Психология смерти

Второе, в чем мы должны разобраться, - это то, что  наш несознающий разум не делает различий между желанием и деянием. Любой из нас может пересказать  лишенный логики сон, в котором соседствуют  противоречащие друг другу события  и утверждения - вполне приемлемые в  снах, но немыслимые при бодрствовании. Подобно тому как мы в своем  несознающем разуме не можем отличить желание во гневе убить кого-нибудь от акта убийства, маленький ребенок  не в состоянии различить фантазию и реальность. Ребенок, который, рассердившись, пожелал, чтобы мать умерла, из-за того что она не выполнила его просьбу, будет в высшей степени травмирован  ее реальной смертью. Он будет всегда повторить себе, реже другим: это  я сделал, я виноват, я был плохим, поэтому мама покинула меня...

Когда мы вырастаем  и начинаем понимать, что не так  всемогущи, чтобы сделать невозможное  возможным, страх, что мы виноваты в  смерти дорогого человека, уменьшается, а вместе с ним и чувство  вины. Страх угасает, но в какой-то момент внезапно усиливается. Он ясно виден на лицах людей, идущих по больничным коридорам или у тех, кто понес  тяжёлую утрату.

Возможно, зная это, легче понять соблюдавшиеся столетиями многие обычаи и ритуалы, целью которых  было смягчить гнев богов или общества, уменьшить ожидаемую кару. Я имею в виду траурные одежды, вуаль, женский  плач старинных времен - все это  способы вызвать жалость к  оплакивающему утрату, способы выражения  печали, горя, раскаяния. Человек в  горе бьет себя в грудь, рвет на себе волосы, отказывается есть, тем самым  пытаясь наказать себя и избежать предстоящего вечного наказания или ослабить кару, которой он ждет за смерть любимого человека.

Чувства горя, раскаяния, вины не так далеки от гнева или  ярости. Скорбь всегда несет в себе гнев. Поскольку никто из нас не хочет обратить гнев на покойного, эти  эмоции часто маскируются или  подавляются и служат проявлением  скорби или выражаются иначе следует  помнить, что наша задача-не расценивать  подобные чувства как плохие или  постыдные, а постараться понять их подлинное происхождение как  нечто в высшей степени, присущее человеку. Для иллюстрации я снова  приведу в пример ребенка - ребенка  в каждом из нас. Пятилетний мальчик, потерявший мать, и обвиняет себя в  ее исчезновении, и сердится на нее  за то, что она покинула его и  глуха к его просьбам. Ребенок  любит умершего и жаждет его появления, но столь же обильно ненавидит  его за свое одиночество".

Наряду с точными  замечаниями в рассуждениях Э. Кюблер-Росс очень много спорного. Могу, например, сослаться на собственный опыт, опровергающий  идеи американского психиатра. Когда  умерла моя бабушка (она воспитывала  меня, заменяя мать), у меня не было ни малейшего чувства ненависти  к ней. Чувство вины было, по вины не за смерть бабушки (она умерла от рака), а за то, что при ее жизни  я недодал ей своей любви. Вот  от этого я страдал и страдаю  до сих пор. Относительно ритуалов и  обильных слез по покойнику - тоже можно  поспорить. Ибо слезы, как сейчас известно, содержат анестезирующие вещества, действие которых сходно с действием  морфина. Так что рыдания родственников-это, скорее, не попытка возбудить к  себе жалость и защититься этой жалостью от остракизма богов или общества, а физиологическая реакция организма, смягчающего душевную боль. (Замечательно при этом то, что организм одинаково  реагирует на физическую и душевную боль - слезами.)

По мнению известного психоаналитика Э. Фромма, избавиться от страха перед смертью - все равно  что избавиться от собственного разума. В книге "Человек для себя" он пишет: "Сознание, разум и воображение  нарушили "гармонию" животного  существования. Их появление превратило человека в аномалию, каприз универсума. Человек - часть природы, он подчинен физическим законам и не способен изменить их; и все же он выходит  за пределы природы... Брошенный в  этот мир в определенное место  и время, он таким же случайным  образом изгоняется из него. Осознавая  себя, он понимает свою беспомощность  и ограниченность собственного существования. Он предвидит конец - смерть. Он никогда  не освободится от дихотомии своего существования: он поможет избавиться от разума, даже если бы захотел; он не может избавиться от тела, пока жив, и тело заставляет его желать жизни". И бояться смерти, добавим мы.

Правда, некоторые  исследователи считают, что страх  смерти не врожденное, а приобретаемое  в ходе жизни свойство психики. Л. Уотсон, например, просматривая литературу по проблемам психологической реакции  человека на смерть, был поражен  тем фактом, что "страх смерти возникает только у взрослых людей  и только у тех, кто имеет время  для размышлений на эту тему".

В психиатрии, однако, отмечены случаи, когда дети сходили  с ума, пытаясь понять, почему молодые  иногда умирают раньше пожилых. Боязнь смерти, безусловно, наличествует у  детей с достаточно раннего возраста, хотя они могут и не воспринимать смерть адекватно - как окончательное  прекращение своего физического  существования. Смерть скорее сопряжена  в их сознании с понятием физической боли, страдания и т. д.

Если признать за осознанием смерти характер "обучения", то надо отбросить всю теорию эволюции. Для живых существ чувство  опасности есть напоминание о  возможной гибели. Страх позволяет  им выжить. А если б знание о смерти не было бы намертво вбито в гены, то все живое на земле погибло  бы, перестав страшиться любых опасностей. Л. Уотсон и сам вынужден отчасти  признать это. Правда, к подобному  признанию он идет через нежелание  лицезреть очевидные вещи. Сначала  он говорит о том, что не существует фактов, "подтверждающих врожденность страха смерти либо его развития в  качестве обязательной составляющей поведения, связанного с умиранием", но затем  приводит пример того, как молодые  шимпанзе, достигшие определенного  возраста, без всякого указания извне  или специальной тренировки начинают избегать контакта со змееподобныин  объектами. "У них есть врожденное свойство,- пишет Уотсон,-страшиться символов, способных ассоциироваться  с опасностью, однако я не знаю ни одного животного с врожденным страхом самой смерти". Естественно! Ведь животному наплевать на смерть как на таковую. Смерть его волнует только в случае, если становится препятствием к осуществлению заложенных в нем биологических функций. Но это и есть чувство опасности. Таким образом, мы можем с уверенностью констатировать, что чувство опасности в подсознании животного и человека адекватно страху смерти. Но у человека это чувство значительно осложнено приобретенными в процессе жизни культурными навыками, опытом абстрактного мышления, развитием интуиции.

Конечные стадии цикла, предваряющие наступление клинической  смерти, одинаковы как при мгновенной, так и при медленной смерти. Если умирающие больные имеют  достаточно времени для того, чтобы  справиться со своими страхами и примириться  с неизбежностью смерти, или получают соответствующую помощь от окружающих, то они нередко начинают испытывать состояние покоя и умиротворенности".

"Возможно кому-то  это покажется натяжкой, однако  мы считаем, что в ходе истории  наше отношение к смерти повторяло  последовательность стадий умирания. В нашей истории было время,  когда люди отказывались верить  в то, что смерть представляет  собой естественное событие, предпочитая  возлагать ответственность за  нее на какие-либо одушевленные  или неодушевленные силы. Это  отчетливо проявляется в погребальных  обрядах цивилизаций" населявших  Дельту (Уотсон имеет в виду  шумеров, ассирийцев, египтян.) Затем  наступает период принятия смерти  как реального, завершающего жизнь  события, характерного для иудейско-эллинских  цивилизаций. Далее следует стадия  отрицания смерти, попытки преодолеть  ее реальность. И, наконец, как  и при падении с высоты, сегодня  наша цивилизация настолько приблизилась  к краю пропасти, что трансценденция  является ее единственной защитой  от гибели".

В психологии существует понятие "пограничной ситуации" - ситуации, в которой резко обостряется  самоосознание личности. К. Ясперс называет пограничными моменты непосредственной угрозы жизни, которые активизируют личностное мышление, освобождая его  от шелухи коллективного опыта, навязанных моделей поведения. Как раз с  этим связан другой интересный феномен - резкое изменение жизненного кредо  людей, побывавших в состоянии клинической  смерти и имевших опыт "запредельного  существования".

Вот что рассказывает одна молодая женщина, попавшая в  тяжелейшую автомобильную аварию (ее монолог приводят в своей книге  американские исследователи Станислав  и Кристина Гроф):

"За те несколько  секунд, пока мой автомобиль был  в движении, я испытала ощущения, которые, казалось, охватили века. Необычайный ужас и всепоглощающий  страх за свою жизнь быстро  сменились ясным сознанием того, что я умру. Как это ни странно,  одновременно пришло такое глубокое  ощущение покоя и мира, какого  я никогда раньше не испытывала. Казалось, я перемещалась с периферии  своего существа - тела, заключавшего  меня - в самый центр моего "Я", место невозмутимого спокойствия  и отдохновения... Время как бы  исчезло; я наблюдала свою собственную  жизнь: она проходила передо  мной, как фильм, очень быстро, но поразительно подробно. Достигнув  границы смерти, я как бы оказалась  перед прозрачным занавесом. Движущая  сила опыта влекла меня через  занавес - я была все еще  абсолютно спокойна,- и вдруг я  осознала, что это не конец,  а, скорое, переход. Описать мои  дальнейшие ощущения я могу  только следующим образом: все  части моего существа, чем бы  я в тот момент ни была, ощущали  континуум за тем, что я раньше  считала смертью. Я чувствовала,  что сила, направлявшая меня к  смерти, а потом за ее пределы,  будет вечно вести меня в  бесконечную даль.

Как раз в этот момент мой автомобиль врезался в  грузовик. Когда он остановился, я  огляделась вокруг и поняла, что  каким-то чудом осталась жива. Потом  произошло нечто поразительное: сидя в груде разбитого металла, я почувствовала, что границы  моей личности исчезают, и я начинаю  сливаться со всем окружающим - с  полицейскими, обломками машины, рабочими с ломами, пытающимися меня освободить, машиной "скорой помощи", цветами  на соседней клумбе, телерепортерами. Каким-то образом я видела и чувствовала  свои раны, но казалось, что они не имеют ко мне никакого отношения - они были лишь частью быстро расширявшейся  системы, включавшей в себя гораздо  больше, чем мое тело. Солнечный  свет был необыкновенно ярким  и золотым, казалось, что и весь мир сияет прекрасным светом. Я  ощущала счастье и бьющую через  край радость, несмотря на драматизм обстановки, и это состояние сохранялось в течение нескольких дней в больнице. Это происшествие и связанный с ним опыт полностью изменили мое мировоззрение и понятие о существовании. Раньше я не особенно интересовалась вопросами духа и считала, что жизнь заключена между рождением и смертью. Мысль о смерти всегда меня пугала. Я верила, что "мы проходим по сцене жизни лишь однажды", а потом - ничего. Попутно меня мучил страх, что я не успею осуществить в жизни все, чего хочу. Теперь я совершенно по-другому представляю мир и мое место в нем. Мое самоощущение превосходит представление о физическом теле, ограниченном рамками времени и пространства. Я знаю, что я часть огромного безграничного творения, которое можно назвать божественным".

Француз Жерар Шураки, который пережил опыт "пограничного существования" (он тоже попал в  автомобильную аварию), говорит: "Я  бы, конечно, не хотел когда-нибудь снова  перенести такую физическую боль. Но сейчас у меня уже нет страха перед смертью. Для меня смерть - это тоже жизнь, только в другом месте... Когда-то я гонялся за временем, так  стремился не отстать от жизни. Сама жизнь казалась мне бесконечной  гонкой. (Когда случилась авария, Шураки вел автомобиль со скоростью 140 км/час) Теперь я далек от этого. Для меня куда важнее внутренняя ценность вещей. А в жизнь я влюбился еще сильнее".

Американский врач Р. Моуди указывает, что пережитый  опыт умирания производит, как правило, умиротворяющее воздействие. "Многие говорили мне, что после того, что  произошло, они чувствуют, что их жизнь стала глубже и содержательнее, так как благодаря этому опыту  они стали гораздо больше интересоваться фундаментальными философскими проблемами".

"Я рос в маленьком  городке. Люди там не отличались  широким кругозором,- говорит один  из обследованных Моуди "возвращенцев  с того света".- И я был  таким же, как все. Но после  случившегося со мной мне захотелось  узнать больше... Я как будто  повзрослел за одну ночь... Передо  мной открылся новый мир, о  существовании которого я даже  не подозревал. Я думал: "Как  много в мире такого, о чем  я и пе догадывался. Оказывается,  есть вещи поважнее, чем футбол, танцы и прочее. Я чаще стал  думать о том, где граница  для человека и для его сознания?"

Итак, большинство  из побывавших "по ту сторону бытия":

а) перстают бояться  смерти;

б) производят переоценку основных представлений;

в) изменяют образ  жизни.

Переживания, испытанные во время клинической смерти, с  точки зрения экстремальной психологии могут относиться к так называемым компенсаторным явлениям.

Среди других аспектов восприятия смерти следует отметить и такой: свидетели смертельных  происшествий зачастую бывают потрясены  гораздо больше, чем те, кто подвергся  смертельной опасности (если жертва не получила серьезных физических повреждений). 

* Эта способность,  возможно, дана человеку Творцом,  а может, выработалась в ходе  эволюции. Равно как и способность  к внушению, благодаря которой  человек может в определенных  ситуациях преодолевать страх  перед смертью. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Жизненный смысл выбора смерти. 

На земном пути каждого  человека судьба расставила препятствия, иногда - очень серьезные, сопоставимые с мощью самого индивидуального  жизненного потока. Последствия от столкновения с ними могут быть разными: от полного разрушения жизни и  гибели человека до полного же разрушения препятствия, если жизненные ресурсы  достаточны и вовремя мобилизованы. Между этими полярно противоположными исходами существует множество "промежуточных" вариантов, тех или иных отклонений от предшествующего пути, позволяющих, пусть с потерями, обойти препятствия, которые не удается разрушить. Углы такого "отклонения" могут быть различны - вплоть до резкой смены курса  или поворота вспять. Некоторые из таких поворотов и сами ведут  к разрушению человека.

Если эту схему  попытаться наполнить реальным психологическим  содержанием, то перед нами развернется  драматическая картина человеческих судеб. Абстрактные "препятствия" примут вид утрат, разочарований, обид, измен, просчетов, конфликтов, различных  по силе, по субъективной значимости для  человека, по внезапности, продолжительности  и повторяемости. А "отклонения" окажутся многообразными деформациями поведения, в том числе и самой  трагичной - добровольным уходом из жизни. От других вариантов отклоняющегося поведения самоубийство отличается тем, что этот акт направляется представлениями  о смерти. Это не просто переход  за черту дозволенного ради выгоды или игра с опасностью. Истинное самоубийство предполагает жестокий поединок жизни и смерти, в котором терпит поражение все, что удерживало человека на этом свете. Но что же его удерживало до сих пор, несмотря на невзгоды, и  что заставило поднять на себя руки?