Игровая концепция культуры Й. Хейзинги

    Игровой элемент в жизни Рима более ясно раскрывается в выражении “Хлеба и зрелищ!” - как выражении того, что народ требовал от государства. В эпоху Римской империи “на всей цивилизации лежит фальшивый внешний глянец. И религия, и искусство, и литература были призваны уверять, что с Римом все в порядке, его изобилие обеспечено, а победоносная мощь не вызывает сомнений”[21,c.171]. Об этом говорят горделивые здания, Колонны, воздвигнутые в честь побед, триумфальные арки, алтари с их рельефами, стенная роспись в жилищах. Священные и мирские изображения в римском искусстве сливаются воедино. Во всем этом есть некоторая доля несерьезности, желание укрыться в идиллию, чем культура и выдает свой упадок. Её игровой элемент выступает явно на первый план, но он не обладает более никакой органической функцией в устройстве и событиях общественной жизни.

    Политика  императоров также определялась потребностью то и дело громогласно  провозглашать общественное благо, прибегая при этом к древним сакральным игровым формам. Римское общество не могло жить  без игр. Они были для него такой же основой существования, как и хлеб. Ведь это были священные игры, и народ имел на них священное право. В итоге, жизнь превратилась в протекающую в рамках культуры игру, в которой фактор культа все еще удерживается как форма, но священного там уже не осталось [11]. 

    3.2. Игровой элемент средневековой культуры. 

    Об  игровом элементе средневековой  культуры Й. Хейзинга рассказывает в  работе “Осень средневековья”. Средневековый мир полон игры, резвой, необузданной народной игры, полон языческими элементами, которые, утратив сакральное значение, превратились в чисто шуточные обряды, в помпезные и величественные рыцарские игры, утонченную игру куртуазной любви и великое множество иных форм. В большинстве случаев, прямая культуросозидающая функция всем этим игровым формам уже несвойственно, так как крупные формы в культуре: поэзию и обряды, философствование и науку, политику ведения войн - эта эпоха уже унаследовала из своего античного прошлого.

    В эпоху Ренессанса и Гуманизма  духовная атмосфера была наполнена игрой. Й. Хейзинга указывает, что “одновременно утонченная и при этом свежая и сильная устремленность к прекрасной и благородной форме - не что иное, как игровая культура”[21,c.174]. Все великолепие Ренессанса  - это радостное и торжественное облачение в наряды, порождаемого фантазией идеального прошлого. Ренессанс пробуждал два в высшей степени игровых вида образного воплощения жизни - пастораль и рыцарство - к новой жизни, а именно к жизни в литературе и в празднике.

    Главная игровая составляющая XVII столетия это Барокко. С представлением о барокко связывается картина сознательно преувеличенного, намеренного выставляемого напоказ, заведомо надуманного. Формы искусства барокко были и остаются в полном смысле этого слова искусственными [3]. Склонность к утрированию, которая присуща XVII столетию, очевидно, может быть, понята лишь исходя из глубоко игрового содержания самого творческого порыва. Чтобы от всего сердца наслаждаться Рубенсом, Вонделом или Бернини, нужно начать с того, что не воспринимать их формы выражения чересчур лишь “взаправду”. Всеохватывающее моделирование жизни, духа и внешнего облика по выкройке Барокко находит поистине разительное подтверждение в одежде (парадный мужской костюм, парик).

    Еще более живой элемент игры, по мнению автора “Человека играющего” присущ эпохе Рококо. Именно там игровые качества расцветают столь пышно, что само определение Рококо едва ли может обойтись без прилагательного игривый.   В моде тяготение к красоте с обуревающими людей страстями и чувствами: кокетством, тщеславием, выставлением своих достоинств; в стиле - это тяготение к красоте, выкристаллизовывается в чистом виде. Редко до такой степени сближаются  друг с другом стиль и мода, и тем самым игра и искусство, как в Рококо [11]. Игровые качества культуры  XVIII века ушли гораздо глубже, в искусство управления государством: политика кабинетов, политические интриги и авантюристы - поистине все это никогда еще не было настоль игрою.

    Со  второй половины XVIII века настроение эпохи  рождалось в игре, это справедливо, как для нового классицизма, так и для образов, вдохновлявших романтиков, а факты истории говорят о том, что романтизм родился в игре и из игры (Уолпол “Замок Отранто” - первый, беспомощный опыт романа ужасов, то ли из каприза, то ли от скуки). Еще одним подтверждением игрового фактора является направление сентиментализма XVIII века.

      Й. Хейзинга отмечает, что различать  содержание культурных импульсов  от столетия к столетию становится  все труднее. К прежнему сомнению: серьезно это или игра - все более примешивается  подозрение в лицемерии и притворстве.[21,c.189]

    В XIX веке буржуазные идеала благополучия стали овладевать духом общества. Переоценка экономического фактора  в обществе и духовном состоянии  личности была в известном смысле естественным результатом рационализма и утилитаризма, которые убили тайну как таковую и провозгласили человека свободным от вины и греха. Великие течения мысли этого времени почти все были направлены против игрового фактора в общественной жизни (либерализм, социализм, политический утилитаризм и т.д. - все это виды деятельности, серьезные до последней капли. Культура в значительно меньшей степени разыгрывается по сравнению с предыдущими периодами.

    Подводя итог о XIX  веке, можно свидетельствовать, что почти во всех явлениях культуры игровой фактор заметно отступает здесь на второй план. Как духовная, так и материальная организация общества были препятствием для сколько-нибудь явного воздействия этого фактора. Общество стало чересчур сознательно воспринимать свои стремления и интересы. Оно полагало, что уже выросло из своих детских одежд, стараясь воплотить в жизнь научные замыслы по достижению собственного земного благополучия. Идеалы труда, всеобщего образования и демократии едва ли не оставили место вечному началу игры. 

    3.3.Игровой элемент современной культуры.

    На  первый взгляд кажется, что утрату игровых  форм в общественной жизни компенсирует спорт. Но Й. Хейзинга утверждает, что  из игрового содержания спорт растерял самое лучшее. Игра, по его мнению, обрела серьезность, игровое настроение из неё улетучилось, так как спортивные состязания уже не связаны с чем-то священным, в них древний игровой фактор уже успел отмереть. И причинами этого явления являются “техничность, организованность, материальная оснащенность и научное осмысление, что в коллективном и публичном занятии ею возникает угроза потери самого духа игры”.

    Й. Хейзинга доказывает, что в современной  культуре существует две тенденции: с одной стороны, в случае спорта - это игра, все более жесткая  в своей серьезности, но при этом считающаяся игрой; в другом случае - серьезное занятие, вырождающееся в игру, но продолжающееся считаться серьезным. Но оба эти явления объединяет сильное агональное чувство, которое по-прежнему правит миром, хотя и в иных формах, чем раньше (например, коммерческая соревновательность).

    Относительно  искусства Хейзинга считает, что  “современный аппарат организации  общественной жизни, с литературно  изощренной художественной критикой, с выставками и лекциями, призваны к тому, чтобы повышать характер художественных манифестаций”[21,c.193].

    Исследователь отмечает, что современная наука  придерживаясь строгих требований точности и любви к истине, относительно мало доступна для игрового подхода  и обнаруживает меньше игровых черт, чем в ранние годы её возникновения или в период её оживления, в период Ренессанса до XVIII века.

    В общественной жизни происходит следующее: с одной стороны - речь идет о притворной игре (игровые формы используются для сокрытия намерений общественного  или политического характера), с другой стороны, можно пойти по ложному следу, так как есть понятие, демонстрирующее видимость свойств игры (жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам). Это явление Й. Хейзинга называет пуэрелизмом.

    Поэтому игровой элемент культуры с XVIII века утратил свое значение в тех областях, где он чувствовал себя “как дома”. Современную культуру едва ли уже играют, а там, где кажется, что её все же играют, эта игра притворна. Так, в качестве примера автор обращается к внешней политике государств, где остается “мало поводов думать о сфере игры”[21,c.198]. Но и здесь Й. Хейзинга, верный своей теории, отмечает, что утрачены лишь старые архаические элементы войны, но все же они остаются. Ведь “война, со всем тем, что её вызывает и ей сопутствует, неизменно оказывается опутанной демоническими сетями игры”[21,c.199].

    Современное общество вынуждает все более  расширять спектр социальных ролей, которые призван играть человек. Однако он не может выполнять все  возложенные на него функции разом, поэтому игра все больше приобретает формы лицемерия. 
 
 

 
                                                                Заключение.

    Игровая концепция культуры, сформулированная Й. Хейзинга, рассматривает игру как  первооснову культуры, культура возникает  в форме игры. Культура возникает и развертывается в игре, носит игровой характер. Это является исходной предпосылкой названной концепции. 

    Игра, с точки зрения Й. Хейзинги, это  всеобъемлющий способ человеческой деятельности, универсальная категория человеческого существования.

    Игра - это не манера жить, а структурная  основа человеческих действий. А для  того, чтобы игровое содержание культуры было культуросозидающим, оно должно оставаться чистым. Цель игры - в ней  самой. Игра сама по себе, в самом  начале, лежит вне сферы нравственных норм. Она не может быть не дурной не хорошей. Нравственный, так же как и безнравственный, поступок совершается по тем или иным правилам той или иной игры. В сущности, игра несовместима с насилием. Именно нравственные поступки свидетельствуют о должном соблюдении “правил игры”. Ведь нравственность есть не что иное, как укорененная в прошлом традиция. Безнравственность, с данной точки зрения, это намеренно избранное положение “вне игры”, то есть нечто абсурдное по определению. В этом случае, серьезное не является антонимом игры, ее противоположность — бескультурье и варварство.

    Говоря  об игровом факторе, Й. Хейзинга убедительно  показывает его чрезвычайную действенность  и чрезвычайную плодотворность при  возникновении всех крупных форм общественной жизни. Будучи её существенным импульсом, игровые состязания, более древние, чем сама культура, исстари наполняли жизнь и, подобно дрожжам, способствовали росту и развитию форм архаической культуры. Культ рос в священной игре. Поэзия родилась в игре и продолжала существовать в игровых формах. Музыка и танец были чистой игрою. Мудрость и знание обретали словесное выражение в освященных обычаем играх, проходивших как состязание. Право выделилось из игр, связанных с жизнью и отношениями людей. Улаживание споров оружием, условности жизни аристократии основывались на игровых формах. Поэтому вывод здесь может быть только один: культура, в её первоначальных фазах, играется. Она не произрастает из игры, как “живой плод, который освобождается из материнского тела, она развертывается в игре и как игра”[21,c.168].

    Таким образом, подлинная культура не может  существовать без игрового содержания, так как культура предполагает определенное самоограничение, определенную способность  не воспринимать свои собственные устремления, как нечто предельное и наивысшее, но видеть себя отгороженной некоторыми добровольно приятыми границами.

    Й. Хейзинга подчеркивает, что культура все еще хочет, чтобы её “играли” - по взаимному соглашению относительно определенных правил [21,c.168].

    Тяжело  смотреть на все наши деяния с точки  зрения игры. В глубочайших недрах человеческого существа что-то словно бы противится этому. Но и в драматическом сгущении важнейших моментов жизни человечества все происходящее не выходит за рамки парадигмы игры вообще. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    Список  использованной литературы.

    1. Андреев А.Н. Культурология. Личность  и культура. Минск, 1998.

    2. Аникеева Н.П., "Педагогика и  психология игры". М.,1986

    3. Антология исследования культуры. - СПб., Т.1, 1997.

    4. Берлянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово, 1992.

    5. Богомолова Н.Н., "Ситуационно  – ролевая игра, как активный  метод социально – психологической  подготовки // Теоретические и методологические  проблемы социальной психологии". М.,1977.

    6. Выготский Л.С. Игра и её роль в психологическом развитии ребенка //Вопросы психологии. 1966, №6.

    7. Гуревич П.С. Игра / Культурология.  XX век. Словарь. - СПб., 1997.

    8. Гуревич П.С. Культурология. - М.. 1998.

    9. Запорожец А.В., Маркова Т.А., "Игра  и её роль в развитии ребенка дошкольного возраста". М.,1978.

    10.История  и культурология. М., 1999.

    11.Культурология. XX век. Антология. - М., 1995.

    12. Культурология. XX век. Словарь. - СПб., 1997.

    13.Лагунова  В.Н. Игры преследования и введение  в теорию игр. Тверь, 1993.

    14.Сапронов П.А. Культурология. Курс лекций по теории и истории культуры. - СПб., 1998.