Клановость: польза и преодоление

Клановость: польза и преодоление

Кто нами правит и как формируется современный российский правящий класс

Утверждение, что Россией  правит более или менее широкий  круг знакомых премьер-министра — «питерский клан», — стало уже общим местом. «РР» исследовал этот вопрос с точки зрения социальных сетей федеральных чиновников, и можно сказать, что распространенное мнение подтвердилось. Наша правящая элита тесно связана длительной историей личных отношений. Почему эта система сложилась и какая эволюция — или, может быть, революция — ей предстоит? 

В одном из интервью для  книги «От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным», записанном в 2000 году, премьер сказал: «Есть еще такое понятие, как чувство локтя. Вот с Ивановым (Сергеем) такое чувство возникает. И с Николаем Патрушевым тоже, и с Димой Медведевым». Наше исследование показывает, что именно этим понятием, «чувством локтя», Владимир Путин руководствовался все последние 11 лет, формируя свою команду, а вместе с ней и российский правящий класс.

Традиционно бюрократия воспринимается как закрытая недоступная каста. Согласно опросам Левада-Центра этого года, 83% россиян считают, что элита печется только о своих интересах, не считаясь с нуждами людей. Мысль о том, что Россией правит замкнутая группа избранных с мигалками, в каком-то смысле довольно утешительна — ведь это означает, что с обычных граждан снимается ответственность за происходящее в стране. Выгодна идея элитарности и самим членам правящей группы — меньше вероятность того, что кто-то «снизу» будет покушаться на их полномочия.

В 2000 году в интервью «Комсомольской правде» Николай Патрушев, в то время глава ФСБ, поведал, что  для него работники спецслужб  — это современные дворяне. Тогда  только самый ленивый политолог  не прокомментировал это высказывание в том духе, что наследники КГБ  хотят переродиться в новую аристократию. Но важное свойство аристократии как  социальной группы — устойчивость: правила, по которым в нее попадают и по которым она воспроизводится, ясны как самим участникам, так  и тем, кто остался вне ее. Устройство же современной российской элиты одновременно и проще, и запутанней. Чтобы понять его, стоит совершить экскурс в историю. 
 Убить Гарфилда

Летом 1881 года новоизбранный  президент США Джеймс Гарфилд был убит Шарлем Гито, не вполне вменяемым адвокатом из Чикаго, участвовавшим незадолго до этого в избирательной кампании Гарфилда. Гито решился на убийство, будучи не в силах вынести, что после победы Гарфилда ему не досталось никакой должности в правительстве.

До этого убийства каждый новый президент сразу после  победы на выборах начинал широкомасштабную раздачу правительственных постов всем, кому он был обязан своим успехом, — на американском политическом сленге это называется «дележ добычи» (spoils system). Шок от этого убийства привел к тому, что в 1883 году была проведена реформа административной службы, которая положила конец эпохе дележа добычи. Наем в ряды бюрократии стал происходить посредством строго формализованных процедур — через предъявление формальных требований и сдачу экзамена.

Конечно, сказать, что после  этого политическая система США  освободилась от клановости, значит погрешить против истины. Элита рекрутируется через несколько университетов и крупных корпораций. Пример многолетнего устойчивого клана продемонстрировали неоконы, давшие одного из самых неудачных в истории президентов — Джорджа Буша-младшего. Но все же у любого нового президента США потенциально есть достаточно широкий круг лиц, которым он может предложить посты в своей администрации.

Образно говоря, российский Гарфилд так никогда и не был убит — государственная система не получила достаточно сильного внешнего импульса, который бы мотивировал избавиться от системы распределения постов по принципу дележа добычи среди друзей победителя. 
Советский патронаж

Замыкание в себе и кружке личных связей всегда было присуще  советскому руководству. В недавно  переведенной на русский язык книге  о ранних советских элитах американский историк Джеральд Истер рассказывает, как основы будущего советского патронажа закладывались в начале 20-х — когда наиболее отличившиеся красные командиры получали в свое управление народные комиссариаты и раздавали должности членам своих «дружин».

С тоталитарной модернизацией  вроде той, что пытался провести Сталин, такая система взаимозависимости  элиты и верховного правителя  не очень совместима. Сети личных связей, делая положение патрона незыблемым, одновременно связывают его в  принятии существенных решений.

Большой террор 30-х годов  отчасти был направлен на расчленение  таких «групп поддержки», образовавшихся внутри партии и исполнительной власти. Главную роль в этом играли репрессивные органы — НКВД/КГБ. Это была такая  «суверенная» оригинальная система  сдержек и противовесов.

В итоге сталинская верхушка стала представлять собой тесно  спаянную группировку, время от времени  исторгавшую из себя тех или иных козлов отпущения. Однако эта группировка  устоялась лишь после целого ряда крупных чисток.

В хрущевско-брежневские времена система сдержек и противовесов, основанная на репрессиях, перестала работать, и патронаж вернулся. Любители исторических параллелей легко могут узнать в нынешней практике найма своих друзей на руководящие посты давнюю традицию советского КГБ и КПСС: предпоследний глава КГБ СССР и гэкачепист Владимир Крючков познакомился с Юрием Андроповым в Венгрии, где работал третьим секретарем советского посольства во время восстания 1956 года. Спустя несколько лет Андропов пригласил его своим референтом в отдел ЦК КПСС по связям с компартиями. Проработав там восемь лет вместе, они ушли в КГБ — Андропов начальником, Крючков его помощником. Даже дачный кооператив «Озеро» имеет свой прототип, и опять в истории ГКЧП: основные участники путча (Бакланов, Болдин, Крючков) были соседями по дачам.

Российская клановость

Первые годы новейшей истории  России породили совершенно иной тип  формирования правящего класса. По сути, все правительства времен Ельцина  были «сшиты» отраслевыми лоббистами. Именно они выбирали представителя  своих интересов, который с большой  долей вероятности и занимал  пост в правительстве. Такими «представителями бизнеса» были Леонид Рейман, Владимир Потанин, Михаил Лесин. Пожалуй, последним членом правительства, попавшим в него по «квоте олигархов», был — в начале нулевых — Михаил Зурабов.

Именно поэтому в девяностые годы федеральной власти поневоле приходилось  опираться на множество независимых  центров силы — Кремль был слаб, злые языки говорили, что президент  является лишь главой своей собственной  администрации.

Осенью 2001 года в администрации  президента можно было услышать, что  наконец-то «мы почувствовали себя более или менее прочно». Это  произошло после череды военных, законодательных и кадровых мер  Путина, когда со стороны многим казалось, что так действуют люди, наделенные абсолютной властью. Но изнутри  ситуация виделась совершенно иначе. Реально  опасались, например, попыток диктата  со стороны олигархов, предъявления ими прав на якобы своего президента, которого считали таковым с легкой руки Березовского, до сих пор пропагандирующего эту версию.

Американский социолог и  историк Чарльз Тилли считает неизбежным шагом на пути к установлению в государстве демократии подавление центральным правительством независимых центров силы. Именно так он расценивал борьбу Путина с олигархами и независимостью губернаторов (региональные патронажно-клиентские сети являются классическими объектами подавления и разрушения при строительстве централизованного государства). Этим же посылом можно объяснить и изменения в правительстве. По сути, Путин уничтожал независимые от него центры власти. И когда встал вопрос, кем заменить изгнанных, выбор был сделан в пользу личного знакомства и личной преданности. Именно поэтому личная сеть Владимира Путина (включающая его друзей и знакомых на высших государственных постах) так выросла в 2011 году по сравнению с 2000-м.

При этом надо обратить внимание на один важный аспект. Считается, что, меняя властную элиту, Путин опирался на «корпорацию», а именно спецслужбы во главе с ФСБ, откуда и черпались  новые кадры. Наше исследование опровергает  это утверждение. Становится очевидным, что новый правящий класс подбирался исходя из принципа личного доверия. То есть недостаточно было быть чекистом — нужно было быть чекистом, знакомым с Путиным. К тому же чекистом было быть не обязательно. Главным и единственным критерием попадания во власть тогда было доверие президента. Как-то на встрече с журналистами Путин и сам обмолвился, что доверять может лишь тем людям, кого знает лично.

Тогда, в начале нулевых, формирование нового правящего класса на основе личного доверия и личной преданности, судя по всему, было единственной возможностью удержать государственную власть в стране. То есть сегодняшней элите приходится решать задачи, которые ее «аналоги» решали обычно двести, а чаще триста — четыреста лет назад, но в сильно изменившейся обстановке. Между тем, несмотря на значительное развитие политической теории со времен Гоббса, Локка и Монтескье, принципы организации новых государств не претерпели кардинальных изменений. Новые государства не терпят во главе себя коалиций. Власть должна, прежде всего, тесно консолидироваться.

Но то, что хорошо для  одного исторического этапа, может  быть плохо для другого. Консолидация власти, продолжавшаяся все последние 11 лет, достигла предела и, судя по всему, начинает тормозить развитие страны. Средний возраст региональной российской элиты уже выше, чем был в 80-е  в СССР, а степень обновляемости кадров — ниже. Болезнь российской бюрократии сегодня в той же степени .

Вторая опасность: схема, применяемая на высшем уровне власти, копируется в каждом регионе и  даже районе. Там выстраиваются похожие  структуры — с начальником  в центре и его друзьями вокруг. Бывший заместитель прокурора Московской области Станислав Буянский в интервью «Коммерсанту» недавно объяснял, почему их прокуратуру — по сути, на манер бандитских банд — звали «щелковскими»: «Игнатенко (в то время прокурор Московской области. — «РР») — выходец из прокуратуры города Щелково. И многие городские и районные прокуроры, а также руководители ключевых управлений прокуратуры Подмосковья — тоже выходцы из Щелкова». Эту сеть разрушили следователи. Буянский теперь главный свидетель по «игорному делу», которое грозит тюремным сроком чуть ли не десятку подмосковных прокуроров. 
Два пути

Вопрос в том, куда этой клановости эволюционировать? В 2003 году исследователи из Высшей школы экономики Владимир Гимпельсон и Владимир Магун опросили полторы тысячи молодых чиновников с целью выяснить, как именно им достались их должности. 85% попали на госслужбу либо по личному знакомству, либо по рекомендации друзей или родственников тех, кто принимал их на работу. С тех пор ситуация если и изменилась, то, скорее всего, в сторону усиления принципа личных связей.

Клановая система у  нас может либо продолжить укреплять свои позиции, либо эволюционирует в сторону веберовской рациональной бюрократии и коалиционной партийной политики. В первом случае финал печален. Шмуэль Айзенштадт, один из главных теоретиков патрон-клиентских отношений, утверждал, что развитие патронажа — болезнь, всегда сопровождающая империи перед их концом. В случае с СССР этот прогноз полностью оправдал себя. Джон Виллертон в своей вышедшей уже после распада Союза книге «Патронаж и политика в СССР» рассказывает, на какие основные кланы разбивалась советская элита: группы Брежнева, Андропова — Горбачева, Алиева и проч. В своих мемуарах первый секретарь Московского горкома Гришин рассказывает, как пришедший к власти Андропов планировал чистку предыдущего клана: «Надо что-то делать с кадровым засильем из Днепропетровска в Москве».