Таким образом, игра, с точки
зрения игровой концепции культуры Й.
Хейзинги, это некоторая свободная деятельность,
которая осознается как “ненастоящая”,
несвязанная с обыденной жизнью, но, тем
не менее, могущая полностью захватить
играющего; которая не обуславливается
никакими ближайшими интересами (материальными
или доставляемой пользой); которая протекает
в особо отведенном пространстве и времени,
упорядочена и в соответствии с определенными
правилами, и вызывает к жизни общественные
объединения, стремящиеся окружить себя
тайной или подчеркивает свою необычность
по отношению к прочему миру своеобразной
одеждой и обликом.
Функция игры здесь сводится
к двум аспектам: игра - это борьба за что-то
или показ этого что-то. Обе эти функции
могут и объединятся, так как игра “показывает”
борьбу за что-то, или же превращается
в состязание в том, кто именно сможет
показать что-то лучше других.
“Показывать” или “представлять”
- значит “ставить перед глазами”. Это,
может быть, простой показ перед зрителями
чего-либо данного самой природой (у животных),
у детей эти представления наполнены образами.
Однако, Й. Хейзингу больше всего интересует
духовный элемент в священных культовых
представлениях. “Священное представление
- это больше, нежели мнимое претворение,
больше, чем символическое претворение;
это - мистическое претворение. Участвующие
в культовом действии убеждены, что оно
претворяет в жизнь некое благо. Интересно,
что такое представление сохраняет все
формальные признаки игры, но с концом
игры его действие не прекращается, а продолжает
действовать в обыденном внешнем мире.
Анализ человеческой культуры
позволяет говорить, что игровой характер
может быть присущ самым возвышенным действиям
(игра спортсмена, актера, скрипача), но
можно ли утверждать что священнослужитель,
совершая ритуал жертвоприношения, продолжает
оставаться в рамках игры? Автор “Человека
играющего” доказывает, что священнодействие
есть игра по своей форме, поскольку оно
всех, кто в нем участвует, переносит в
иной мир, отличный от обыкновенного. Здесь
Й. Хейзинга ссылается на Платона, который
тождество игры и священнодействия принимал
как безусловную данность, потому как
считал, что только Бог достоин блаженной
серьезности, тогда как человек сотворен
игрушкою Бога. Поэтому “жить, должно
играя в добрые игры, принося жертвы, в
пении и танцах, дабы, возможно, было сыскать
расположение богов, и врагам дать отпор,
и победить их в бою”6.
Можно соглашаться или не соглашать
с мнением этого величайшего философа
древности, но вывод, следующий из этого
отождествления, вполне соответствует
общей концепции культуры Й. Хейзинги.
Священнодействие не принижается тем,
что его называют игрою, но сама игра возвышается
тем, что понятие это возводят вплоть до
высочайших областей духа.
Итак, чем же определяется внутренняя
связь культа с игрою? Пространственная
выхваченность этой деятельности из обыденной
жизни, то есть отгороженность от священного
места есть первый признак сакрального
действия. Для священнодействия характерно
то, что жертвоприношение происходит на
священном месте, также, как, например,
отправление правосудия. Для игры тоже
характерна отгороженность: ипподром,
теннисный корт и т.д. это общее сходство
объясняется следующим образом: отвести
от святилища пагубные воздействия, которые
могут ему угрожать из вне. Таким образом,
освященное действие формально совпадает
с игрой.
Й. Хейзинга пытается определить
границу между священным действие и игрою:
игровое настроение по своему типу изменчиво
- в любую минуту может вступить в свои
права обычная жизнь. Совсем по-другому
обстоит дело с настроением священных
празднеств, прервать которые нельзя.
И все же, священная игра, столь необходимая
для блага общества, чреватая космическим
видением и социальным развитием, всегда
лишь игра, деятельности которой протекает
вне и поверх сферы трезвой обыденной
жизни с её нуждой и серьезностью.
Заканчивая анализ характера
и значения игры как явления культуры,
следует сказать, что Хейзинга оставляет
один неразрешенный вопрос: как человек
поднялся от низших форм религии к высшим?
Ставя этот вопрос, автор дает вполне определенный,
хотя и краткий ответ: оценка священной
мистерии как наивысшего достижимого
выражения того, к чему нельзя подойти
чисто логически, ни в коей мере не устраняется.
Освященное действие некоторыми своими
сторонами во все времена остается включенным
в категорию игры, но наличие такой
подчиненности не мешает нам признавать
его священный характер.
Заключение
Игровая концепция культуры, сформулированная
Й. Хейзинга, рассматривает игру как первооснову
культуры, культура возникает в форме
игры. Культура возникает и развертывается
в игре, носит игровой характер. Это является
исходной предпосылкой названной концепции.
Игра, с точки зрения Й. Хейзинги, это
всеобъемлющий способ человеческой деятельности,
универсальная категория человеческого
существования.
Игра - это не манера жить, а структурная
основа человеческих действий. А для того,
чтобы игровое содержание культуры было
культуросозидающим, оно должно оставаться
чистым. Цель игры - в ней самой. Игра сама
по себе, в самом начале, лежит вне сферы
нравственных норм. Она не может быть не
дурной не хорошей. Нравственный, так же
как и безнравственный, поступок совершается
по тем или иным правилам той или иной
игры. В сущности, игра несовместима с
насилием. Именно нравственные поступки
свидетельствуют о должном соблюдении
«правил игры». Ведь нравственность есть
не что иное, как укорененная в прошлом
традиция. Безнравственность, с данной
точки зрения, это намеренно избранное
положение «вне игры», то есть нечто абсурдное
по определению. В этом случае, серьезное
не является антонимом игры, ее противоположность
- бескультурье и варварство.
Говоря об игровом факторе, Й. Хейзинга
убедительно показывает его чрезвычайную
действенность и чрезвычайную плодотворность
при возникновении всех крупных форм общественной
жизни. Будучи её существенным импульсом,
игровые состязания, более древние, чем
сама культура, исстари наполняли жизнь
и, подобно дрожжам, способствовали росту
и развитию форм архаической культуры.
Культ рос в священной игре. Поэзия родилась
в игре и продолжала существовать в игровых
формах. Музыка и танец были чистой игрою.
Мудрость и знание обретали словесное
выражение в освященных обычаем играх,
проходивших как состязание. Право выделилось
из игр, связанных с жизнью и отношениями
людей. Улаживание споров оружием, условности
жизни аристократии основывались на игровых
формах. Поэтому вывод здесь может быть
только один: культура, в её первоначальных
фазах, играется. Она не произрастает из
игры, как «живой плод, который освобождается
из материнского тела, она развертывается
в игре и как игра».
Таким образом, подлинная культура не
может существовать без игрового содержания,
так как культура предполагает определенное
самоограничение, определенную способность
не воспринимать свои собственные устремления,
как нечто предельное и наивысшее, но видеть
себя отгороженной некоторыми добровольно
приятыми границами.
Й. Хейзинга подчеркивает, что культура
все еще хочет, чтобы её «играли» - по взаимному
соглашению относительно определенных
правил.
Тяжело смотреть на все наши деяния с
точки зрения игры. В глубочайших недрах
человеческого существа что-то словно
бы противится этому. Но и в драматическом
сгущении важнейших моментов жизни человечества
все происходящее не выходит за рамки
парадигмы игры вообще.
Список используемой литературы
- Андреев А.Н. Культурология. Личность
и культура. Минск, 1998.
- Антология исследования культуры. - СПб., Т.1,
1997.
- Берлянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово, 1992.
- Берлянд И.Е. Игра как феномен сознания. Кемерово, 1992, ст.48
- Хейзинга Й. Homo Ludens; Статья по истории культуры, М., 1997
- Хейзинга Й., "В тени завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992
- http://studopedia.ru/
1 Хейзинга Й., "В тени
завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992, ст.21
2 Хейзинга Й., "В тени
завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992, ст.22
3 Хейзинга Й., "В тени
завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992, ст.23
4 Хейзинга Й., "В тени
завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992, ст.24
5 Берлянд И.Е. Игра как
феномен сознания. Кемерово, 1992, ст.48
6 Антология исследования
культуры. - СПб., Т.1, 1997, ст.37