1924 г. о сохранении старого  стиля в тех местах, где этого  требовал народ, иерархи ППЦ потребовали  от правительства «оградить чисто  внутрицерковное дело от вмешательства  административных властей». Вероятно, под влиянием этих событий правительство  решило публично выразить свое понимание  принципиальных основ, на которых должны были строиться отношения государства  и православной церкви.

В сентябре 1925 г., выступая на торжествах в Варшаве по поводу получения  Томоса об автокефалии ППЦ, министр  исповеданий и народного просвещения  С. Грабский заявил: «Польское правительство  имеет твердое желание обеспечить Православной церкви полную свободу  устраивать свои внутренние дела, как  равно и свободу руководить духовной жизнью своих верующих в согласии со своими канонами, при единственном условии -- лояльности по отношении  к государству и уважения законов  и властей, установленных согласно Конституции Польской республики». Таким образом, стержнем отношений  между государством и церковью была официально объявлена лояльность православной конфессии, что в условиях «однобокой», по оценке А.К. Свитыча, автокефалии, связанной  с необеспеченностью свободы  существования церкви и ее внутренней независимости от государства законодательными актами, облегчало власти осуществление контроля за православием. Ситуация осложнялась еще и тем, что польское правительство выступало рупором католического костела и католического общественного мнения.

В этих условиях в наиболее трудном положении оказались  широкие массы православных верующих, среди которых очень скоро  обозначилось разделение по национальному  признаку. Оно выразилось в требованиях  украинизации, в меньшей степени  белорусизации, а затем и полонизации  православной церкви.

Интересным сюжетом были миссионерские планы Ватикана, которые  предполагалось реализовать на территории бывшей Российской империи. Однако они  не всегда совпадали с политикой  польского правительства и позицией католических властей в Польше. Наибольшие расхождения касались вопроса о  создании новой унии, инициатором  чего был митрополит греко-католической церкви Андрей Шептицкий. В 1923 г. Ватикан  поручил руководство новоуниатским  движением в Польше подляшскому  епископу Генрику Пшеждецкому. Он получил  разрешение на создание среди православного  населения восточных воеводств  Польши католических приходов по православному  обряду. Однако опыт создания нового католического  обряда показал заинтересованность в нем только со стороны скомпрометированных  православных священников. Деятельность ватиканского координатора по созданию новой унии -- специальной комиссии «Pro Russia» также не дала результатов. Санационные польские власти и вовсе  не выказывали охоты к новоуниатским  действиям [4, с. 72--76].

В попытках национальных меньшинств сделать церковь орудием политической борьбы главная роль принадлежала украинцам, проживавшим в основном на Волыни. Еще осенью 1921 г. Волынский епархиальный съезд в Почаевской Лавре провозгласил, что настало время украинизировать  православную церковь, заменив церковнославянское богослужение украинским.

В наскоро подготовленных церковных текстах, однако, имелось  столько погрешностей, что сами верующие стали добиваться изъятия некачественных переводов из богослужения. Митрополит Дионисий в своей деятельности испытывал  постоянное давление, как со стороны  правительства, так и украинских националистов. Это обусловило своеобразную «гибкость» его политики: Дионисий поддерживал полонизацию русских  и белорусских приходов и украинизацию украинских, причем процессу украинизации он явно уделял повышенное внимание. Как  подчеркивали его сторонники, «владыка Дионисий… отнесся к этому  вопросу со всей широтой своего мировоззрения, решительно высказавшись за возможность, с благословения церковной власти, украинизации богослужения там, где  этого пожелают верующие. Он нередко  обращался к своей пастве с  посланиями на украинском языке, благословил  издание на украинском языке Служебника в переводе профессора И.И. Огиенко, он допустил даже в своем кафедральном храме в Кременце богослужение с  украинской вымувой (произношением. -- Т. В.) и проповеди на украинском языке» [цит. по: 2, с. 150].

После длительных обсуждений на протяжении 1922--1924 гг. Синод официально разрешил употребление украинского, белорусского, польского и чешского языков в  тех богослужебных чинах, текст  которых был одобрен высшей церковной  властью, и там, где этому способствовали местные условия. Благословлялись  также проповеди и церковные  поучения и преподавание закона Божьего  на местных языках. Началась активная украинизация православной церкви, оборотной  стороной которой явилось ее «размосковленье». Особенно масштабной стала эта деятельность после приезда на Волынь архимандрита Поликарпа (Сикорского), при котором  было украинизировано до 30 % православных приходов.

Тем не менее в глазах многих ярых украинских националистов деятельность Дионисия была недостаточно активной. В сентябре 1933 г., когда исполнилось  десять лет пребывания Дионисия на Волынской кафедре, ими была начата широкая кампания против митрополита - «москаля». Ее апогеем стала грандиозная  демонстрация в Почаевской Лавре  под лозунгами «Украинскому народу -- украинский епископат!», «Долой московщину в церкви!», «Довольно московской политики на Волыни!», «Долой руссификаторов в церкви!» и пр. Демонстранты приняли «присягу» -- добиваться украинского  языка за богослужением и назначения на Волынь украинского епископа. Последовала  цепная реакция в других городах  Волыни. Участники митингов направляли телеграммы в правительство и  президенту Польши. Нажим сработал: 23 сентября 1933 г. «по воле народа»  Дионисий был официально удален с  занимаемой им кафедры. Власти предложили созвать Синод и решить вопрос о новом епископе, предварительно согласовав кандидатуру с правительством. Новым гланости. Была проведена хиротония  двух военных священников -- немца  Георгия Шрeттера (Тимофея) и Константина  Семашко (Матфия). Оба владели польским языком и называли себя «поляками  православного исповедания». Пользуясь  при богослужении устным и письменным польским языком, «епископы-поляки»  стали активно содействовать  полонизации православной церкви.

Декрет президента Польской Республики от 18 ноября 1938 г. и введенный  Советом министров Внутренний статут Польской автокефальной церкви не только стимулировали процесс полонизации, но и окончательно закрепили жесткий  и всесторонний контроль государства  за церковью. В 85 параграфах декрета  были тщательно прописаны все  случаи соприкосновения церкви и  государства. Без санкции гражданской  власти не могло состояться ни одно назначение -- от псаломщика до епископа, ни одно перемещение даже самого скромного  сельского священника из захолустного прихода. Официальным языком церковных  властей и учреждений был объявлен польский. Во время богослужения следовало  возносить молитвы за благополучие Польской Республики и ее президента (точный текст молитв был зафиксирован во Внутреннем статуте).

В декрете закреплялось выборное начало церковной власти, но по согласованию с высшими государственными органами. Лица, не имевшие польского гражданства, не могли занимать никаких церковных  должностей, рукоположению в священный  сан подлежали только «национальные  кадры» -- магистры богословия Варшавского  университета или выпускники Государственного православного богословского лицея. На местах воеводские власти также  получили возможность регулировать кадровую ситуацию в приходах: под  предлогом разоблачения «вредной»  для государства деятельности они  имели право требовать от главы  епархии отстранения неугодного священника от должности.

Все эти очевидные жесткие  ограничения самостоятельности  церкви и прямое вмешательство в  ее внутреннюю жизнь митрополит Дионисий охарактеризовал как «благожелательную  опеку пресветлой Польской республики»  и поспешил заверить правительство  в готовности православной церкви к  «жертвенной работе во имя величия  и славы Родины». Такой конформизм был встречен в обществе с недоумением. Часть поляков, не доверяя православной церкви, усматривала в заявлении  Дионисия скрытый расчет епископата на пережидание. Публицист А. Гурский  писал: «Полонизация, так легко введенная, и автокефалия церкви -- это солома, которой закрывают русские корни  на время польской зимы, для того чтобы ее выбросить, когда наступит ожидаемая весна» [цит. по: 5, с. 247]. Хотя польская церковь по национальному  составу отнюдь не была «русской»  и, кроме того, в ней, как показано выше, активно осуществлялись украинизация и полонизация, поляки все же склонны  были видеть в ППЦ прежде всего  очаг руссификации, что во многом определяло государственную политику по отношению  к православию в целом. Одним  из характерных ее проявлений явилась развернутая римо-католиками широкая кампания ревиндикации -- возвращения через суд православных храмов, святынь и церковного имущества, якобы принадлежавшего когда-то католической церкви.