Конфликты после холодной войны

Этим заявлением Саакашвили продемонстрировал, что стремится к реализации трех целей:

* интернационализировать  грузино-осетинский конфликт, подключить  к его урегулированию США, страны Европы;

* переформатировать конфликт  из грузино-осетинского в грузино-российский и представить его как проявление российского неоимпериализма;

* отказаться от эксклюзивной  роли России как гаранта мира в регионе.

Именно реализация данных целей стала квинтэссенцией пятого этапа грузино-осетинского конфликта. 8–19 августа 2004 года в Южную Осетию пришла вторая война. В этом военном противоборстве использовалось не только стрелковое оружие, но и артиллерия. И хотя к концу месяца стороны удалось на несколько дней разъединить, август (роковое время в конфликте) 2004-го стал началом новой волны обстрелов, нападений, провокаций и перекрытий жизненно важных коммуникаций. С тех пор тактика «мелкого военного фола» стала в Южной Осетии повседневной реальностью.

Эта кратковременная  война (забытая особенно на фоне «горячего  августа»-2008) стала в определенной степени переломным моментом российской политики в регионе. До 2004 года Москва стремилась к объективности и нейтралитету, сохранению статус-кво как наилучшего выхода. После 2004-го Россия (понимая взаимосвязь ситуации в Южной Осетии с безопасностью всего Северного Кавказа) фактически становится на сторону непризнанной республики.

Во-первых, теперь Москва рассматривает Цхинвали как инструмент для воздействия на Тбилиси, ставшего к этому моменту не только на откровенно проамериканский, но и антироссийский путь.

Во-вторых, потеря Южной  Осетии видится как угроза для  самой РФ. Не разрешенный до сих  пор осетино-ингушский конфликт тесно связан с ситуацией вокруг непризнанной республики.

В 2004–2006 годах парламент  Грузии принял целый ряд постановлений, которые признавали российскую миротворческую миссию «отрицательной», а действия РФ оценивали как «неприкрытую аннексию». Осенью 2006-го Тбилиси запускает проект «альтернативной Южной Осетии», делая своим знаменем бывшего премьер-министра и министра обороны непризнанной республики Дмитрия Санакоева. Цель этого проекта – переформатировать переговорный процесс (фактически отказавшись от прямого диалога с Цхинвали).

В марте 2007 года Тбилиси  создает на территории Южной Осетии «временную административную единицу». Это решение фактически поставило крест на переговорах между Грузией и непризнанной республикой. Тбилиси предпринимает попытки международной легитимации Санакоева (он участвует в форумах в Брюсселе и в Страсбурге, его рассматривают как «конструктивного» представителя осетинской стороны в отличие от Эдуарда Кокойты).

Венцом политики «разморозки» стали переподчинение грузинского  миротворческого батальона Министерству обороны Грузии (ранее он подчинялся командованию Совместных сил по поддержанию  мира), а также неоднократные заявления министра по реинтеграции Грузии Темури Якобашвили о необходимости выхода из существующих форматов мирного урегулирования. Добавим также, что в июле 2006 года Грузия в нарушение базового Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994-го ввела подразделения армии и полиции в верхнюю часть Кодорского ущелья Абхазии. Между тем в соответствии с Московским соглашением эта зона была объявлена демилитаризованной. Теперь статус-кво был нарушен и там. Переговоры между конфликтующими сторонами прекратились.

Жесткие (и не всегда адекватные) действия Грузии в 2004–2008 годах трудно объяснить без учета внешнего фактора. Естественно, он не был определяющим. Фрустрированное грузинское общество времен Шеварднадзе в 2003-м предъявило запрос на сильное государство, понимаемое как «территориально целостное». Однако поддержка Тбилиси в первую очередь со стороны США (военно-техническая помощь, дипломатическое покровительство, продвижение в структуры НАТО) создавала у лидеров Грузии ощущение, что любые их действия будут одобрены Западом. Это чувство подкреплялось тем, что Соединенные Штаты и их союзники демонстративно не замечали нарушений мирных соглашений по Южной Осетии и Абхазии, допускаемых Тбилиси, вяло реагировали на отступления от демократических норм внутри Грузии. Здесь речь идет о событиях 7 ноября 2007 года, а также об использовании административного ресурса в борьбе с оппозицией в ходе выборов в Аджарии (2004) и на муниципальных выборах (2006). ²³

В 2008-м Москва тоже внесла свою лепту в «размораживание» конфликтов в Грузии. 21 марта Государственная  дума приняла заявление, в котором  обозначила два условия для возможного признания независимости Абхазии  и Южной Осетии (вступление Грузии в НАТО, силовая операция против двух непризнанных республик). После этого, в апреле, уходящий президент РФ Владимир Путин поручил федеральному правительству оказать «предметную помощь» населению Абхазии и Южной Осетии. Само это поручение предполагало среди прочего установление фактически прямых дипломатических контактов Москвы с Цхинвали и Сухуми. Незамедлительно последовала жесткая реакция Запада, который обозначил территориальную целостность Грузии в качестве одного из своих приоритетов.

Как бы то ни было, к 7 августа 2008 года статус-кво в Южной Осетии и в меньшей степени в Абхазии был нарушен. В ходе боевых столкновений четырехлетней давности погибло порядка 70 человек (ныне о них попросту забыли), а в последующие годы число жертв с обеих сторон (по разным оценкам) составляло 100. В августе 2008-го количество перешло в качество. Тактика «повышения» уровня насилия привела к штурму Цхинвали и жесткой ответной реакции со стороны России (на которую, похоже, не рассчитывали ни в Тбилиси, ни на Западе). Таким образом, военно-политическая авантюра Саакашвили и прямое вмешательство России в грузино-осетинский конфликт были подготовлены всей логикой предыдущего этапа «размораживания конфликта».

Новый виток противоборства в Южной Осетии изменил политико-правовую и силовую конфигурацию не только в двух «горячих точках» СНГ. Он оказал серьезное воздействие на всю этнополитическую ситуацию в Евразии. По словам украинского исследователя Виталия Кулика, «оказалось, что система региональной безопасности, которая сформировалась после распада СССР, не может эффективно реагировать на новые вызовы. Таким образом, само постсоветское пространство ощутило острую нехватку этой самой безопасности».

С данного момента  на Кавказе (и, возможно, во всем Черноморском регионе или даже в СНГ в  целом) перестали функционировать старые правила игры, сложившиеся после распада Советского Союза. Теперь апелляция к соглашениям и правовым установкам, достигнутым в начале 1990-х, абсолютно не берется в расчет. К ним, конечно, можно обращаться (и это будет делаться не раз), однако легитимностью, принимаемой различными игроками (как внешними, так и региональными), они обладать не будут.

Используя терминологию компьютерных программистов, мы можем  говорить о том, что в августе 2008 года произошла окончательная  перезагрузка конфликтов на территории Евразии. Создан чрезвычайно важный прецедент, когда правовые и политические соглашения, обеспечивавшие статус-кво и «заморозку», больше не действуют. Их не соблюдает ни Грузия (которая окончательно отказалась от соблюдения Дагомысских и Московских соглашений соответственно по Абхазии и Южной Осетии), ни Россия, чье руководство теперь расширительно трактует понятие миротворческих операций. Одного простого сложения флотских экипажей, обеспечивавших «принуждение к миру» на черноморском театре Абхазии, достаточно, чтобы увидеть превышение требуемой квоты миротворцев в три тысячи человек.

Нельзя не заметить и  применение в зонах конфликта  частей специального назначения, по определению  не являющихся миротворческими. Сюда же можно отнести и выход российских военных за географические рамки зон безопасности, очерченных соглашениями 1992 и 1994 годов (Гори, Поти, Сенаки). Конечно, многие действия РФ – реакция на «размораживание» конфликта, начатое Грузией, и тем более на его августовскую эскалацию. Но как бы то ни было, они объективно работают против существовавших ранее правил игры.

В 2008-м противостояния в СНГ вышли на качественно  иной уровень. Если в начале 1990-х  годов они были порождены непосредственно  распадом СССР, то теперь определяются уже не инерцией прошлого, а текущей динамикой развития и строительства новых наций-государств. Если столкновения начала 1990-х были отсроченными платежами по долгам «империи зла», то сегодня – это уже выдвижение новых платежных требований. «Замороженные» конфликты – реальность прошлого десятилетия, которая ушла вместе с «поколением Ельцина». Теперь конфликты планируются и разрешаются уже постсоветской генерацией политиков. Однако новые правила вырабатываются по ходу игры. Какая в итоге получится конфигурация, мы увидим уже в самом ближайшем будущем.

В 2008 году не только государства  Южного Кавказа, но и Украина обозначили желание окончательно сдать в  архив ранее достигнутые и  подписанные соглашения. Намерение  не пропустить корабли Черноморского  флота к местам их базирования в Крыму, продемонстрированное Киевом, бьет по всему комплексу российско-украинских договоренностей. Ведь очевидно, что, соглашаясь на военно-морское присутствие РФ в пределах Украины, Киев давал свое согласие и на то, что российские суда могут быть использованы по их прямому назначению в российских же национальных интересах.

После крушения СССР произошел  первый передел границ некогда общего государства. Он не везде и не всегда был воспринят как легитимный. Распад Советского Союза по границам республик (представляющийся внешне логичным) вызвал неоднозначную реакцию внутри бывших автономных образований, для которых обретение национальной независимости экс-союзными республиками вовсе не было чаемым идеалом. Отсюда и этнополитические конфликты со своими победителями и побежденными.

Возникли государства, не удовлетворенные итогами первого  передела, а следовательно, появились  и предпосылки для реванша  и попыток с помощью различных  внешних сил предпринять второй передел. Статус-кво, сложившийся после «замораживания конфликта», не устраивал проигравших, и изменение его любыми способами виделось как приоритетная задача. При этом политико-правовая основа, гарантирующая такой статус-кво, мало кого заботила.

Сегодня политики и эксперты не могут назвать точные цифры убитых и раненых в Южной Осетии в результате «пятидневной войны». Они являются политической арифметикой для заинтересованных сторон. Как бы то ни было, фактически полностью разрушена инфраструктура не «режима Кокойты», а «непризнанных граждан». Без российского вмешательства экс-автономия в составе Грузии повторила бы судьбу республики Сербская Краина, которая в 1995-м была сокрушена Хорватией (также боровшейся за территориальную целостность) вместе с проживавшими там сербами. Юг России принял тысячи осетинских беженцев.

Пять дней августа  стали катастрофой и для Тбилиси. Они практически привели к  окончательному провалу проекта  «единая Грузия». Новый виток  насилия (особенно в Южной Осетии) сделал невозможным интеграцию страны на мирной основе. После третьей за 17 лет войны вряд ли «непризнанные граждане» будут вообще принимать в расчет какие бы то ни было предложения Тбилиси. Кроме этого Грузия получила новую порцию беженцев (приблизительно 20 тысяч). На этот раз из Южной Осетии, где, в отличие от Абхазии, даже после первой войны (1991–1992) грузины проживали вместе с осетинами. Теперь грузинская община Южной Осетии в одночасье стала изгоем. ²⁴

Вместе с тем нельзя не увидеть то, что в 2004–2008 годах  села так называемого Лиахвского коридора (четыре грузинских села Тамарашени, Кехви, Ачабети и Курта, расположенные на 30-километровом участке дороги между Цхинвали и Джавой) были оборудованы стационарными бетонными укреплениями и вооружены. В них появились грузинские средства радиолокационного контроля. Именно эти села блокировали Цхинвали, отрезая его от источников снабжения, перекрывали Транскавказскую магистраль.

В 2008 году грузинскому  населению этих сел пришлось платить  за авантюры тбилисских политиков. Грузинское население бывшей автономии повторило судьбу грузин из Абхазии. По справедливому замечанию одного из оппозиционных политиков Грузии, «это несчастье, что в жертву подростковому комплексу главнокомандующего принесены жизнь и здоровье тысяч людей».

По формальным критериям  Россия выглядит стороной-победительницей. Ее действия, принимая во внимание взаимосвязь безопасности Северного Кавказа и Закавказья, были во многом обоснованны. России удалось сорвать тотальное уничтожение военно-политической инфраструктуры Южной Осетии. Более того, в ходе военной операции уничтожены такие опорные пункты грузинской угрозы для непризнанной республики, как села, составляющие Лиахвский коридор.

Город Гори, ставший за последние два года форпостом  грузинского наступления (там были построены военный госпиталь, морг, превышающий потребности города в мирное время, сосредоточены тыловые объекты) тоже временно находился под российским    контролем. Грузинские подразделения выбиты из верхней части Кодорского ущелья, куда их ввели два года назад.

Таким образом, своими действиями Москва также способствовала разрушению статус-кво и «размораживанию конфликта». Выгоды от конфронтации с Западом тоже отнюдь не очевидны, а издержки, напротив, слишком ясны. При этом следует понимать, что в условиях коллапса безопасности на Кавказе попытки интернационального вмешательства будут нарастать. Успех военной кампании также может создать у Москвы иллюзию того, что сложные проблемы можно решить одним махом без долгих переговоров и сложных процедур.

Признание же независимости  Абхазии и Южной Осетии создает прецедент, который может быть использован и против самой России. Не зря кандидат в президенты США от Республиканской партии Джон Маккейн высказался о необходимости пересмотреть подходы Вашингтона и его союзников к самоопределению Чечни и республик Северного Кавказа.

Впервые за много лет  Россия предприняла военные действия за пределами собственной территории. После распада Советского Союза  российские военные и пограничники участвовали в локализации двух гражданских войн – в Таджикистане (1992–1997) и Грузии (1993). Однако после этого Российская армия вела боевые действия только на своей территории. В 2008-м формат участия российской армии за рубежами страны резко отличался от исторического опыта и имперского, и советского периодов.