Массовая культура»-специфический феномен ХХ века

   Теории Франкфуртской школы. Здесь основополагающим  становится понятие культурной индустрии, гарантирующей устойчивость капитализма. Общий вывод, к которому пришли представители Школы, заключается в том, что массовая культура формирует конформизм, удерживает  реакции потребителя в инфантильном, статичном состоянии, позволяет манипулировать его сознанием. Таким образом, оценка феномена массовой культуры в рамках этих исследований так же негативна. Среди наиболее видных представителей Франкфуртской школы следует отметить Т. Адорно, М. Хоркхеймера, В. Беньямина и Г. Маркузе.

   Теория феминизма. Исследователи данного направления делают акцент на патриархальной идеологии как основе массовой культуры, в которой эксплуатируется образ женщины в целях достижения коммерческого успеха ее продукции. В их трактовке феномен массовой культуры тоже однозначно отрицателен (Т. Модлески, Н. Ван Зунен, Д.Ж. Дайер).

   Теоретики и историки культуры придерживаются далеко не тождественных точек зрения по поводу времени возникновения массовой культуры как самостоятельного социального феномена. Так, Е.П. Смольская полагает, что оснований для того, чтобы говорить о тысячелетней истории массовой культуры не существует (2). Напротив, американский социолог Д. Уайт считает, что к первым элементам массовой культуры можно отнести, например, бои римских гладиаторов, которые привлекали многочисленных зрителей. Согласно А. Адорно, прототипами современной массовой культуры следует считать формы культуры, которые появились во время становления капитализма в Англии, т.е. на рубеже XVII-XVIII веков. Он убежден, что романы, написанные в этот период (Дефо, Ричардсон) предназначались для рынка и имели явную коммерческую направленность.  Следовательно, они тяготели скорее к «массовой» чем к «элитарной» культуре. Однако, российские оппоненты (Е.П. Смольская и др.) указывают, что эти произведения не содержали известных шаблонов, которые характерны для произведений массовой культуры. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                                      Генезис массового сознания. 

Трансформация российского общества привела к  давно ожидаемому результату. То, что  долгое время было подавлено или игнорировалось, стало явным. Речь идет о массовой культуре. В западной литературе эта тема, видимо, перестала быть объектом пристального теоретического интереса в силу создания соответствующей стратегии взаимодействия со стороны интеллектуалов, да и вообще со стороны различных элит. Дело стоит лишь за техниками, которые используют те или иные черты массового сознания для экономических, социальных или культурных контактов с ним. Рискнем предположить, что в отечественной традиции может сложиться специфическая ситуация. Правомерно заметить, что российские исследователи, как и вообще представители интеллектуальной элиты, особенно часто выражающие свои взгляды в журнальной публицистике, по-прежнему оперируют со словарем, причастным скорее традиции XIX в. Рассуждения ведутся о народе, народной культуре, упадке культуры, о необходимости возродить подлинную культуру. Как ни парадоксально, но появляющиеся переводы классических текстов западных исследователей, посвященные данной проблематике (К.Мангейм, Франкфуртская школа) только усиливают эти настроения. Причина понятна. Западная традиция сама прошла трудный путь осмысления ситуации, потрясшей принципы, на которых базировалась европейская культура. Допустимо предположить бессознательное стремление отечественных интеллектуалов, не желающих отказываться от дискурса XIX в, найти себе опору в размышлениях западных коллег. Но не приведет ли это к тому, что придется напрасно повторять исторический опыт, вырабатывая стратегии взаимоотношений с массовым сознанием, которые давно уже дискредитировали себя? Тогда имело бы смысл еще раз обратиться к данной тематике и попытаться посмотреть на нее иными глазами.

    В осмыслении феномена массовости нам не помогут эмпирические социологические исследования, поскольку они уже опираются на определенные предпосылки. Поэтому апеллировать следует к сфере исследовательской традиции, т.е. совокупности программных текстов. Методика их анализа менее всего должна сводиться к пересказу авторитетных мнений. Скорее следует увидеть тенденцию в анализе массовости. А здесь мы должны обнаружить последовательное смещение познавательного интереса, обусловленное практикой согласования складывающейся традиции и конфликтующего с ней опыта. Дело не в антагонизме теории и факта, а в потребности связи словаря традиции и маргинального словаря, который начинает признаваться значимым и тем самым требует увязывания. Но наполнение представлений о массовости богатством содержания в духе гегелевской диалектики будет только одной стороной дела. Ситуация борьбы словарей и попытка сохранить традиционый дискурс вызвана наличием предпосылки, которая сама оставалась за ареной борьбы. Можно предварительно сказать, что подобное генеалогическое исследование погружает нас в сферу философии, а конкретнее в сферу наследия европейской метафизики. Преодоление свойственных метафизике претензий на тотальность позволит увидеть статус массовой культуры в новом свете и выдвинуть некоторые соображения по этому поводу.

    При обращении к истокам более интересно увидеть не причины интереса к феномену массовости и превращения его в значимость, а средства, которыми исследователи пытались обработать новый культурный опыт. Уже здесь приоткрывается потаенное. Интерес Г.Тарда, Г.Лебона и др. к образованию толп, выделение приоритетов в их описании и объяснении не случайны. Используя язык постмодерна, можно сказать, что толпа выступает излишком, опасным добавлением к выработанной классикой парадигме понимания существа человеческого поведения. Согласно последней толп просто не должно быть. Внимание недаром обращено на стирание индивидуального, интеллектуального в толпе, на непосредственность реакции на раздражители. Примечателен сам анализ механизмов реакции, т.е. заражение, внушение, подражание. Истолкование их действия проводится вполне в духе позитивистских психологий, которые, в свою очередь, опираются на парадигму новоевропейского философствования. Это идея представления как результата воздействия вещей на способность восприятия. Это принцип страдания и удовольствия как основополагающих критериев отбора представлений и идея разума как средства правильной организации чувственности. В соответствие с программой Просвещения основной социальной задачей, как и целью истории, считается правильная организация человеческой жизни посредством совершенствования разума. Поэтому венцом торжества культуры видится свободный союз творческих индивидуальностей или связь посредством целей, поставленных разумом или пропущенных через разум. Здесь же лежат основания для деления общества на воспитателей и воспитуемых, и, более широко, представление о человеке как объекте воздействия внешних раздражителей, которое должно было усилиться после дискредитации трансцендентальной философии и возрождения юмизма. Нетрудно заметить истоки позднейших учений о центрах информационного господства и концепций манипуляции сознанием.

    Первую половину XX в. можно считать шоком для интеллектуалов, поскольку возникшее общество радикально отличалось от либеральной утопии XIXв. Ситуация, как известно, была классифицирована как приход т.н. "массового общества", а в самой резкой форме, как "восстание масс". Для нашей темы важно то обстоятельство, что массовость начала трактоваться не как маргинальный сегмент социальной жизни, а как принцип функционирования современного общества в целом. Сама же массовость стала пониматься не в виде прорыва иррационального, а в виде особенностей социальной организации, характеризующейся уравниванием жизни, формированием одинаковых стандартов поведения, потребления. К слову сказать, феноменологическое описание массовости данного типа до сих пор не утратило своей актуальности.  

Задача, вставшая перед интеллектуалами, состояла в  выработке стратегии отношения  к такому массовому обществу. Нетрудно заметить, как начинает происходить  расщепление представления о  массовом. Затруднительно подвергать критике принципы организации индустриального общества, т.е. технику и демократию, поскольку благодаря им был реализован знаменитый критерий прогресса "максимум счастья для максимума индивидов", являвшийся составной частью либеральной утопии. Более того, рациональность данного типа общества, отличающая его от традиционных обществ, не подвергается сомнению, поскольку только благодаря ей влечение к удовольствию оказывается наиболее эффективно удовлетворяемым. Хотя теперь представление о рациональности приходится трансформировать. Достаточно вспомнить рассуждения К.Мангейма о "субстанциональной рациональности" и "рациональности функциональной", когда честь обладания первой отводится элите, а на долю массового человека остается довольство второй. Оправдание планирования и тотального контроля, а значит и уравнивания, приводит к оправданию массовости такого рода.

    Но ситуация характеризуется как кризис. А суть кризиса, видимо, в том, что все этажи общества оказались не готовыми к принятию новых стандартов жизни. Массовый человек "оторван от корней" и слишком резко заброшен в новый мир. Элита ждала реализации утопии о свободной творческой индивидуальности. Социальный механизм дестабилизирован, поэтому всплывает иное массовое, уже хорошо нам знакомое. Речь идет об обнаженности природного, т.е. чистого, амбивалентного по своей натуре влечения. Тем самым воспроизводится представление об индивиде как объекте манипуляций со стороны социальных структур, а значит возможности лепить его согласно внешним меркам. Следовательно, сохраняются представления о предпочтительности западноевропейского проекта, поскольку он наиболее оптимально реализует чувство удовольствия. За этим следует призыв к рациональности, или разумному оправданию наличной действительности и разумному доверию к действиям элиты. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                                              Заключение. 

«Массовую культуру»  называют по-разному: развлекательным  искусством, искусством «анти-усталости», полукультурой. Характеризуя её, американский психолог М. Белл подчеркивает: «Эта культура демократична. Она адресована вам людям без различия классов, наций, уровня бедности и богатства. Кроме того, благодаря современным средствам массовой коммуникации людям стали доступны многие произведения искусства, имеющие высокую художественную ценность».

   Борьба с «массовой культурой», с её открыто антидемократическим содержанием стала одной из важных задач в программах и практике прогрессивных, демократических сил в капиталистических странах. С середины 60-х годов анализ и критика «массовой культуры» во всех формах её проявления успешно развиваются в работах философов и социологов -- марксистов.

   Но,всё же массовая культура, учитывая все эти особенности сознания, предоставляет продукцию, которая легко воспринимается, позволяет окунуться в мир грез и иллюзий, создает впечатление обращения к конкретному индивиду 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                           Список использованной литературы. 

Смольская Е.П. «Массовая  культура»: развлечение или политика? М.: Мысль, 1986 

 Фетисова  Т.А. Культура города. //Человек:  образ и сущность. - М.: ИНИОН, 2000. 

 Энциклопедический  словарь по культурологии. - М.: Центр, 1997. 

 Флиер А.Я.  Культура как фактор национальной  безопасности // Общественные науки  и современность. 1998. № 3. 

Социологический журнал. 1998. № 1/2. С. 66-78 

Разлогов К.Э. и др. Дар или проклятие? Проблемы массовой культуры. М., 1994