Областные суды должны были избираться «из своей  среды» на общих собраниях постоянных членов окружных судов, при этом лица, избранные членами областных  судов, могли быть отозваны как избравшими их собраниями, так и соответствующими Советами. Областные суды уполномочивались отменить обжалуемое решение как по формальным соображениям, так и в случае его несправедливости. Судам кассационной инстанции также принадлежало право помилования и смягчения наказаний.

     Для обеспечения единообразия кассационной практики в Петрограде предполагалось создание Верховного судебного контроля, члены которого должны были избираться из числа судей областных судов  сроком не более чем на один год (с  правами отзыва и переизбрания). Планировалось, что Верховный судебный контроль будет выносить обязательные для нижестоящих кассационных судов «объединяющие принципиальные решения» по вопросам толкования законов. При этом в случаях «обнаружения неустранимого противоречия между действующим законом и народным правосознанием» Верховный судебный контроль мог сделать представление в соответствующий законодательный орган о принятии нового закона. Отменять решения Верховного судебного контроля мог только законодательный орган Советской власти, которым на тот момент был ВЦИК.

     В судах всех инстанций допускалось  «судоговорение на всех местных языках»  по решению самого суда совместно с местным Советом.

     При рассмотрении гражданских дел в  случаях, требующих специальных познаний, допускалось по усмотрению суда приглашение в судебное заседание «сведующих лиц» с правом совещательного голоса.

     Формальные  ограничения по относимости и  допустимости доказательств отменялись. Вопрос о принятии или непринятии конкретного доказательства отдавался целиком на усмотрение суда. Свидетели перед дачей показаний предупреждались об ответственности за дачу ложных показаний, при этом институт судебной присяги отменялся. Упразднялась также тайна купеческих книг «и прочих книг».

     Запрещались судебные споры между казёнными  учреждениями.

     Несовершеннолетние  в возрасте до 17 лет не могли быть привлечены к суду и подвергнуты  тюремному заключению. Для рассмотрения дел о правонарушениях, совершённых такими лицами, учреждались «комиссии о несовершеннолетних» в составе представителей ведомств юстиции, народного просвещения и общественного призрения.

     Вводился  институт судебной пошлины по гражданским  делам.

     Предварительное следствие по уголовным делам, «превышающим подсудность местного суда», осуществлялось следственными комиссиями из 3 человек, избираемых Советами. На определения следственных комиссий могла быть подана жалоба в окружной суд.

     Обвинительный акт заменялся постановлением следственной комиссии о предании суду, при этом окружной суд, в случае признания  такого постановления «недостаточным», был вправе возвратить дело в следственную комиссию.

     При Советах учреждались «коллегии  правозаступников», избираемые этими  Советами с правом последующего отзыва. На членов коллегий правозаступников возлагались функции как общественного обвинения, так и общественной защиты. Только членам коллегий правозаступников предоставлялось право «выступать в судах за плату». Помимо членов коллегии, в судебном заседании на стороне обвинения или защиты могли выступить по одному человеку из присутствующих в заседании. Таким образом, с принципом Декрета № 1 о неограниченном участии любых лиц в обвинении или защите было покончено.

     «На основании Декрета о суде № 2 Советы депутатов трудящихся издавали «Положение о коллегии правозаступников». Плата за осуществление защиты определялась свободным соглашением с клиентом. В состав правозаступников вошло много дореволюционных адвокатов, часть из которых была настроена контрреволюционно. Это приводило к «злоупотреблениям»...

     Организация коллегий правозаступников на местах шла с большим трудом, так как  представители уничтоженной адвокатуры всячески саботировали создание новых коллегий.

     Кое-где  бывшие присяжные поверенные пытались создать, в противовес новым коллегиям, свои адвокатские объединения, но новая власть на местах жестоко расправлялась с ними».¹⁰

     Обжалование оправдательных приговоров и решений, смягчающих наказание или освобождающих от такового, не допускалось. При этом осуждённый мог просить местный суд об условном или досрочном освобождении, а также о помиловании или о восстановлении в правах.

     Срок  кассационного обжалования как  по гражданским, так и по уголовным делам устанавливался в один месяц.

     Декрет  № 2 допускал применение судами дореволюционных  законов, но лишь постольку, поскольку таковые не отменены декретами Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров и не противоречат социалистическому правосознанию.

     Кроме того, в ст. 8 Декрета прямо подчёркивалось, что в судопроизводстве суды руководствуются Судебными уставами 1864 года (с оговоркой «поскольку таковые не отменены декретами… и не противоречат правосознанию трудящихся классов»).

     На  практике местные суды применяли  дореволюционные законы редко, руководствуясь преимущественно «революционным правосознанием»; окружные суды, рассматривавшие более сложные дела и укомплектованные во многом «старыми кадрами», применяли дореволюционные нормы значительно чаще. Интересно отметить, что в единичных случаях дореволюционными законами в сфере уголовного права руководствовались даже революционные трибуналы: например, в марте 1918 г. решением революционного трибунала Ранненбурга (Рязанская губерния) был препровождён в тюрьму гр. Е., обвинённый по ст. 1755 Уложения о наказаниях.

     Что касается «революционного правосознания», то, с точки зрения советских доктрин 20-х гг. (испытавших влияние психологической школы права), под ним понималась некая «правовая идея», формирующаяся под влиянием социально-психологических факторов.

     По  мнению сторонников данной теории, только в таком состоянии и  могло существовать живое право. Будучи формализованным и заключенным  в строгие формы, догмы и нормы, право теряет свой пафос, жизненную  силу и умирает. Только спонтанный энтузиазм, волевой (часто неосознанный) порыв и интуитивное чувство справедливости подпитывают жизненную силу права… В условиях ломки старой правовой системы главным источником становилось «революционное правосознание», позволявшее судьям обходиться без набора писаных источников права. Несомненная гибкость такой системы правоприменения и правотолкования граничила с полным юридическим нигилизмом.

     На  деле в качестве источников «революционного  правосознания» выступали или местные обычаи, или представления конкретного судьи о «революционной целесообразности». В отдельных случаях судьям в своих решениях и приговорах рекомендовали прямо ссылаться на труды В. И. Ленина и К. Маркса как «несомненные источники права и справедливости».¹¹

     Декрет  о суде № 3 Был издан СНК РСФСР 20 июля 1918 года.

     Изданию Декрета предшествовало, во-первых, подавление большевиками восстания левых эсеров в начале июля 1918 г., приведшее к исключению представителей этой партии из Советов всех уровней на основании Постановления V Всероссийского Съезда Советов от 9 июля 1918 г. «По докладу тов. Троцкого об убийстве Мирбаха и о вооруженном восстании левых эсеров» и фактическому запрету этой партии. Это означало, что необходимость согласовывать положения Декрета с эсерами отпала, а потому он не носил уже компромиссного характера, в отличие от двух предшествующих декретов. Во-вторых, в июле 1918 г. состоялся II Всероссийский съезд губернских и областных комиссаров юстиции, обсудивший уже наработанную судебную практику; решения этого съезда легли в основу Декрета.

     Декрет  разграничил подведомственность дел  между местными народными судами, окружными судами и революционными трибуналами.

     Все уголовные дела (за исключением дел  о посягательствах на человеческую жизнь, изнасиловании, разбое и бандитизме, подделке денежных знаков, взяточничестве и спекуляции) были отнесены к подведомственности местных судов. При этом дела о взяточничестве и спекуляции одновременно изымались из ведения трибуналов.

     Местные суды могли налагать наказание в  виде лишения свободы на срок до 5 лет, «руководствуясь декретами  Рабочего и Крестьянского Правительства и социалистической совестью».

     Гражданские дела при цене иска до 10 тыс. руб. также  были подведомственны местным судам. Допускалась кассация решений и приговоров местных судов, «по коим присуждено взыскание свыше 500 рублей или лишение свободы свыше 7 дней»; кассационной инстанцией объявлялись Советы местных судей.

     Рассмотрение  гражданских дел в окружных судах  должно было осуществляться в составе одного судьи и четырёх заседателей.

     Вместо  Высшего судебного контроля, предусмотренного Декретом № 2, планировалось образовать Кассационный суд в Москве как  кассационную инстанцию в отношении  окружных судов. Формирование этого  суда должно было осуществляться ВЦИК.

     Страница  Положения о народном суде (30.11.1918 г.) с текстом о запрещении судам РСФСР применять дореволюционные законы

     Декрет  не ответил окончательно на вопрос о допустимости применения судами РСФСР  норм дореволюционного законодательства (иногда считается и даже утверждается в БСЭ, что данным Декретом был  введён запрет на применение подобных норм). Из этого можно заключить, что и после издания Декрета № 3 формально допускалась возможность такого применения в порядке, определённом Декретом № 2. Окончательный запрет на применение судами «старых» норм последовал только 30 ноября 1918 г., когда ВЦИК было утверждено Положение о народном суде, в примечании к ст. 22 которого прямо содержался запрет на ссылки в решениях и приговорах на «законы свергнутых правительств».

     Именно  до этого времени суды могли использовать нормы дореволюционного гражданского, уголовного, процессуального права, хотя декреты Советской власти существенно ограничивали их применение, особенно гражданского и процессуального права. 
 
 
 

Заключение

     В заключение отметим, что в 20-е гг. содержание права определялось узкой группой большевиков, захвативших власть в 1917 г. и сохранивших ее в ожесточенной гражданской войне. Однако те наивные схемы, которые он создали в своем воображении в предреволюционные годы и которые попытались реализовать в зимой 1917–1918 гг., вызвали гражданскую войну. После ее окончания жизнь заставила большевиков действовать иначе, в результате появился НЭП. Таким образом, вторым источником права 20-х гг. стала сама жизнь, требовавшая учета экономических законов и психологии народа.

     Законодательство  этого периода обрело некоторые  позитивные черты:

     - были точнее определены органы, обладающие возможностями нормотворчества. Ими остались съезды Советов, ВЦИК, Президиум ВЦИК и СНК, наркоматы же такой возможности лишились, VIII Всероссийский съезд Советов (1920 г.) обязал Президиум ВЦИК не позднее чем за две недели до начала сессии ВЦИК публиковать в печати проекты нормативно-правовых актов;

     - законодательными правами (в социальной сфере) были наделены некоторые общественные организации, например – ВЦСПС;

     - были созданы первые советские кодексы;

     - появились такие важные правовые категории как: «правовая ответственность», «правовые гарантии», «»правовые санкции», «субъективное право». Это даже в некоторой степени закладывало основы правовой культуры.

     Но  негативных черт было бесконечно больше.

     Прежде  всего, сама идея права рассматривалась  как буржуазная, с ее дальнейшим отрицанием. В 1921–1922 гг. среди большевиков-юристов развернулась дискуссия о «революционной законности». Прийти к пониманию необходимости права ее участникам не удалось. Большевики-юристы знали, что НЭП – вынужденная политика, поэтому по-прежнему пропагандировали нигилистическое отношение к праву.

     Поставить себя в правовые рамки власть не могла и не хотела. В результате в законодательстве сохранялись пробелы, заполнявшиеся «революционной законностью».

     Законодательство  этого периода сочетало в себе два противоположных начала: законность и беззаконие. Первое проявлялось в создании кодексов, а второе – в деятельности репрессивной системы, которая фактически оказалась вне законодательных рамок.