Автор работы: Пользователь скрыл имя, 15 Октября 2012 в 02:02, доклад
Соотношение коллективного интеллекта и индивидуального составляет проблему не только не изученную, но в полном объеме еще и не поставленную. Можно сказать, что коллективный интеллект вторичен по отношению к индивидуальному и подразумевает его существование. Глубокие материальные различия в их организации делают значимой задачу сопоставления, так как в процессе ее разработки понятие интеллектуальной деятельности будет отделено от конкретно данных нам ее реализаций и собрано как функциональная модель.
И.Н. Бударов ст. гр. НТ-101
Нуч. рук. Е.В. Ишимская
КУЛЬТУРА КАК КОЛЛЕКТИВНЫЙ ИНТЕЛЕКТ
Рассмотрение культуры как единого семиотического механизма позволяет увидеть в ней объект интеллектуального типа. Культура как целое обладает аппаратом коллективной памяти и механизмами выработки так называемых новых сообщений на принципиально новых языках, то есть создания новых идей. Совокупность этих качеств позволяет рассматривать культуру как коллективный интеллект.
Соотношение коллективного интеллекта и индивидуального составляет проблему не только не изученную, но в полном объеме еще и не поставленную. Можно сказать, что коллективный интеллект вторичен по отношению к индивидуальному и подразумевает его существование. Глубокие материальные различия в их организации делают значимой задачу сопоставления, так как в процессе ее разработки понятие интеллектуальной деятельности будет отделено от конкретно данных нам ее реализаций и собрано как функциональная модель.
Культуролог А.С Кармин полагает что «подобно интеллекту индивида, культура» — «интеллект общества:
Возможность сопоставить с искомым искусственным интеллектом не единственный естественный объект - интеллект отдельной личности, - а уже два материально разнородных, но функционально однородных объекта, позволяет внести ясность в вопрос: что составляет сущность интеллектуальной деятельности, а что относится к известных нам ее формам и, что должно быть присуще устройству, которое определится как думающее.
Коллективный интеллект как образец для искусственного обладает некотррыми преимуществами по сравнению с индивидуальным. Представляя устройство, созданное историей человечества, его механизмы выявлены в языках культуры и закреплены многочисленными текстами, в отличие от скрытых языков человеческого мозга. В ходе предшествующего изучения культур накоплен огромный материал, который при соответственной интерпретации может раскрыть исключительно интересные интеллектуально-мнемонические механизмы.
Общепринятого у определения интеллектуального поведения нет. Если обратиться к общепонятным определениям разума, то они сведутся к способности осуществлять в изменившихся условиях, поведение, которое было бы одновременно новым и целесообразным. Переведя это требование на язык семиотики, можно представить себе новую ситуацию как подлежащий расшифровке текст на языке, который расшифровщику неизвестен, и задачу можно бы сформулировать как способность создавать новые языки. Одновременно и новое поведение будет интерпретироваться как создание новых и правильных текстов.
В связи с этим вопрос о природе новых текстов (или сообщений) приобретает особое значение. Под новым текстом мы будем понимать такое сообщение, которое не совпадает с исходным и не может быть из него автоматически выведено. Следовательно, все осуществленные в соответствии с заданными правилами трансформации исходного текста не создают нового сообщения, так как исходный текст и любая его правильная трансформация, могут рассматриваться как одно и то же сообщение. Таким образом, возникает противоречие между понятиями «новый» и «правильный» текст. Однако новый текст (т. е. некоторое поведение) должен быть правильным в том смысле, чтобы быть эффективно взаимосвязанным с изменившимися условиями. В этом случае на его основе можно сформулировать новые правила, при которых он будет выглядеть вполне закономерным, что можно объяснить, как создание текстов, бы правильных и полезных в рамках некоторого нового, имеющего появиться, языка.
Можно сделать вывод, что любое устройство, претендующее на качество интеллектуальности, должно обладать таким механизмом преобразования текстов, который в определяемой части не бы был подвергнут последовательно трансформации в некотором и потом обратном направлениях, не давал бы восстановления исходного сообщения.
По словам Ю. М. Лотмана «Широкий круг наук о человеке - от этнологии Марселя Мосса и Клода Леви-Строса до теории информации, лингвистики, семиотики - исходит из того, что в основе общения людей лежит акт коммуникации, который рассматривается как обмен эквивалентными сущностями: эквивалентными товарами в процессе торговли, эквивалентными женщинами в процессе брачных контактов между коллективами, эквивалентными знаками в структуре семиотических общений»[2, c. 560].
Сущность процесса коммуникации представляется, в том, что некоторое сообщение в результате кодировки передается от посылающего к получателю. При этом самая основа акта в том, что второй получает то самое сообщение, которое передал первый. Функциональная установка такой схемы коммуникации, объясняя механизм циркуляции уже имеющихся сообщений в том или ином коллективе, не только не объясняет возможность возникновения новых сообщений внутри цепи «адресант-адресат». Следовательно, все научные построения, анализирующие циркуляцию сообщений внутри какой-либо одной коммуникативной цепи, обогащая наши представления относительно форм передачи, накопления и хранения информации, ничего не прибавляют к нашим знаниям о возникновении нового сообщения.
Особенностей существования культуры как целого является то, что внутренние связи, обеспечивающие ее единство, осуществляются с помощью семиотических коммуникаций - языков. В этом смысле Лотман определяет культуру как «полиглотический механизм»[3, c.562]. Этим культура как «сверхбиологическая» индивидуальность отличается от любых биологических индивидуальностей, внутренние связи которых реализуются с помощью биологических, а не семиотических коммуникаций. Однако семиотическая (т.е. знаковая) коммуникация есть связь между двумя (или несколькими) полностью автономными единицами., что семиотическая связь представляет, с точки зрения целого, менее эффективную систему: в отличие от доязыковых импульсов биохимического и биофизического характера, знаки языка могут быть восприняты и не восприняты, быть ложными или истинными, быть поняты адекватно или неадекватно. М.Ю. Лотман приводит пример типичной языковой ситуации: «…передающий дезинформирует воспринимающего или воспринимающий искаженно расшифровывает сообщение, неизвестны доязыковым коммуникациям. В связи с этим язык является инструментом, пользование которым порождает многочисленные трудности. И тем не менее появление семиотических коммуникаций ознаменовало собой гигантский шаг в сторону устойчивости и выживаемости человечества как целого.Понять это помогает Лотман писавший: «придется обратить внимание на особенность, являющуюся непреложным законом для сверхсложных систем кибернетического типа: устойчивость целого возрастает с возрастанием внутреннего разнообразия системы. Разнообразие же связано с тем, что элементы системы одновременно специализируются как ее части и приобретают возрастающую автономию как самостоятельные структурные образования. Но на этом процесс не останавливается. Автономные «для себя» элементы системы с позиции целого выступают как одинаковые и полностью взаимозаменимые. Однако здесь включается в работу новый механизм: естественный «разброс» вариантов в природе приводит к тому, что структурно одинаковые элементы реализуются в виде вариантов. Однако эта вариативность не становится структурным фактом и, с позиций структуры как таковой, не существует. Следующем этап: связь между элементами осуществляется с помощью знаковой коммуникации, а это стимулирует их самостоятельность, что, в свою очередь, приводит к тому, что индивидуальные различия превращаются в структурные, а сами элементы - в индивиды (личности).» [3, c. 562].
Процесс этот может быть пояснен с помощью такого примера из биологии. Простейшая форма биологического размножения - деление одноклеточных организмов. В этом случае каждая отдельная клетка полностью независима и не нуждается в другой. Следующий этап - разделение биологического вида на два половых класса, причем для продолжения рода необходимо и достаточно любого одного элемента из первого и любого одного элемента из второго класса. Появление зоосемиотических систем заставляет рассматривать индивидуальные различия между особями как значимые и вносит элемент избирательности в брачные отношения высших животных. Культура возникает как система дополнительных запретов, накладываемых на физически возможные действия. Сочетание сложных систем брачных запретов и структурно значимых их нарушений превращает адресата и адресанта брачной коммуникации в личности. Данное природой «мужчина и женщина» сменяется данным Культурой «только этот и только эта». При этом именно вхождение отдельных человеческих единиц в сложные образования Культуры делает их одновременно и частями целого, и неповторимыми индивидуальностями, разница между которыми является носителем определенных социальных значений.
Приведенный пример показывает, что по мере усложнения системы происходит нарастание автономности ее частей, а в сверхсложных системах этот процесс приводит к замене понятия «структурный узел» понятием «личность». Однако закономерен вопрос: как влияет этот процесс на эффективность системы?
Лотман объясняет это тем, что с этим связано свойство культуры, которое можно охарактеризовать как принципиальный «полиглотизм»[4, c. 564]. Ни одна культура не может удовлетвориться одним языком. Минимальную систему образует набор из двух параллельных языков, - например, словесного и изобразительного. В дальнейшем динамика любой культуры включает в себя умножение набора семиотических коммуникаций. Поскольку образ внешнего мира, переведенный на тексты того или иного языка, подвергается моделирующему воздействию последнего, система, получает в свое распоряжение для каждого внешнего объекта целый набор моделей, чем восполняет неполноту своей информации о нем. Чем выше трудность перевода данного языка текстов на другие языки, тем своеобразнее будет его способ моделирования и, следовательно, тем полезнее он будет для системы в целом.
Таким образом, внутренний механизм культуры предполагает определенную спецификацию как отдельных языков, так и возникающих замкнутых узлов – «личностей», что вызывает ситуацию непереводимости между текстами, возникающими на этих языках, или моделями мира, организующими эти личностные миры. Возникает ситуация типа той, которая существует и при художественном переводе: требование перевода при заведомой его невозможности заставляет устанавливать соответствия, имеющие метафорический характер. Элементу в переводимом тексте в переводе может соответствовать некоторое множество элементов, и обратно. Установление соответствия всегда подразумевает выбор, сопряжено с трудностями и имеет характер озарения. Именно такой перевод непереводимого и является механизмом создания новой мысли. В основе его лежит не однозначное преобразование, а некоторая приблизительная модель, метафора.
В этом случае наблюдается поразительный изоморфизм между культурой - механизмом коллективного сознания и индивидуальным сознанием. В виду имеется факт принципиальной асимметрии человеческого мозга - семиотическую спецификацию в работе левого и правого полушарий. В. В. Иванов, связавший эту особенность структуры мозга с асимметрией человеческой культуры, в ряде докладов, прочтенных на заседаниях семиотических семинаров ВИНИТИ (Москва) в 1975 г., отмечал, что «появление таких фундаментальных свойств человеческого сознания, как язык, основные общечеловеческие семиотические модели и др., видимо, датируется тем же периодом, что и специализация полушарий мозга»[5, c. 225-235].
Аналогия между асимметрией культуры и асимметрической структурой мозга выдвигает вперед соотношение дискретных и недискретных языков и проблему взаимной эквивалентности создаваемых на них текстов. языки находятся еще в начальной стадии изучения, и мы практически не имеем аппарата для их описания. Между тем роль их (как и «правополушарного» сознания) не является вспомогательной. В. В. Иванов писал: «Можно предположить, что для того, чтобы наша искусственная система была «думающей, в нее придется встраивать некоторое устройство, которое условно можно было бы определить как блок детского сознания»[6, c. 55]. Полярная противоположность создаваемых здесь текстов механизму логико-дискретного мышления обеспечит при переводе текстов необходимую окраску, в результате чего будут возникать новые сообщения.
А.С. Кармин выделянет не менее актуальной «проблему природы культурной памяти коллектива»[7, c. 274]. Она также захватывает вопросы механизмов физиологии индивидуальной памяти, структуры общественной памяти и пути развития оптимальных форм машинной памяти.
В ходе исторического развития наступил, момент, когда число текстов, подлежащих запоминанию, превысило возможности индивидуальной памяти человека. Возникла письменная культура, создающая возможность фиксировать в памяти коллектива безграничное число текстов. Значение письменной памяти было так велико, что, библиотеки стали отождествляться в сознании людей с самим понятием памяти. Между тем эпоха письменности привела к доминированию наименее компактных способов фиксации - закреплялись отдельные готовые тексты. Между тем анализ того, какими способами культура концентрирует в себе сведения об ее прошлых состояниях, ставит нас перед исключительными, с точки зрения технической эффективности, структурами памяти. Механизмы памяти культуры обладают исключительной реконструирующей силой. Это приводит к парадоксальному положению: из памяти культуры можно извлечь больше, чем в нее внесено. Эта способность ретроспективно наращивать память говорит о принципиально ином ее устройстве, чем то, которым до сих пор наделяются искусственные интеллектуальные устройства.
По Лотману «память культуры, так же «полиглотична» на базе исходного двуязычия», как и структура человеческого мозга и модель культуры»[8, c. 568]. Оба типа памяти ориентированы на фиксирование кодов, а не текстов, однако природа этих кодов различна: одни приближаются к устройствам логического типа; другие - к целостным моделям типа описания идей. Исключительно активную роль в организации памяти культуры играют самоописания прошлого опыта культуры.
Органически связаны со структурой памяти культуры механизмы ее полезного и целенаправленного забывания, изучение которых также может дать исключительно много для общей теории Разума.
На примере культуры как интеллектуального устройства можно убедиться, что память не некоторое неподвижное хранение, а механизм активного и постоянно нового моделирования.
Список литературы