Семейная жизнь Пушкина

                           Семейная жизнь Пушкина.

Александр Сергеевич Пушкин впервые увидел шестнадцатилетнюю Наталью Гончарову в декабре 1828 года на одном из московских балов у известного танцмейстера Иогеля. Увидел - и влюбился безоглядно. «Когда я увидел ее в первый раз,- писал он позднее ее матери Наталье Ивановне,- красоту ее едва начали замечать в свете. Я полюбил ее. Голова у меня закружилась».

   Приятель Пушкина и родственник  Гончаровых Федор Толстой. Американец ввел поэта в их дом и 1 мая 1829 года от его имени попросил у Натальи Ивановны Гончаровой руки ее младшей дочери. Пушкину отказали, сославшись на молодость Наташи. Отказ был все же обнадеживающим. «…Этот ответ - не отказ,- писал поэт будущей теще,- вы позволите мне надеяться...Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я не ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери». Получив полуотказ, Пушкин уехал в действующую армию на Кавказ...

   На обратном пути из  Арзрума в Петербург в ноябре 1829 года он опять посетил Москву, но Гончаровы встретили его холодно. «Сколько мук ожидало меня по возвращении!- признавался он все той же Наталье Ивановне.- Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с каким приняла меня м-ль Натали... У меня не хватило мужества объясниться- я уехал в Петербург в полном отчаянии...»

   В  марте 1830 года, находясь в Петербурге, он получил из Москвы известие, что Гончаровы им интересовались и отозвались о нем благосклонно. Пушкин стремительно помчался в Москву.

6 апреля 1830 года вторичное предложение  было принято. Впечатления этого  дня он отразил в не опубликованном  при его жизни отрывке художественной прозы, который печатается под заглавием «Участь моя решена. Я женюсь».

   «Бросаюсь в карету, скачу – вот их дом – вхожу в переднюю – уже по торопливому приему слуг вижу, что я жених. Я смутился: эти люди знают мое сердце; говорят о моей любви на своем холопском языке!..

   Отец и мать сидели  в гостиной. Первый встретил меня  с отверстыми объятиями. Он вынул из кармана платок, он хотел заплакать, но не мог и решил высморкаться. У матери глаза были красны. Позвали Надиньку – она вошла бледная, неловкая. Отец вышел и вынес образ Николая Чудотворца и Казанской Богоматери. Нас благословили... Мать заговорила о приданом, отец о саратовской деревне – и я жених». В «бледной, неловкой» Надиньке явно угадывается Наташа Гончарова.

   Сразу же после помолвки  будущая теща поставила перед  поэтом два непременных условия: уточнить его материальные средства и дать доказательства, что он на хорошем счету у государя. Очевидно, в то время, как он путешествовал по Кавказу, до Н.И.Гончаровой дошли слухи о его политической неблагонадежности. Требования будущей тещи были удовлетворены. С.Л.Пушкин отдал сыну двести душ крестьян в селе Кистеневе, расположенном недалеко от Болдина, а Бенкендорф сообщил, что царь «с благосклонным удовлетворением принял известие» о предстоящей женитьбе поэта.

   Денег на приданое Н.И.Гончарова ждала от жениха. Пришлось ему заложить в Опекунском совете подаренные отцом «души». В последних числах августа 1830 года Пушкин уехал в Болдино. Перед отъездом он писал своей давней поверенной в сердечных делах В.Ф.Вяземской: «Я уезжаю, рассорившись с г-жой Гончаровой. На следующий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, которую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю еще, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь. ...Ах, что за проклятая штука счастье!»

   Холерные карантины задержали  Пушкина в Болдине, и он вернулся  в Москву только в начале  декабря. После новых проволочек, ссор с матерью невесты, повторных  угроз разрыва свадьба наконец  состоялась. «Я женат – и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось,- писал поэт Плетневу,- лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, переродился».

   Прошло лишь чуть больше  месяца больше свадьбы, а Пушкин  уже подумывает уехать из Москвы  в Петербург. Ему невозможно оставаться жить вблизи от «любимой» тещи, которая продолжает отравлять его теперь уже семейную жизнь, вмешивается в его отношения с женой, навязывает и диктует совершенно чуждый ему образ жизни. И вот 18 мая 1831 года Пушкины приезжают в Петербург. Наблюдательная Долли Финкельмон, приятельница Пушкина, впервые увидевшая его в новой роли супруга и главы семейства пишет: «Пушкин приехал из Москвы и привез свою жену, но не хочет еще ее показывать. Я видела ее у маменьки – это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая – лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением,- глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, взгляд не то чтобы косящий, но неопределенный, тонкие черты, красивые черные волосы. Он очень в нее влюблен, рядом с ней его уродливость еще более поразительна, но когда он говорит, забываешь о том, чего ему не достает, чтобы быть красивым, его разговор так интересен, сверкающий умом без всякого педантства».

   Почти сразу молодые уехали в Царское село и поселились на даче Китаевой. Здесь в жизнь Пушкина властно вторгся придворный, великосветский Петербург: Наталья Николаевна обратила на себя внимание царской четы. «Она вызывает восхищение всего двора,- пишет Надежда Осиповна Пушкина дочери о невестке,- императрица хочет, чтобы она к ней пришла, и назначает день, когда ей явиться. Это досаждает ей очень, но она вынуждена будет покориться». Как видно, жена поэта не сильно стремилась к сближению со двором. Вскоре она сама напишет деду Афанасию Николаевичу: «Я не могу спокойно прогуливаться по саду, так как я узнала от одной из фрейлин, что их величества желали узнать час, в который я гуляю, чтобы меня встретить. Поэтому я выбираю самые уединенные места». Однако царь помнил Наталью Николаевну еще по московским балам, когда она только начала выезжать в свет. Заинтересованность юной красавицей побудила его приблизить поэта ко двору. Именно в Царскосельском парке он обещал Пушкину жалованье и предложил написать «Историю Петра». Определяя круг своих будущих обязанностей, Пушкин писал Плетневу: «царь взял меня в службу – но не в канцелярскую, или придворную, или военную – нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал». Платить ему должны были 5000 ассигнациями в год, но первое свое жалованье он получил  (и то после многократных напоминаний) лишь в июле 1832 года.

   В Петербурге у Пушкиных  родился первенец – дочь Мария, которая стала любимицей родителей поэта. «Она хороша, как ангелок,- пишет о годовалой внучке Сергей Львович дочери.- Хотел бы я, дорогая Оленька, чтоб ты ее увидела, ты почувствуешь соблазн нарисовать ее портрет, ибо ничто, как она, не напоминает ангелов, писанных Рафаэлем». 6 июля 1833 года появился на свет любимец поэта «рыжий Сашка», 14 мая 1835 года родился Григорий, а за восемь месяцев до гибели поэта родилась последняя дочь- Наталья.

   Наталья Николаевна со  временем научилась ловко управлять  домом. Проявилась в ней купеческая  хватка предков Гончаровых. «Ты, мне кажется, воюешь без меня дома,- пишет ей Пушкин из Москвы в октябре 1832 года,- сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счеты, доишь кормилицу. Ай да хват-баба! Что хорошо, то хорошо».

   Уезжая из Петербурга, он  поддерживал через жену деловые  связи. Она как могла помогала брату Дмитрию в процессе с купцом Усачевым, хотя меньше всех была заинтересована в этих делах и почти ничего не получала от брата из доходов по имению. Письма Натальи Николаевны Д.Н.Гончарову характеризуют ее как женщину заботливую и наделенную душевной щедростью. Недаром Пушкин писал ей в одном из августовских писем 1833 года: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете,- а душу твою люблю я еще более твоего лица».

   1834 год Пушкин встретил  в звании камер-юнкера. Указ о его пожаловании был подписан царем 31 декабря 1833 года. Поэт был донельзя оскорблен высочайшей «милостью». 1 января 1834 года он записал в дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничковом». Придворные балы

в «Аничкове», в «собственном» (Аничковом) дворце, устраивались для тесного круга приглашенных, близких ко двору и к царской семье. Желание видеть Наталью Николаевну на балах в Аничковом дворце означало, что император начал оказывать внимание госпоже Пушкиной.

   Молодая жена поэта становится  центром внимания великосветского  Петербурга. Уже 16 января Надежда  Осиповна пишет дочери: «Вместо  новости сообщу тебе, что представление Наташи ко двору прошло с огромным успехом – только о ней и говорят. На балу у Бобринских император танцевал с ней, а за ужином она была восхитительна». И 3 марта снова сообщает о светском образе жизни своей невестки: «Масленица очень шумная, всякий день бал и спектакль, утром и вечером, с понедельника до воскресенья. Наташа бывает на всех балах, всегда прекрасна, элегантна, всюду принята с восторгом. Она каждый день возвращается в 4 или 5 ч. Утра, встает из-за стола, чтобы принять свой туалет и мчаться на бал».

   «Не дай бог хорошей  жены, хорошу жену часто в пир  зовут»,- шутил поэт в одном  из писем жене.

   После приближения Натальи  Николаевны ко двору Пушкин  стал особенно внимательным к  любовным похождениям императора  и их последствиям. В письмах  жене постоянные предупреждения: «Не кокетничай с царем». Пушкин боится разговоров в обществе, боится, что имя его жены станет в один ряд с княгиней Долгоруковой и другими дамами, которые удостоились благосклонного внимания императора. Кокетство как признак общественной неблагопристойности упоминается в его письмах жене: «Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона». «Дурной тон»- вот чего боится Пушкин. Однако он понимает, что молодость и красота берут свое («...будь молода, потому что ты молода,- и царствуй, потому что ты прекрасна»), и гордится успехами жены (Кто же за тобой ухаживает, кроме Огарева? Пришли мне список по азбучному порядку»). Понимая и  гордясь, он не перестает ее наставлять: «кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности – не говорю уже о беспорочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то важнейшему». Но все упреки в кокетстве, опасения, что жена может сделать ложный шаг в свете, относятся к первым двум годам их семейной жизни. Потом эти темы из писем Пушкина почти исчезают. Поведение жены в свете уже не волнует его: она стала опытнее, научилась увереннее держаться, вполне могла обходиться без «подражательных затей», и, как в Татьяне, «все просто, тихо было в ней». Все так – до катастрофы.

   Обязательная светская жизнь отнимает много времени у Пушкина. 6 марта 1834 года он с облегчением записывает в своем дневнике: «Слава богу! Масленица кончилась, а с нею и балы». 15 апреля Наталья Николаевна с детьми (Марией и Александром) уезжает в свое родовое имение в Полотняный Завод. Там она после трехлетней разлуки встречается с сестрами Александрой и Екатериной. Наталья Николаевна решает взять их в Петербург, чтобы вытащить из деревенского заточения, избавить от деспотизма матери, ввести в свет и постараться выдать замуж. Возникает мысль устроить их фрейлинами во дворец. Пушкин решительно против, но жена настаивает на переезде сестер в Петербург. Пушкин тщетно старается отговорить ее, приводя такие доводы: «Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети, покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься, и семейственного спокойствия не будет».

   В десятых числах августа  Пушкин выезжает в Полотняных Завод, где и было принято окончательное решение о переезде «Азии» и «Коко» Гончаровых в столицу.

   С возвращением семьи  Пушкиных в Петербург возобновляется  их светская жизнь. Пушкин выезжает  теперь с женой и свояченицами. Насмешливая Ольга Сергеевна, сестра Пушкина, пишет мужу: «Александр представил меня своим женам, теперь у него целых три. ...Они красивы, его невестки, но они ничто в сравнении с Натали».

   С сестрами жены у Пушкина  с первых же дней установились  сердечные отношения. Об их характере лучше всего свидетельствует письмо заболевшей Александрины к брату: «У меня были такие хорошие сиделки, что мне просто невозможно было умереть. В самом деле, как вспомнишь потом, как за нами ходили дома, постоянные нравоучительные наставления, которые нам читали, когда нам случалось захворать, и как сама болезнь считалась Божьим наказанием, я не могу не быть благодарной за то, как за мной ухаживали сестры, и заботы Пушкина. Мне, право, было совестно, я даже плакала от счастья, видя такое участие ко мне; я тем более оценила его, что не привыкла к этому дома».

   Весной 1835 года, с целью поправить  свои денежные дела, Пушкин просит  у царя разрешить ему издавать  газету, в которой печатались  бы политические новости, а повести, рассказы, поэмы, иностранные критики, входили бы в приложение к газете. В этой просьбе ему было отказано. Тогда возникла новая идея: просить отпуск на несколько лет, чтобы уехать в деревню и тем самым сократить расходы. В том, что отпуск будет ему разрешен, Пушкин не сомневался. В семье вопрос об отъезде считался почти решенным. Надежда Осиповна Пушкина без тени сомнения сообщает дочери: «Знаешь ли ты, что Александр получил отставку, а Наташа совсем покорилась».

   Но отпуск ему не дали. 14 мая у них родился сын Григорий, и в середине июня Пушкины уже жили на даче на Черной речке. Перед отъездом на дачу Наталья Николаевна и ее сестры настойчиво просят брата, Дмитрия Гончарова, прислать им из Полотняного Завода лошадей. Все три сестры – прекрасные наездницы и, конечно, хотят блеснуть в дачном обществе. Нужна была лошадь и Пушкину. Его просьбу передает брату Александрина: «Пушкин ради Христа просит, нет ли для него какой-нибудь клячи, он не претендует на что-либо хорошее, лишь бы пристойной была, как приятель он надеется на тебя. ...Даже если лошади прибудут к нам к концу июля – ничего, это будет самое хорошее время, жары будет меньше». Ссылка на «жары» не должна никого обмануть: к началу августа должен был вернуться с маневров кавалерийский полк, стоявший в лагерях недалеко от Черной речки, в Новой деревне. В одном из августовских писем Александрина пишет: «Ездили мы несколько раз верхом. Между прочим, была у нас очень веселая прогулка большой компанией. Мы были в Лахте, которая находится на берегу моря, в нескольких верстах отсюда. Дам нас было только трое и еще Соловая, урожденная Гагарина, одна их тех, кого ты обожаешь, мне кажется, и двенадцать кавалеров, большей частью кавалергарды. Там у нас был большой обед; были все музыканты полка, так что вечером танцовали, и было весьма весело».

 Из письма ясно, что сестры  были на прогулке одни, без  Пушкина. Очевидно, «клячу» для себя  он так и не получил. Скорей  всего, в летний сезон 1835 года, когда  верховые прогулки с кавалергардами  были частым развлечением для  «прекрасных амазонок», началось двойное ухаживание Дантеса: за Натальей Николаевной и – для отвода глаз – за Екатериной Гончаровой.