Нью-Ленарк становится местом
паломничества и просто любопытствующих,
и тех, кто искал ответы на проклятые вопросы
действительности, и власть имущих, которым
показалось, что Оуэн нашел чудодейственный
рецепт, сохраняющий в целости овец и насыщающий
волков. К тому же в 1816 г. Оуэн открыл в
Нью-Ленарке «Новый институт формирования
характера», где ребенок воспитывался
с ясельного возраста до 17 лет. С раннего
возраста производительный труд сочетался
здесь с занятиями в вечерней школе.
И все-таки Оуэн был не удовлетворен.
Ведь его рабочие оставались, по собственным
его словам, его «рабами», лишь поставленными
в сравнительно благоприятные условия.
А в остальном мире ничего не менялось.
Оуэн выступает в это время
инициатором «гуманного фабричного законодательства»
и целых пять лет ведет неустанную борьбу
за новый фабричный закон. И что же? В 1819
г. парламент принимает - в очень урезанном,
точнее в изуродованном виде - закон, незначительно
ограничивающий женский и детский труд.
После всех этих бесплодных
попыток усовершенствовать мир капитала
Оуэн переходит на позиции социализма,
выдвигает идею трудовых коммун как ячеек
будущего общества. Он даже предпринимает
попытку практически воплотить свои новые
идеи. С этой целью в 1824 г. Оуэн устремляется
в Америку: ведь в Новом свете, где нет
вековых частнособственнических и эксплуататорских
традиций, естественнее будет создать
коммунистическую производственную ячейку.
В штате Индиана в 1825 г. основывается трудовая
коммуна «Новая Гармония». На это было
затрачено четыре года жизни и почти все
состояние Оуэна. К 1829 г. обнаруживается
полная неудача этой затеи.
Но Оуэн не складывает оружия.
Ему остается еще без малого 30 лет жизни,
и все эти годы он ведет самую активную
деятельность: участвует в рабочем профессиональном
и кооперативном движении, неустанно пропагандирует
идею преобразования общества на коммунистических
началах. Издает для этого журналы, книги,
брошюры, читает лекции. После 1834 г. Оуэн
не играл большой роли в общественной
жизни, хотя продолжал много писать, издавал
журналы и неутомимо проповедовал свои
взгляды.
Осенью
1858 г. Оуэн, имея от роду 87 лет, поехал в
Ливерпуль и на трибуне митинга почувствовал
себя плохо. Отлежавшись в течение нескольких
дней, он вдруг решил отправиться в свой
родной город Ньютаун, где не был с детства.
Там он и умер в ноябре 1858г.
3.1 Экономическая концепция
Среди всех социалистов Роберт Оуэн представляется чрезвычайно
оригинальной и даже единственной фигурой.
Где можно было бы найти другого такого
же человека, который, как он, был бы крупным
фабрикантом и одним из князей индустрии
своего времени? И социализм Оуэна был
не простой филантропией доброго хозяина.
Правда, он не был социалистом-революционером:
он отказался принять участие в чартистском
движении, которое ныне показалось бы
весьма безобидным. Он никогда не намечал
целью рабочих экспроприацию капиталистов,
он пропагандировал идею создания новых
капиталов, и еще ныне в этом заключается
разница между кооператистской и коллективистской
программами. Тем не менее он был социалистом
в истинном смысле этого слова и даже коммунистом.
Он даже, вероятно, первым водрузил имя
социализма как знамя.
С другой стороны, хотя он
был большим охотником до построения утопических
общин, скоро угасавших, однако вместе
с тем он не переставал быть инициатором
бесчисленных реформ и учреждений самого
практического характера, которые после
него расширились и выросли, - это так называемые
патрональные учреждения.
Он начал с патрональных учреждений.
На его фабрике в Нью-Ленарке были уже
осуществлены почти все те институты,
которые впоследствии будут фигурировать
в социальных отделах выставок: рабочие
жилища с садиками, столовые, фабрично-заводские
лавки, сберегательные кассы и т.д.
Кроме
того, он на полвека предупредил фабричное
законодательство:
1) понизив рабочий день
для взрослых с 17 до 10 часов;
2) отказавшись пользоваться
трудом детей в возрасте ниже
10 лет и создав для них школы,
которые впервые были светскими;
3) уничтожив штрафы, которые
были тогда весьма обычны.
Но, видя, что ни его пример,
ни даже его промышленный успех не могут
сделать хозяев приверженцами его идей,
он попытался привлечь на свою сторону
правительства - сначала правительство
своей страны, а затем и иностранные - и
таким образом на основании закона получить
те самые реформы, которые он хотел бы
иметь от доброй воли правящих классов.
Раньше лорда Шефтсбери он
начал кампанию за ограничение труда детей
на фабриках и способствовал принятию
закона 1819 г, который установил девятилетний
возраст для детей, работающих на фабриках;
Оуэн же требовал десяти лет.
Обескураженный тем, что ему
удалось так мало получить с этой стороны,
и констатировав немощь этих двух сил,
хозяев и государства, служить социальному
прогрессу, он обратился к третьей силе
- ассоциации. На нее он возложил создание
новой среды для разрешения социальной
проблемы.
Создание
социальной среды. Создание социальной
среды - основная идея
Оуэна, которая руководит им во всех его
разнообразных попытках; и осуществления
этой идеи он ждал то от хозяев, то от государства,
то, наконец, от кооперации.
В этом смысле можно
сказать, что Оуэн был отцом того, что социологи
ныне называют этиологией, т.е. приспособлением
и подчинением человека среде. Человек
по природе своей не хорош и не плох, он
то, что делает из него среда. Если в настоящее
время человек плох, то это случилось потому,
что экономический и общественный строй
отвратителен. Но следует отметить, что
Оуэн, по-видимому, не придавал никакого
значения естественной среде, которая
в других школах, например в школе Ле Плея,
составит существенный фактор. Он видит
только социальную среду, созданную или
воспитанием, или законодательством, или
обдуманным действием индивидов. Изменим
среду - и человек изменится. Только Оуэн,
по-видимому, не замечает ошибки в этом
рассуждении: ибо, если человек - продукт
среды, то непонятно, как он может изменить
эту среду, или, - чтобы прибегнуть к вульгарному
образу, - как он, распростертый на земле,
может встать на ноги, подтягивая себя
за волосы.
С нравственной
точки зрения эта детерминистская концепция,
очевидно, клонилась к отрицанию всякой
ответственности индивида, всякой мысли
о заслугах или о проступках, о похвале
или порицании, о вознаграждении или наказании,
так как индивид не может быть не чем иным,
как тем, что он есть.
С тем
большим основанием он исключал всякое
религиозное влияние, особенно же христианскую
религию. Это замечание не излишне, так
как оно объясняет, почему Оуэн не нашел
никакой поддержки в английском обществе,
возмущенном доктриной, которая казалась
ему циничной проповедью атеизма, хотя
на самом деле Оуэн был деистом.
С экономической
точки зрения эта доктрина приходила к
самому абсолютному эгалитаризму, к вознаграждению
по потребностям, а не по способностям,
ибо на каком основании большая интеллигентность,
или большая сила, или даже большее трудолюбие
будет создавать право на большее вознаграждение,
если все это является исключительно результатом
обстоятельств? И вот почему ассоциации
Оуэна были коммунистическими.
Оуэн
вынужден был признать, что ему не удалось
создать среды, которая пересоздала бы
человека. Отказавшись от претензии создать
отдельные составные части новых обществ,
он попытался отыскать решение вопроса
в существующем обществе, ограничившись
выкорчевыванием наводнивших его паразитических
растений.
Уничтожение
прибыли. Для того чтобы изменить
экономическую среду, нужно, прежде всего,
уничтожить прибыль. Стремление к прибыли
- вот главное зло, первородный грех, запрещенный
плод райского сада, который привел к падению
человеческого рода. Что такое, действительно,
прибыль? Это некоторый плюс к своей цене.
Следовательно, уже по своему определению
- несправедливость, ибо справедливой
ценой является своя цена: продукты должны
продаваться за то, что они стоили, - ни
дороже, ни дешевле. Но прибыль не только
несправедливость, она постоянная опасность,
истинная причина экономических кризисов
перепроизводства или скорее недопотребления,
ибо благодаря ей рабочий не может купить
продукта своего труда и, следовательно,
потребить эквивалент того, что он произвел.
Как он сможет это сделать, если продукт,
вышедший из его рук, тотчас же повышается
в цене, которая делает его недоступным
для человека, создавшего его, или для
того, который доставил столько же труда,
сколько пошло на него, и может предложить
за него в форме покупной цены лишь ценность,
равную его труду?
Как достичь уничтожения
такого паразитического повышения? Прежде
всего, недостаточно ли будет для уничтожения
прибыли естественного воздействия конкуренции,
при условии, если она станет совершенно
свободной и полной? Экономисты отвечают
на этот вопрос положительно. Но Оуэн так
не думал. Для него, наоборот, конкуренция
и прибыль представляются нераздельными,
ибо если одна есть война, то другая - военная
добыча.
Следовательно,
нужно было изобрести какую-нибудь комбинацию
для уничтожения прибыли, а вместе с ней
«всех этих приспособлений, которые создают
безграничное желание покупать дешево
и продавать дорого». Но ведь орудием прибыли
являются деньги, денежные знаки, с помощью
их, очевидно, она реализуется. Благодаря
деньгам она проскальзывает во всякий
обмен, и становится осуществимой аномалия
продажи товара по цене высшей, чем его
стоимость. Следовательно, надо покончить
с деньгами, надо заменить их бонами труда
(labour notes). Бона будет истинным знаком ценности,
высшим, чем деньги, ибо если труд есть
причина и субстанция ценности, то вполне
естественно, чтобы он был также и мерилом
ее. Как видно, Оуэн воспринял теорию Рикардо
о ценности, но сделал из нее неожиданные
выводы.
Сколько часов труда
будет стоить продукт, столько бон труда
получит его производитель, когда он захочет
его продать, - ни больше, ни меньше, и столько
же должен будет дать потребитель, когда
он захочет его купить, - ни больше, ни меньше.
Таким образом, прибыль будет уничтожена.
Анафемы против
денег не новость, но что было поистине
нового в этом «открытии, по словам Оуэна,
более важном, чем открытие руд в Мексике
и Перу», так это замещение денег бонами
труда. Известно, как все социалистические
школы будут эксплуатировать эту «руду».
Однако надо отметить, что этот план не
согласовался с коммунистическим идеалом
Оуэна, по которому полагалось «каждому
по его потребностям», ибо боны труда,
очевидно, заключают в себе, как впоследствии
категорически скажет коллективистская
школа, «вознаграждение, пропорциональное
труду каждого», - тогда зачем же вводить
в обмен эти бухгалтерские расчеты, если
с помощью их нельзя учесть распределение?
Оставалось узнать,
могло ли быть осуществлено на практике
это устранение с рынка денег? Была сделана
попытка создания в Лондоне «Рынка справедливого
обмена», которая была оригинальнейшим
и интереснейшим эпизодом в оуэнистском
движении, хотя, по правде сказать, Оуэн
отказывался признать себя ее организатором.
Это было кооперативное общество со складом,
куда мог прийти каждый член общества
с продуктом своего труда и получить за
него цену в бонах труда, цену, исчисленную
по количеству часов труда, которое пошло
на производство его продукта и которое
член общества указывал сам. Эти продукты,
сделавшись товарами, сохранялись на складе
с указанной на них в часах труда ценой
и отдавались в распоряжение членов общества,
которые захотели бы их купить. Последним
нужно было только уплатить указанную
на этикетке цену в бонах труда. Благодаря
этому всякий рабочий, который затратил
десять часов труда на изготовление, например,
пары башмаков, мог быть уверен, что получит
здесь любой товар, стоящий столько же
часов труда. Таким образом, он получал
точный эквивалент своего труда, и прибыль
была изгнана. С другой стороны, посредник,
который ныне кладет себе в карман прибыль,
- промышленник или торговец - был вытеснен
благодаря установлению непосредственной
связи между производителем и потребителем.
Проблема была, таким образом, решена.3
Этот эксперимент
удался не лучше, чем эксперимент с коммунистическими
колониями, и продолжался не долго. Только
весьма несовершенные познания, которые
имели тогда о законах ценности, могут
извинить реформаторов, ожидавших от этих
экспериментов иного результата. Тем не
менее, они отмечают важную дату в истории
экономических доктрин, потому что они
представляют собой первый этап в целом
ряде систем, которые потом будут последовательно
заниматься разрешением той же проблемы,
хотя и при помощи различных способов.
Впрочем, все эти
приспособления, преследовавшие цель
устранения денег из области обмена, имели
лишь второстепенное значение. Но основная
идея их - идея уничтожения прибыли - останется
и реализуется, по крайней мере, отчасти,
в учреждении весьма солидном и принявшем
широкие размеры, которое распространится
на весь мир, а именно в потребительских
обществах. Последние начали размножаться
одновременно с возникновением «Рынка
справедливого обмена», но они примут
свою окончательную форму только через
десять лет, когда рочдельские пионеры
учредят потребительские общества.