Теологический подход к изучению преступности

§ 6. Теологический  подход к изучению преступности

Преступность всегда оставалась в значительной мере феноменом  загадочным. Ее сущность нередко ускользает от исследователя. Бельгийский криминолог А. Принс по этому поводу заметил: «Среди тайн, которые нас окружают, существование зла на земле — одна из самых необъяснимых; все философские системы пытались проникнуть в нее и все учения о божественной справедливости пытались примирить усовершенствование с существованием зла»'.Теологический подход к анализу преступности наиболее активно разрабатывался в средние века такими теологами, как А. Августин, Ф. Аквинский и др. Как правило, теологические трактовки преступности связывали общественно опасное деяние с происками дьявола и были основой карательной практики религиозных судов2. В некоторых современных исламских государствах практика шариатских (религиозных) судов является весьма устойчивой. Сегодня достаточно активно возрождается интерес к христианским теологическим учениям и в России3, а в отдельных ее регионах (Чечня) в конце XX века активно функционировали шариатские суды и практиковались религиозные подходы к воздействию на преступность.

Исследуя теологическую  модель преступника, A.M. Яковлев отмечал  следующие черты данного подхода: «Понятие преступного связывается  с крайними проявлениями зла, преступным считается посягательство на высшее добро... Преступник же — непосредственное воплощение (персонификация) зла»4. Анализи­руя мистические корни насильственной преступности, М.П. Клейменов делает вывод: «Связь мистицизма с насилием прослеживается исторически по двум направлениям: как поклонение демоническим культам и как богоборчество»5. 

Преступность как  объект исследования

Интересную интерпретацию  теологической концепции преступности приводит Ф.М. Достоевский: «Все эти  ссылки в работы, а прежде с битьем, никого не исправляют, а, главное, почти  никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не только не уменьшается, а чем далее, тем  более нарастает... И выходит, что  общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть и отсекается вредный член механически и ссылается  далеко, с глаз долой, но на его месте  тотчас же появляется другой преступник, а может, и два другие. Если что и охраняет общество в наше время и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает, то это опять-таки единственно лишь закон Христов, сказывающийся в сознании собственной совести. Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает вину свою перед самим обществом...»'. Здесь же можно найти и рекомендации по социальному переустройству: «...надо, чтобы не церковь перерождалась в государство, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью»2.

Основная криминологическая  идея теологов: преступность — проявление зла. Преступление есть результат того, что человек либо отвернулся от бога (безверие), либо оказался во власти дьявола (сатанизм).

Идеи, вырабатываемые в рамках теологического подхода  к анализу преступности, достаточно сложны. Многие из них носят трансцендентный (недоказуемый на уровне научных аргументов) характер. В то же время они открывают  новую грань бытия, новую плоскость  изучения криминальных явлений. Они  могут быть положены в основу соответствующих  научных гипотез, имеют колоссальную мировоззренческую значимость. К  числу таких идей относятся: 

— преступность есть зло. Отрицание ее — добро;

— цель воздействия  на преступность — движение общества к высшей справедливости посредством  разрешения противоречий между добром и злом; 

' Достоевский Ф.М.  Братья Карамазовы // Поли. собр. соч. М., 1976. Т. 14. С. 59—60.         

Глава II 

— борьба с преступностью  осенена богом. В приверженности идеалам добра — залог успеха (в то время как многие люди находятся  во власти иллюзии: чем больше жестокости в борьбе с преступностью, тем  лучше). Идеализация принципа «зло в  ответ на зло» превращает борцов со злом из поборников добра в приверженцев зла;

— добро онтологически (по сути бытия) сильнее зла —  в этом источник оптимизма тех, кто  борется с преступностью;

— религиозные меры воздействия на преступность имеют  значительный антикриминогенный потенциал. Основные из них — проповедь, образец добропорядочности в деяниях и помыслах. С ними тесно связаны такие нетрадиционные меры воздействия на преступность, как молитва, медитация и т. п. Они привлекают внимание исследователей к биоэнергетическим аспектам преступности;

— акцент в разрушающем  воздействии на преступность каждый должен делать прежде всего на самого себя (самосовершенствование)'. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Состояние современной  российской криминологии характеризуется  разнообразием мировоззренческих  позиций и методологических подходов. Это хорошо видно на примере дискуссионной  атмосферы, ставшей отличительной  особенностью деятельности Санкт-Петербургского Криминологического клуба (президент  – проф. Д. А. Шестаков). При всем разнообразии подходов и пониманию сущности преступления и истолкованию задач криминологической  науки, диспутантов объединяет категорическое  неприятие тех «губительных идей, содержащих марксистско-ленинскую  инфекцию», которые длительное время  оказывали парализующее воздействие  на теоретические искания отечественных  криминологов[1]. А это, в свою очередь, означает, что криминологическая  мысль, освободившаяся от тяжкого советского наследия, вышла на оперативный интеллектуальный простор.  

Сознавая ценность открывшегося пространства духовной свободы, российское криминологическое сознание является в основном секулярным. Это и понятно: труды признанных классиков мировой криминологии, западная криминологическая мысль в целом, на достижения которой невозможно не ориентироваться, практически не связаны с теологией. Между тем, надо отдать должное российским криминологам: далеко не все из них считают практику игнорирования религиозно-теологических аспектов криминологического знания оптимальной. В этом отношении представляет несомненный интерес новаторская работа отечественных ученых О. В. Старкова и Л. Д. Башкатова «Криминотеология. Религиозная преступность» (СПб., «Юридический центр Пресс», 2004). 

И все же в контексте  доминирующих секулярных стереотипов библейские представления о сущности преступления продолжают расцениваться большинством ученых-криминологов как архаизмы. В лучшем случае им отводится место в исторических разделах лекционных курсов, читаемых студентам-юристам.  

Между тем, именно о  библейских основаниях современных  концептуальных моделей приходится вспоминать каждый раз, когда речь заходит  о необходимости выхода криминологической  науки за пределы позитивистских и психоаналитических схем, успевших уже утратить значительную долю своей  эвристичности. Интерес к ним пробуждается и в тех случаях, когда аналитики пытаются апеллировать к универсальным семантическим, аксиологическим и нормативным структурам, лежащим в основаниях различных концептуальных подходов к проблеме сущности преступления и преступности. 

В Ветхом и Новом  Заветах сущность преступления определяется через апелляцию к более общему понятию греха. Если суть и смысл  преступления могут определяться и  описываться при помощи сугубо антропологических  или социальных категорий, то смысл  греха неизменно предполагает теологический  контекст и, соответственно, теологическую  интерпретацию. 

С позиций секулярного сознания грех – это «несобранность, несерьезность, расслабленность, погружение в жизнь такую как она есть, неспособность координировать ее, господствовать над собой и владеть собой… Опошляя и рассеивая возможности человека, грех делает обезличенной и бессмысленной его жизнь, препятствует формированию его личности, отделяет его от бытия и от существования» (Н. Аббаньяно).  Но в библейском значении грех, а значит, и всякое преступление – это всегда нарушение Божественной воли, влекущее за собой вину перед Богом и людьми.  

Преступление, будь то воровство или убийство, представляет собой сложную, многоаспектную реалию, чья семантика, аксиология и экзистенциалогия опираются на базовые константы теологического характера, связанные с первородным грехом. Грехопадение прародителей, состоявшее в нарушении Божьего запрета и в демонстрации своеволия, завершилось их отпадением от Бога как главного и единственного источника всякой, в том числе и духовно-нравственной, жизни. Оно разрушило основания изначального богоподобия людей, сообщило им склонность к преступлениям, т. е. к употреблению своего разума и свободной воли во зло себе подобным. 

Человек, не выдержавший  в ситуации с «запретным плодом»  испытания божественным «тестом» на послушание, может сетовать и даже возмущаться своей причастностью  к этому давнему событию библейской истории, но отменить его воздействие  на себя и свою жизнь он не в состоянии. Таким образом, обнаруживаются две  важные истины. Первая состоит в  том, что онтологически человек  является образом и подобием Бога. Другая гласит, что он этически отпал  от этого состояния, что его духовная природа оказалась повреждена и в результате он  обнаружил склонность к разнообразным проступкам, порокам и преступлениям. Желает того человек или нет, но он обязан принимать оба эти утверждения, ибо несет в себе готовность как к добру, так и к злу, как к подвигам, так и к преступлениям. 

Большинство людей  не имеют представления о своем  богоподобии и потому пребывают в духовной слепоте,  идут, как говорится в Евангелии от Матфея, широким путем греха, ведущему их к вечной погибели (Мф. 7, 13). Пока они пребывают в их  настоящем антропологическом статусе и регулярно нарушают религиозные нормы (запреты, установленные Богом в Декалоге), пока от родителей к детям передается все то, что составляет греховную человеческую природу, мир будет «лежать во зле». В этом выводе библейская криминология созвучна взглядам большинства современных ученых-криминологов, видящих в преступности «нормальную функцию общества». Для их секулярного сознания, как и для христианского сознания профессиональных теологов, преступление (грех) - необходимый составляющий момент мирового порядка и глобального социально-исторического процесса. 

В свете библейских определений печать первородного греха, предрасполагающая людей к совершению преступлений, не снимает ни с кого из них ответственности за содеянное. И это потому, что у человека есть еще и свобода воли, т. е. возможность выбора между добром и злом. Именно она выступает в качестве существенной предпосылки грехов личных, за которые каждый, кто их совершает, несет персональную ответственность. Ни личные грехи, ни бремя ответственности за них  не передаются от одного человека к другому.  

Существует несколько  форм, в которых проявляются личные грехи. Во-первых, это практические действия, идущие вразрез с повелениями  Бога, нарушающие краеугольные заповеди, данные людям для исполнения. Во-вторых, это высказывания, либо содержащие хулу на Духа Святого, либо наносящие прямой вред другим людям, либо свидетельствующие о том, что сам говорящий оскорбляет тот образ и то подобие Божье, которое носит в себе. В-третьих, это помыслы, еще не реализовавшиеся намерения, вынашиваемые человеком желания совершить нечто недолжное, запретное.  

Способность человека к греху, а значит и к преступлению,  свидетельствует о глубоком внутреннем разладе в строе человеческой души, о нарушении должной иерархии элементов в ценностно-нормативных  структурах индивидуального духа. Эта  разлаженность препятствует выстраиванию  правильных отношений человека с  окружающими людьми, с социальной и природной сферами, с миром  культуры. Но главное, о чем  свидетельствует  грех, - это о ложном отношении  человека к Богу, о превратном  использовании той любви, которую  Бог расточает на все живое.  

Совершая преступление, человек демонстрирует пренебрежение  своим истинным призванием и предназначением. Преступник – это, говоря библейским языком, человек греха  и беззакония, человек лукавый и нечестивый. Он «ходит со лживыми устами». Он «мигает глазами своими, говорит ногами своими, дает знаки пальцами своими. Коварство в сердце его; он умышляет зло во всякое время, сеет раздоры... Глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную. Сердце, кующее злые помыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству. Лжесвидетель, наговаривающий ложь и посевающий раздор между братьями» (Прит. 6, 12-19.).  

Библия предписывает рассматривать грех как тяжкое, неблагодарное  бремя, от которого человек должен стремиться освободить себя. Для этого ему  следует обратить собственный гнев не на себя, а на грех. Но нередко  бывает так, что избавиться от тяжести  греховного бремени только  лишь собственными силами человек не в  состоянии. В этом отношении характерны судьбы  алкоголиков и наркоманов, оказавшихся в тяжком рабстве  у своих патологических наклонностей и не способных вырваться из-под  их власти. И Библия прямо говорит: там, где тщетны надежды человека на свои слабые силы, помочь ему может  упование на Духа Святого, надежда на благодать Божью. И тогда обнаруживатся: то, что невозможно осуществить человеческими силами, становится реальным при подключении энергии Духа Святого, энергии веры. Христианский мир, в том числе мир современных христиан, знает бесчисленное множество свидетельств, когда грешники, начиная с евангельской Марии Магдалины и вплоть до падших людей, живущих в сегодняшнем мире,  проституток, пьяниц, наркоманов, преступников, неузнаваемо изменялись, полностью освобождались от своих греховных пристрастий.  

У борьбы с грехом имеется своя этика, которая во многом напоминает воинскую этику, а ее рекомендации местами похожи на прямые предписания  воинского устава. Этот дух благородной  воинственности хорошо передают слова Иоанна Златоуста: «Не будем  довольствоваться исканием собственного спасения; это означало бы погубить его. На войне и в строю, если солдат думает только о том, как бы спастись бегством, он губит себя и своих товарищей. Доблестный солдат, который сражается за других, вместе с другими, спасает и себя самого. Раз наша жизнь есть  война, самая жестокая из войн, сражение, битва в строю, будем оставаться в рядах, как приказал нам Царь, готовые разить, пролить кровь и убить, думая об общем спасении, ободряя стоящих, поднимая лежащих на земле».