В конечном счете Польша,  ради  свободы которой Запад вступил в войну, свободы  не  получила,  а  была  отдана в  рабство Сталину  вместе  со  всей Восточной Европой,  в том числе и с частью Германии. При этом некоторые люди Запада продолжают  верить в то, что они были победителями во  Второй мировой войне.

     В   результате   Гитлер   покончил   самоубийством,   а   Сталин   стал

неограниченным  властелином  огромной  антизападной   империи,  созданной  с помощью Запада. При  всем  этом Сталин  сумел  сохранить  репутацию наивного доверчивого простака,  а Гитлер  вошел  в историю  как  коварный  злодей! На Западе выпущено  множество  книг с идеей:  Сталин был  к войне не  готов,  а Гитлер – готов. 
 
 
 

5 мая 1941 года.   

В ходе продолжающейся в течение нескольких десятилетий дискуссии вокруг содержания выступлений Сталина перед выпускниками военных академий РККА в Кремле 5 мая 1941 г. ее участники оперировали различными историческими источниками по данному вопросу, высказывая порой прямо противоположные суждения и делая не совпадающие выводы о сталинском "сценарии" советско-германской войны, представленном в этих выступлениях.  
   К середине 90-х гг. в исследовательской литературе существовали три основные версии содержания сказанного Сталиным на выпуске военных академий РККА.  
   Первая: в выступлениях Сталина 5 мая 1941 г. было "озвучено" намерение советского лидера достичь некоего "компромисса" между СССР и Германией, оттянуть неизбежное военное столкновение.  
   Вторая по смыслу коренным образом отличалась от предыдущей. Советский лидер, выступая перед выпускниками военных академий РККА, якобы недвусмысленно заявил о подготовке Советским Союзом нападения на Германию, намечавшегося на август 1941 г. Эта версия была, в частности, взята на вооружение германским историком И. Хоффманом, а также В. Суворовым.  
   Третья версия являлась как бы синтезированным вариантом двух вышеизложенных и сводилась к следующему. Сталин якобы предупреждал 5 мая 1941 г., что Германия "в недалеком будущем" сможет напасть на СССР, но Красная армия еще достаточно сильна, чтобы справиться с немцами. Отсюда необходимость всеми средствами, в первую очередь дипломатическими, оттягивать их нападение на Советский Союз. В случае успеха подобной тактики и отдаления вооруженного столкновения до 1942 г. не исключалась возможность взятия СССР на себя инициативы начала войны против Германии.  
   

Проведенный анализ привел к следующим выводам: 5 мая 1941 г. Сталин однозначно дал понять, что Германия рассматривается в  качестве потенциального военного противника, и СССР следует переходить от мирной политики "к военной политике наступательных действий", а пропаганда должна перестроиться в наступательном духе. Сталинские выступления перед выпускниками военных академий были полны положительных эпитетов в адрес Красной армии, которая, по мнению вождя, завершила процесс организационной перестройки, перевооружения и технического переоснащения новейшими средствами борьбы. Выяснилось, наконец, что наибольшую ценность как источник сталинские высказывания 5 мая 1941 г. приобретают, если рассматривать их в тесной связи с пропагандистскими материалами ЦК ВКП (б), УПА ЦК ВКП (б) и ГУППКА, относящимися к маю-июню 1941 г..  
   Но именно "преемственной связи" между содержанием выступлений Сталина и текстами проектов пропагандистских директив, готовившихся с ориентировкой на них в ЦК ВКП (б) и ГУППКА в мае-июне 1941 г., и не желают видеть некоторые авторы.  
   Между тем из этих документов явствует, как было воплощено указание вождя о переходе "к военной политике наступательных действий". Их анализ дает возможность понять, что накануне 22 июня 1941 г. в советской пропаганде наметился поворот, и она начала перестраиваться под лозунгом "наступательной войны". По нашему мнению, в пропагандистских советских документах проводилась мысль о необходимости всесторонне готовиться к войне, в любой обстановке действовать "наступательным образом".  
 
 
 
 

    II. Оборона

Советская историография исходит из того,  что главной целью СССР в 30-е  годы было не допустить возникновения  новой мировой войны и втягивания в нее в той или иной форме Советского Союза. Этой стратегической  установке  были  подчинены все конкретные внешнеполитические шаги советского руководства в 30-е годы.  Важнейшее изменение, произошедшее в  историографии  начиная с конца 80-х годов,  заключается в отказе от этой исходной установки и пересмотре взгляда на роль СССР и других великих держав в международных отношениях.  Англия, Франция, Польша, США и другие страны перестали рассматриваться в качестве полноценных субъектов мировой политики.  Во  многих современных сочинениях эти игроки предстают в виде неких статистов, играют роль второстепенного фактора, представляют своего рода “страдательную” сторону в предвоенных событиях.  Роль же реально действующих субъектов отдается Германии  и  СССР.  Если  в советской историографии в качестве “жертвы обстоятельств” выступал Советский Союз,  то теперь в этой роли оказались  “демократические”  страны,  зажатые  между  “тоталитарными хищниками” - Германией и СССР.  Такая позиция в предельном,  доведенном до явного абсурда  виде представлена в книге В.Резуна [Суворова] “Ледокол”, где И.В. Сталин нарисован сверхъестественно могущественным и гениальным злодеем,  вокруг замыслов и действий которого вертится весь мир.

    Следование этой  концепции приводит к соответствующим интерпретациям документальных свидетельств. Д.Г. Наджафов, например, видит в речи И.В.Сталина на ХVIII съезде ВКП приглашение Гитлера к  переговорам, рассуждая при этом следующим образом:  “Сталин подчеркнул,  что СССР стоит “за мир и укрепление деловых связей со всеми странами”,  но  при одном  единственном условии:  если они “не попытаются нарушить,  прямо или косвенно,  интересы целостности и  неприкосновенности  границ  Советского государства”. Адресовано это было, конечно, не Англии и Франции,  а Германии, от которой только и могла исходить потенциальная угроза Советскому Союзу”.  Историк,  как видим,  убежден не только в том,  что от Англии и Франции нельзя было ждать неожиданностей,  но  и считает также,  что для Сталина в 1939 г. это было очевидно. Эта убежденность и заставляет его толковать документ соответствующим образом.

      Подчеркнем, что суть произошедших в историографии изменений  состоит  не только и не столько в том,  что сталинскому руководству теперь приписываются разные интенции,  вплоть до стремления  к  мировому господству.  Речь  идет о наличии связи между этими интенциями и меха-низмом принятия решений по всем наиболее существенным вопросам предвоенной политики. В какой мере действия советского руководства представляли собой реакцию на складывающиеся помимо его воли обстоятельства, а в  какой  были  детерминированы идеологическими и иными предпочтениями И.В.Сталина и его окружения - вот основной  вопрос.  Начиная  с  конца 80-х годов историографическая ситуация в нашей стране постепенно изменялась в сторону признания СССР наряду с Германией главным действующим субъектом  мировой  политики накануне и в начале Второй мировой войны.  Одновременно при попытках выяснения мотивов советского  руководства  в ходе принятия им внешнеполитических решений происходил отказ от ссылок на заинтересованность СССР в сохранении мира в Европе -  исследователи предпочитают ныне  говорить об “имперской традиции” в сталинской внешней политике,  “амбициях”, “теории о желательности столкнуть между собой капиталистические державы”, о “старых имперских идеях”, якобы разделяемых И.В.Сталиным, его личных симпатиях и антипатиях.

     Очевидно, основной  пункт  разногласий в новейшей историографии - вопрос о целях советской внешней политики. Учитывая характер существовавшего тогда в стране политического режима,  историки,  по существу, спорят в данном случае о мотивах поведения И.В. Сталина,  реконструкция которых представляет собой почти неразрешимую проблему. В этом следует видеть причину того обстоятельства, что появление новых документальных материалов  чаще  всего не изменяет позиции сторонников различных концепций,  которым удается  интерпретировать  новые  документы  в  соответствии со своими взглядами.

     Вопрос о  советском военно-стратегическом планировании перед войной - один из важнейших,  так как он тесно связан с  целым  комплексом проблем,  и прежде всего с оценкой обоснованности внешнеполитических и военно-стратегических решений  тогдашних  руководителей  нашего  государства. Насколько предпринимаемые ими действия соответствовали реальной обстановке и - главное - не в них ли заключается одна из  основных причин трагедии начального этапа войны?

     В отечественной  историографии  основательно  был  изучен процесс подготовки Германии к нападению на СССР,  были опубликованы  соответс-твующие документы германского Генштаба. О военно-стратегическом плани-ровании советского руководства было известно намного меньше.

     Чрезвычайно скупо  освещен этот вопрос в фундаментальных трудах - “Истории Великой Отечественной войны” и “Истории второй  мировой  войны”. В первом томе “Великой Отечественной войны”  без ссылок на какие-либо источники  сообщается, что на случай возможной войны СССР имел план “обороны западных государственных границ”,  который “возлагал на войска приграничных округов задачу при нападении врага отразить его удары,  прикрыть мобилизацию,  стратегическое сосредоточение и  развертывание  главных  сил Красной Армии”. Недостатком плана отражения агрессии, пишут авторы тома, являлось предположение о невозможности внезапного нападения противника - решительному наступлению будет предшествовать либо объявление войны,  либо фактическое начало войны  приграничными  силами,  что даст советским войскам время для развертывания на своих оборонительных позициях.  Характеризуя готовность войск к отражению агрессии, авторы видят основную причину постигших Красную Армию поражений в неправильном определении срока нападения и нерешительности руководства в приведении войск в боевую готовность:“...считалось, что война в ближайшее время не начнется.” Недостатки, имевшиеся в подготовке к войне, “не смогли бы решающим образом повлиять на состояние обороны,  если бы войска своевременно развернулись и подготовились  к  отражению  немецко-фашистского нападения. Но Советские войска так и не получили приказа о заблаговременном развертывании своих сил и занятии оборонительных рубежей вдоль западных границ СССР.

   Некоторые авторы утверждают, что Сталин якобы поверил миролюбивым заявлениям Гитлера и, чтобы не спровоцировать немцев, запрещал приводить наши войска в повышенную боевую готовность. Но Сталин никогда не отличался излишней доверчивостью, тем более по отношению к Гитлеру Дело было в другом: он ясно сознавал, что наша промышленность и армия переживают очень болезненный период реорганизации, когда они наиболее уязвимы; до завершения этой перестройки вступление в войну чревато поражением. Если мы не готовы к войне, значит ее не должно быть. Уверовавший в собственную непогрешимость и способность определять ход истории Сталин находил подтверждение собственным прогнозам в донесениях начальника разведуправления генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова, предшественники которого - Берзин, Урицкий, Гендин, Орлов и Проскуров - посмевшие иногда высказывать свое мнение, расстались не только с должностью, но и с жизнью. Все, что не совпадало с прогнозами вождя, отвергалось. 17 июня 1941 г. НКГБ СССР представил ему ценнейшее сообщение: "Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает: 1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время..." На этом документе вождь собственноручно начертал: "Т-щу Меркулову. Может, послать ваш "источник" штаба Герм, авиации к ... матери. Это не "источник", а дезинформатор.

    Тимошенко и Жуков неоднократно обращались к Сталину с настойчивыми предложениями провести частичную мобилизацию, укомплектовать войска приграничных округов до штатов военного времени и привести в боевую готовность укрепленные районы на границе. Под мощным напором военных Сталин разрешил призвать в течение лета на военные сборы около 800 тыс. человек, что было явно недостаточно, учитывая почти двойное численное превосходство противника в живой силе. Руководители военного ведомства наблюдая за концентрацией войск противника на наших границах, ясно представляли, что за этим последует, и пытались переубедить главу правительства, пребывавшего в плену своих ложных военно-политических прогнозов. Но в условиях режима личной власти принятие важнейших решений зависело не от профессионалов, а от кремлевских политиков, всегда готовых поддержать мнение "хозяина". К середине мая 1941 г. Генштаб подготовил для Председателя Совнаркома СССР "Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и союзниками". Документ написан в единственном экземпляре рукой генерал-майора А.М. Василевского и с поправками генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина. Тимошенко и Жуков документ не подписали. В "Соображениях" подчеркивается, что Германия может выставить против нас до 180 дивизий, ее армия уже отмобилизована, а наша еще нет. Поэтому немцы могут предупредить нас развертывании и нанести внезапный удар. Отчаянной попыткой побудить Сталина к принятию судьбоносного для страны решения выглядят следующие слова документа: "Чтобы предотвратить это и разгромить немецкую армию, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск". Наступать должен был только Юго-Западный фронт (ЮЗФ), на остальных участках госграницы (90 % протяженности) предусматривалась активная оборона. В составе ЮЗФ предполагалось иметь 122 дивизии: 74 стрелковых, 28 танковых, 15 моторизованных и 5 кавалерийских. Фактически их было гораздо меньше: 58 дивизий, в том числе 16 танковых, 8 моторизованных и 2 кавалерийские. Таким образом, прежде чем наступать, предстояло в 2,1 раза увеличить число боевых соединений фронта, а к имевшимся четырем армиям добавить еще четыре. В настоящее время нет никаких данных, что майские "Соображения" были утверждены правительством. Выдвижение на Запад четырех армий из внутренних округов также не является доказательством, поскольку само выдвижение началось, согласно директиве от 13 мая, т.е. за два дня до того, как был написан данный документ. Сталин категорически отверг предложения наркома обороны о проведении в стране мобилизации, приведении войск в боевую готовность и развертывании первых эшелонов, а без этих мероприятий реализовать главную задачу майского плана было невозможно. Когда 14 июня Тимошенко и Жуков в очередной раз доложили об опасной концентрации немецких войск у границы, Сталин прервал доклад, заявив, что правительство лучше их знает обстановку, и пригрозил, что если они без его ведома посмеют двигать войска, то лишатся своих голов. Это привело к тому, что вместо 4722 тыс. предусмотренных мобилизационным планом в западных округах имелось 2586 тыс. человек, а противник сосредоточил у наших границ 5,5 млн. человек. На всей территории СССР от Балтики до Тихого океана в июне 1941 г. было 5373 тыс. солдат и офицеров, т. е, меньше, чем в немецкой армии вторжения. Ясно, что никакие переброски советских войск к западным границам не могли обеспечить численного превосходства над врагом. По майскому плану в приграничных округах требовалось сосредоточить 258 дивизий, а к началу войны их насчитывалось 170, в том числе в первом эшелоне - 56, во втором - 52, в резерве фронтов - 62 дивизии. При таком построении войск нельзя было не только наступать, но и оказать серьезное сопротивление вермахту, имевшему в первом эшелоне 149, во втором - 14 и в резерве - 28 дивизий. В последние мирные дни, когда немцы уже занимали исходные позиции для наступления, началась скрытая перегруппировка советских дивизий внутри приграничных округов, большая часть перемещаемых дивизий выдвигалась в районы, удаленные от границы на 20-80 км. Тогда же было приказано вывести фронтовые управления на полевые командные пункты. Но даже в эти дни советское руководство не решилось начать всеобщую мобилизацию и привести войска в боевую готовность. Эти запоздалые шаги советской стороны не могли изменить неблагоприятное для нас соотношение сил: приграничные округа по-прежнему вдвое уступали немцам в живой силе. Нападение на немецкие войска, которые значительно превосходили Красную Армию по численности, боевому опыту и другим качественным параметрам, было бы безрассудством. Утверждения В. Суворова, И. Хоффмана и некоторых других авторов о том, что СССР Должен был напасть на Германию в июле 1941 г., не нашли подтверждения. Реальный уровень боевой готовности советских вооруженных сил не позволял им не только наступать, но и квалифицированно отразить фашистскую агрессию.