Культурологический анализ современного образования

     видеть  в  культуре,—  абсолютная  традиционность,  консерватизм  обычаев  и  обрядов,  отторжение

     любой  социальной  модернизации.  Это  подход,  в  существенной  мере  характерный  для

     дореволюционной  национальной  политики  России  и  возрожденный  в 30-х  гг.  в  СССР  в

     ритуальной  «дружбе  народов»,  нацеленной  на  контролирование  реальных  политических  и

     социально-экономических  противоречий  между  социальными  и  этническими  группами.

     Воспитание  учащихся  в  ключе  подобного  понимания  культуры  в  целом  и «национального

     вопроса»  в культурном развитии в частности  ориентировано на отождествление

     111

     национального с этнографическим, утверждение приоритета фольклорной (этнографической)

     культуры  над  специализированной (элитарной,  профессиональной),  определение функций

     культурной  жизни прежде всего как системы воспроизводства традиций, охраны художественного

     и  этнографического  наследия.  Отношение  к  социальным,  религиозным  и  даже  политическим

     аспектам  культурного  бытия  людей  также  регулируется  степенью  их  традиционности,

     пластичности, идеологической пассивности. Вместе с  тем нельзя не отметить и хорошо развитую в

     этом подходе теорию сохранения реликтовых этносов вместе с кормящей их природной средой, т.

     е. принцип резерваций, удачно зарекомендовавший  себя в случаях с архаическими сообществами,

     зависимыми от устойчивости ландшафтных условий обитания.

     Второй  подход является собственно национальным. В его основе лежит большая или меньшая

     по  выраженности абсолютизация этнокультурных и религиозных различий между  народами в их

     социально-экономических, политических, идеологических, ценностных и пр. интересах и такая же

     абсолютизация  социально-классовых  противоречий между  разными  стратами  внутри  каждого

     народа, а главное — сомнение в возможности  «стратегического компромисса» между  этносами и

     классами  в  этих  вопросах.  Крайними  проявлениями  такого  подхода  являются  нацизм  и

     большевизм,  более  умеренными —  разного  рода «почвенничество», «национал-патриотизм»,

     «коммунизм», «государственничество»  и  т.  п.  В  конечном  счете  именно  эта социально-

     национальная  идеология (при  разных  уровнях  своего  радикализма)  обычно  свойственна

     формирующимся  и  развивающимся  буржуазным  нациям  и  до  последнего  времени  являлась

     наиболее  типичной  при рассмотрении  вопросов  национальных  и социальных  отношений в

     содержании  образования большинства стран.  Сегодня ведущими  интеллектуальными

     авторитетами  мира  эта идеология  признается  не  только  безнравственной,  но  и  противоречащей

     тенденциям  развития  человечества,  постепенно  превращающегося  в системное  содружество

     наций.

     Третий  подход — постнациональный. В его основе  лежат такие  рассмотренные выше

     принципы, как

     112

     неконфронтационная солидарность людей; объединение человечества вокруг общих ценностей

     перед лицом грозящей экологической (военной  и техногенной) катастрофы; отношение  к этносам

     и социальным стратам как к носителям  локальных комплексов исторического  социального опыта,

     очень  различных,  но  принципиально не  противоречащих  друг  другу,  доступных пониманию со

     стороны,  совместимых,  синтезируемых  в  своих  культурных  чертах  и  т.  п.;  доминирующие

     толерантность,  плюрализм  и  релятивизм  во  всех  вопросах культурной  формы (в  отличие  от

     системы культурных  содержаний, в  целом  остающейся  на  просвещенческо-прогрессистских

     позициях)  и эклектичная мультикультурность  как принцип формообразования; «отмена»

     национальности  как  одного  из «публичных»  маркеров  социальной  идентичности  человека,

     «вытеснение»  этого  вопроса  в  область  частной  жизни  индивида (так  же,  как  вопросов  его

     социального  происхождения,  религиозной  веры,  идеологии  и  членства  в политических  партиях,

     состояния  в  браке  и  т.  п.)  и  пр.  Разумеется,  все  эти  идейные  установки  вполне  тривиальны  и

     разрабатывались многими поколениями мыслителей на протяжении тысячелетий. Просто, как  уже

     говорилось  выше,  благодаря «информационной  революции»  и  переходу  к  постиндустриальным

     технологиям  производства,  управления  и  коммуникации,  у  человечества  впервые  возникла

     техническая  возможность реализовать  по  крайней мере  некоторые из  идей  подавления

     конфликтогенного потенциала этничности.

     Вместе  с  тем  при  всей  важности  этнонационального  аспекта в становлении культурной

     компетентности  граждан того или иного общества, не менее значимой в этом вопросе  остается и

     социальная стратифицированность этого общества. Разумеется, в современных индустриальных и, тем более,  постиндустриальных  обществах социальная  структура весьма  далека  от  прежних

     сословно-классовых  характеристик.  Здесь  скорее  следует  говорить  о  полностью

     инкультурированных  группах и группах мигрантов «внешнего пролетариата»,  находящихся на

     различных  стадиях  ассимиляции и инкультурации  в стране  пребывания. Существенную  роль  в

     управлении эти-

     113

     ми  процессами  играет  общая  тенденция  западных  обществ  в  выработке  так  называемых

     «мягких  технологий  социального  взаимодействия»,  выражающихся  порой  в  парадоксальных

     проявлениях пресловутой политкорректности (особенно  в ее национально-расовом проявлении),

     заметного  в  последние  годы  смягчения  жесткости  политико-идеологической  пропаганды (не

     только  антикоммунистической,  что  уже  потеряло  практическую  актуальность,  но  и  пропаганды

     западной  культуры как эталонной).

     В  России  ситуация  с  этими  вопросами  усложняется  в  связи  с  фактически  деградировавшей

     прежней  системой  социальной  структуры  общества,  сломом  прежних  путей  и  каналов

     осуществления  социальной  мобильности  населения,  трансформацией  прежних  элит  и  не

     наладившейся  системой  их  воспроизводства,  а  также  еще  практически  не  сформировавшейся

     новой  структурой  социальных  страт.  В  этих  условиях  говорить  о  каких-либо  параметрах

     общенациональной  культурной  компетентности  для  большинства  российского  населения  не

     приходится.  Даже  такое  важное  средство  выравнивания  черт  культурной  адекватности,  как

     государственные  образовательные  стандарты в  очень небольшой  степени  способны повлиять на

     эту  ситуацию, поскольку  задают  в  качестве  общенациональной нормы  параметры  гуманитарной

     эрудиции  интеллигентской  субкультуры.  Из  мирового  опыта  известно,  что  интеллигентская

     субкультура  по  определению  не  может  стать  общенациональным  и  общесоциальным  образцом,

     хотя  в  рамках  российской  национальной  традиции  понятие «культурности»  человека  в

     существенной  мере сводится к уровню его гуманитарной эрудированности (в отличие от западной

     традиции,  где «культурность» —  это  прежде  всего социальная  адекватность  и воспитанность,

     соответствующая  реальному социальному статусу личности).  Специалистам  памятны попытки

     советской  культурной  политики  сталинских  и  отчасти  хрущевских  времен  использовать

     городскую  интеллигентскую  субкультуру  как  основу  для  формирования  общесоветской

     «народной  культуры»;  из  этого  ничего  не  получилось. Можно  заставить  все  население  страны

     поголовно получить среднее и даже высшее образование, возить

     114

     колхозников автобусами в Большой театр, вменить  пионерам изучение пушкинского «Евгения

     Онегина»  наизусть,  но  даже  эти  чрезвычайные  усилия  не  сделают  из  населения  страны  нацию

     сплошных  интеллигентов.

     Интеллигентность  — в ее социально-функциональном преломлении — это интеллектуальная

     специализация сравнительно  небольшой  группы  особо  талантливых,  образованных,  широко

     эрудированных и специальным образом мотивированных людей на рефлексию и формулирование

     тех самых «правил игры» социального  общежития, о которых шла речь в начале. Это особенный

     (эксклюзивный) социальный заказ, распространяющийся  на очень небольшую часть населения.  Ни

     одно  общество  не  может  позволить  себе  специализировать  на  этой  рефлексии  более 5-10%

     сограждан.  Ни  в  одной  нации  не  найдется  большего  процента  людей  с  требуемым  уровнем

     природных  интеллектуальных  способностей,  с  соответствующей  креативной  психоэнергетикой,

     уровнем  социальных  амбиций  и  т.  п.,  и  соответственно  интеллигентская  субкультура  не может

     быть  актуальной даже для большинства  городского населения.

     В  отсутствие  среди  населения  России  сколько-нибудь  заметного  «среднего  слоя» —  по

     материальному  достатку  и  социальным  притязаниям  —  проблема  формирования  параметров

     общенациональных  стандартов  социальной  адекватности  и  культурной  компетентности

     приобретает виртуальный характер. Теоретически эта задача должна решаться в рамках двух

     параллельно  развивающихся  тенденций.  Во-первых,  в  виде  стихийного  процесса  нормативно-

     ценностной  адаптации  населения  к  реалиям  социально-экономического  состояния  общества.

     Какие бы великодержавные амбиции не волновали  умы и сердца наших сограждан,  совершенно

     очевидно,  что  рано  или  поздно  эти  амбиции  подвергнутся  существенной  корректировке  на

     основании  признания  реальных  возможностей  страны  с  точки  зрения  ее  места  в общем

     мироустройстве. Только люди с расшатанной психикой могут претендовать на великодержавный

     статус  при том уровне экономического достатка, который в настоящее время наблюдается. А это в

     свою  очередь задает опреде-

     115

     ленные  социальные  ожидания  от  жизни  и  культурные  требования  к  себе  и  окружающим,