Постиндустриальное общество

Главным ресурсом в новой хозяйственной системе стал интеллектуальный капитал, или способность людей к нововведениям и инновациям. Именно его эффективное использование привело к тому, что в 90-е годы во многих западных странах, и в первую очередь в США, был преодолен ряд негативных тенденций, казавшихся опасными в прошлом. Впервые за последние тридцать лет федеральный бюджет Соединенных Штатов был сведен в 1998 году с профицитом, а европейские страны жестко ограничили параметры государственного долга перед введением евро. Показатели безработицы в США вернулись к цифрам сорокалетней давности. Инфляция почти полностью преодолена; не исключено, что скоро понадобится термин, противоположный понятию стагфляции и обозначающий снижение цен в период устойчивого роста. Что же стоит за этими беспрецедентными успехами и насколько устойчивы их основы?

Основные компоненты хозяйственной революции 90-х

Современный хозяйственный прогресс определяется прежде всего развитием информационных технологий и связанных с ними отраслей промышленности.

Именно в этом секторе экономики производится ресурс, для которого не характерна традиционно понимаемая исчерпаемость. Сегодня Запад получает реальную возможность вывозить за пределы национальных границ товары и услуги, объемы экспорта которых не сокращают масштабов их использования внутри страны. Тем самым формируется практически неисчерпаемый источник сокращения отрицательного сальдо, столь характерного для торговли постиндустриальных стран с индустриальным миром в 80-е годы. При этом развитие информационного сектора практически не наталкивается на ограниченность спроса, так как, с одной стороны, его продукция остается относительно дешевой, а с другой, потребности в ней по самой их природе растут экспоненциально. Выше мы отмечали, что в 1991 году в США расходы на приобретение информации и информационных технологий превысили затраты на приобретение основных фондов; в 1992-м этот разрыв составил более 25 миллиардов долларов и продолжает увеличиваться. Новые модели компьютерных систем не только сменяют предшествующие все быстрее, но и обеспечивают себе все больший спрос на рынке: через два года после запуска компанией Intel в массовое производство микропроцессора Pentium с технологией ММХ продавалось уже почти в 40 раз больше чипов, нежели процессоров предшествующего типа lntel486DX через тот же срок после начала их серийного выпуска. В результате сложились условия для лавинообразного нарастания спроса на новые информационные продукты: темпы подключения к сети Интернет в США и большинстве других развитых стран растут в 1996—1999 годах на 60—100 процентов в год (число подключений в США составляло на 1 января 1997 года несколько менее 40 на 1 тысячу человек, на 1 января 1998-го — чуть более 60 и на 1 января 1999-го — 115). Экспансия индивидуальной занятости, столь естественная в экономике, где каждый квалифицированный работник может приобрести в собственность все необходимое для создания готового продукта, стала одним из наиболее эффективных мер борьбы с безработицей. В основных центрах сосредоточения информационных технологий — в перовую очередь в районах Бостона, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и Нью-Йорка — занятость в сфере услуг достигла фантастического показателя в 90 процентов общей численности рабочей силы, а в целом в экономике США в 1992— 2005 годах ожидается создание более 26 миллионов рабочих мест, что в полтора раз больше, чем за период 1979—1992 годов. Нельзя не повторить также, что информационный сектор обеспечивает экономический рост без пропорционального увеличения затрат энергии и материалов; правительствами постиндустриальных стран уже одобрена стратегия десятикратного (!) снижения ресурсоемкости единицы национального дохода на протяжении ближайших трех десятилетий: потребности в природных ресурсах на 100 долларов произведенного национального дохода должны снизиться с 300 килограммов в 1996 году до 31 килограмма в 2025-м.

В новых условиях на первый план выходят проблемы стимулирования инвестиционной активности и выработки корпоративной стратегии, способной обеспечить активное проникновение компании на новые рынки. В этих вопросах как нельзя лучше прослеживается радикальное отличие современной хозяйственной парадигмы от общепринятой несколько десятилетий назад; оно во многом объясняет то качество экономического роста, благодаря которому постиндустриальная цивилизация заняла уникальное положение в системе мирового хозяйства.

На наш взгляд, именно новая инвестиционная стратегия и новое качество современных корпораций сделали возможными последние успехи западного мира.

Традиционная экономическая теория придает связке “инвестиции и рост” огромное значение; сокращение инвестиций принято считать предпосылкой снижения темпов экономического роста, что рассматривается как одно из явных свидетельств хозяйственного неблагополучия. Однако эти теоретические постулаты справедливы только в тех случаях, когда инвестиции представляют собой часть национального продукта, направляемую на расширение производства посредством ее отвлечения из сферы потребления. Парадоксальность же постиндустриальной хозяйственной системы состоит в том, что наиболее эффективными становятся вложения в способности самих работников, что фактически неотделимо от личного потребления. Таким образом, даже снижение инвестиций в их традиционном понимании сегодня не препятствует не только сохранению прежних результатов, но даже устойчивому и поступательному росту экономики. В условиях развитого информационного хозяйства экономический рост и доля сбережений в валовом национальном продукте превращаются из двух элементов, находящихся в тесной однозначной зависимости, во взаимно нейтральные переменные.

На протяжении 90-х годов, в отличие от индустриальных экономик, постиндустриальные страны пережили беспрецедентное снижение нормы сбережений, что, казалось бы, должно было стать основанием хозяйственного спада. После достижения этим показателем в 1975 году максимального для США значения в 9,4 процента, он снизился к 1996 году до 4,3, а к 1997 году до 3,8 процента — абсолютного минимума за весь послевоенный период. Таким образом, норма сбережений в Соединенных Штатах в 80-е годы была в три раза ниже японской, а в 90-е — в четыре раза ниже немецкой. При этом снижение нормы сбережений не имело столь катастрофического воздействия на инвестиционную активность, как то можно было предположить. Нельзя не признать, что в современных условиях низкая норма сбережений сама по себе еще отнюдь не означает неэффективности инвестиционной политики, проводимой в той или иной стране, и наоборот.

Столь же условным становится и утверждение о том, что низкий темп роста производительности свидетельствует о переживаемых экономикой трудностях. Активные инвестиции в новые технологии и продукты зачастую не повышают традиционно понимаемую производительность, а снижают ее. Там, где результатом производства становятся информационные технологии или высокотехнологичные, но достаточно дешевые продукты, производительность не может расти так же, как и в отраслях массового производства товаров народного потребления. Известно, что в послевоенный период темпы ее повышения в американской экономике были выше, чем в межвоенную эпоху и в десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне (2,3, 1,8 и 1,6 процента соответственно). Несмотря на то, что в 80-е и начале 90-х годов на приобретение новых информационных технологий в отраслях сферы услуг США было затрачено более 750 миллиардов долларов, производительность в них росла примерно на 0,7 процента в год. По отдельным отраслям положение было еще более парадоксальным: в розничной торговле, где ежегодный рост инвестиций в новые технологии составлял 9,6 процента, производительность увеличивалась лишь на 2,3 процента; в банковской сфере затраты на информационные технологии росли темпом в 27,9 процента, а прирост производительности не превосходил 0,1 процента в год; в здравоохранении же увеличение инвестиций на 9,3 процента в год было сопряжено со спадом производительности на 1,3 процента в годовом исчислении. Таким образом, широкомасштабные инвестиции не обеспечивают роста производительности, если они направляются в сферу технологических нововведений; однако поскольку развитие новых технологий определяет, тем не менее, конкурентные способности страны, оказывается, что показатель производительности не отражает реальной степени хозяйственного прогресса постиндустриальных держав. Еще один парадокс информационной экономики состоит в том, что ни масштаб инвестиций, ни темпы роста производительности не дают оснований говорить как об устойчивости экономического роста в традиционном его понимании, так и, тем более, о хозяйственном развитии страны в целом. В условиях, когда в 90-е годы нормы сбережений в США оказались самыми низкими среди постиндустриальных стран, американские компании активизировали инвестиции за рубеж (их размер почти в полтора раза превосходил суммарный объем заграничных капиталовложений Японии и Германии), отдача которых оставалась значительно более высокой, нежели отдача капиталов, вложенных японскими, английскими и немецкими корпорациями в сами Соединенные Штаты. На протяжении всего периода 90-х годов прибыль на вложенный капитал в американской экономике также оставалась более высокой, чем в Германии или Японии. Для народного хозяйства США характерен непрерывный рост вот уже на протяжении семнадцати лет, причем в 90-е годы его темпы оказались выше (2,8 процента), чем за период с 1978 по 1996 год в целом (2,4 процента). В последнее время отрыв США лишь усиливается: по итогам четвертого квартала 1998 года рост американской экономики в годовом исчислении составил 6,1 процента, тогда как для одиннадцати стран, образовавших в начале 1999 года зону единой европейской валюты, он не превысил 0,8 процента, а экономики Германии и Японии, несмотря на высокие уровни инвестиционной активности, пребывали в условиях хозяйственного спада (-1,8 и -3,2 процента соответственно). Комментарии излишни.

Все эти факты и тенденции порождают множество вопросов, и самый интригующий из них: действительно ли в современных условиях низкие нормы сбережений совместимы с бурным хозяйственным ростом, или же мы переживаем относительно нерепрезентативный момент, и ближайшие годы восстановят прежнее состояние дел? На наш взгляд, новые закономерности вполне отражают реалии информационной экономики. Сегодня, когда к инвестициям следует относить и затраты на повышение творческого потенциала человеческой личности, на поддержание ее способности эффективно участвовать в общественном производстве, необходимо радикально изменить представления об обусловленности экономического роста активностью традиционно понимаемых инвестиционных процессов. Учитывая затраты на образование, здравоохранение, любые формы обучения и даже поддержание социальной стабильности в обществе как инвестиционные по своей природе, мы обнаружим, что норма инвестиций в последние десятилетия не сократилась, но радикальным образом выросла. В современных постиндустриальных обществах сформировался саморегулирующийся механизм, позволяющий осуществлять инвестиции, стимулирующие хозяйственный рост, посредством максимизации личного потребления, которое всегда казалось их антитезой. И в этом мы видим одну из важнейших характеристик нового общества, которое сделало фактически все основные виды потребления, связанные с развитием личности, средством создания самого производительного ресурса. Там, где индустриальные нации вынуждены идти по пути сокращения потребления, постиндустриальные способны максимизировать его, причем с гораздо более впечатляющими и масштабными результатами. Дальнейшее укрепление позиций постиндустриального мира может происходить поэтому без излишних самоограничений с его стороны.

Новое качество современных постиндустриальных корпораций является как причиной, так и следствием изменившейся инвестиционной стратегии. Перемены в структуре корпорации отражают в первую очередь изменение фундаментальных качеств ее работников, происходящее по мере роста роли и значения интеллектуальной деятельности, в значительной степени мотивированной надутилитарным образом. На протяжении всего нынешнего столетия корпорации постепенно превращались из инструмента капиталистического принуждения в ассоциации, преследующие не только чисто экономические, но и социальные цели, что стало особенно заметно с середины 60-х годов, когда быстро распространялись новые технологии, предполагавшие децентрализацию, фрагментацию производства и требовавшие работников, одним из важнейших качеств которых является выраженное стремление к автономности. Эти перемены ознаменовали переход к системе гибкой специализации, способной быстро отвечать на изменяющиеся потребности рынка и основанной на радикально повысившейся степени свободы работника.

Сегодня крупные компании индустриального типа уже не контролируют производство в прежней мере. 500 американских компаний, обеспечивавших в начале 70-х годов около 20 процентов ВНП США, сегодня производят не более одной десятой такового, а экспорт из США в 1996 году наполовину состоял из продукции компаний, в которых было занято 19 и менее работников, и только на 7 процентов — из продукции компаний, применяющих труд более 500 человек. Характерно, что подобным трансформациям мы обязаны не столько деструкции крупных корпораций, сколько исключительно быстрому развитию новых компаний, действующих, как правило, в наиболее высокотехнологичных отраслях. В США, где венчурный капитал развит в большей степени, нежели в Европе, их успехи проявились с начала нынешнего десятилетия, в результате чего сегодня 15 из 20 самых богатых людей Соединенных Штатов представляют компании, возникшие в течение последних одного-двух десятков лет — Microsoft, Metromedia, Dell, Intel, Oracle, Viacom, New World Communications.

Особое внимание обращает на себя то, что новые компании обязаны своим феноменальным взлетом одному или нескольким людям — их основателям и владельцам, не утрачивающим контроля над своим детищем. Так, Б. Гейтс владеет сегодня 21 процентом акций Microsoft, оцениваемым более чем в 82 миллиарда долларов; М.Делл контролирует около трети акций компании Dell стоимостью около II миллиардов долларов; Дж.Безос составил состояние в 2 миллиарда долларов в качестве основателя Amazon.com, интернетовской компании по продаже книг; Д.Фило и Дж.Янг стали миллиардерами, будучи совладельцами не менее знаменитой Yahoo, а С.Кейз владеет значительным пакетом созданной им America-on-Line, рыночная стоимость которой оценивалась летом 1998 года в 27 миллиардов долларов.

В результате возникает новая организационная модель, называемая нами креативной корпорацией. Ее деятельность организована уже не на основе решения большинства и даже не на основе консенсуса, а на базе внутренней согласованности ориентиров и стремлений. Впервые мотивы деятельности оказываются выше ее стимулов, а организация, базирующаяся на единстве мировоззрения и ценностных установок ее членов, становится наиболее гармоничной и динамичной формой производственного сообщества.

Следует отметить, что возникновение и развитие креативных корпораций не устраняет прежних типов корпоративных структур, подобно тому, как, по словам Д.Белла, “постиндустриальное общество не может заместить индустриальное, и даже аграрное”, а лишь определяет тенденции, “углубляющие комплексность общества и развивающие природу социальной структуры”. Креативные корпорации обнаруживают возможность постоянно преобразовываться, давая жизнь новым и новым компаниям, так как в условиях, когда отдельные работники персонифицируют определенные процессы, не существует серьезных препятствий для выделения из компании новых самостоятельных структур, руководствующихся подобными же принципами.

Креативные компании, роль и значение которых с течением времени будет лишь возрастать, разительно отличаются от основанных на централизованном планировании и безоговорочном подчинении руководству компаний индустриального типа, культивируемых сегодня прежде всего в азиатском регионе. Столкновение традиционных и новых инвестиционных и производственных парадигм, различия между которыми сегодня стали очевидными, и обусловило, на наш взгляд, тот кризис, свидетелями которого все мы оказались в последние годы.

Время триумфа

Начало 90-х годов стало прелюдией ко второму кризису индустриальной модели, поразившему на этот раз уже не столько ресурсодобывающие регионы, сколько страны, ориентированные в своем развитии на максимальное наращивание массового производства потребительских товаров и промышленного оборудования. Он оказался обусловлен важнейшими изменениями в хозяйственной системе постиндустриального общества: переходом к информационной экономике, сменой инвестиционной парадигмы и формированием новой стратегии современной корпорации. Таким образом, описываемый период стал вторым по своей значимости актом становления самодостаточной постиндустриальной цивилизации, и, подобно тому как первый период умерил претензии ресурсодобывающих стран, второй резко ухудшил позиции новых индустриальных государств, исповедующих идею “догоняющего” развития. Рост конкурентоспособности постиндустриальных стран, особенно США, определяется сегодня тремя основными факторами.

Во-первых, в Соединенных Штатах и постиндустриальном мире в целом сосредоточен уникальный научно-исследовательский потенциал. Если среднемировое число научно-технических работников составляло в начале 90-х 23,4 тысячи на 1 миллион человек населения, то в Северной Америке этот показатель достигал 126,2 тысячи. Развитые страны контролировали 87 процентов из 3,9 миллиона патентов, зарегистрированных в мире по состоянию на конец 1993 года.

Только с 1970 по 1990 год цены на потребляемую в развитых странах промышленную продукцию снизились почти на 25 процентов по сравнению с ценами услуг и информации, и эта тенденция лишь укрепляется в последнее время. Основными торговыми партнерами США выступают страны, где уровень оплаты труда фактически равен американскому или превосходит его; таким образом, изменив саму структуру импорта, постиндустриальный мир ослабил давление на свои рынки со стороны развивающихся государств.

Во-вторых, радикально иной характер приобрела инвестиционная деятельность американских и европейских компаний за рубежом. Часто отмечается, что за последние тридцать лет доля американского экспорта в его общемировом объеме сократилась почти на треть; при ближайшем рассмотрении оказывается, однако, что доля американских ТНК в мировом промышленном производстве сохранялась на протяжении всего этого периода на неизменном уровне, составлявшем около 17 процентов. Таким образом, сокращение американского экспорта было компенсировано его ростом со стороны зарубежных отделений американских компаний. При этом объем средств, направляемых последними на НИОКР, повышался в 90-е годы на 10—25 процентов ежегодно, что более чем в пять раз превосходило темпы роста данного показателя в самих США. Таким образом, относительно низкая цена рабочей силы в развивающихся странах становится ныне не столько фактором повышения их собственной конкурентоспособности, сколько причиной еще более быстрого роста производственного и научно-технического потенциала западных корпораций.